Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного
После разговора с Нурбану Роксолана позвала к себе Марию.
– Мне будет очень не хватать тебя, больше не с кем поговорить по-итальянски, но ты должна быть рядом с Нурбану. Поможешь ей наладить жизнь в гареме, а еще лучше советами, как завоевать и удержать сердце шехзаде.
Роксолана ошибалась, считая, что Нурбану не понимает положения дел, в этом Мария убедилась почти сразу.
– Нурбану, ты счастлива?
– Нет.
– Почему?
– Шехзаде Селим всего лишь второй в очереди на престол.
– Повелитель тоже был не первым.
– Султаном будет шехзаде Мустафа, а остальных просто уничтожит.
Но Марии показалось, что девушка расстроена не из-за этого. Пригляделась внимательней:
– Да тебе не шехзаде Селим нравится?
Та попыталась спрятать глаза, отвернулась, словно не услышала вопрос. Мария была настойчива:
– А кто? Шехзаде Баязид?
Нурбану лишь коротко кивнула.
– Да ведь он молод совсем.
– Всего на год моложе Селима.
Мария вздохнула:
– Э, нет… Если у кого и нет шансов, так это у шехзаде Баязида.
– Его любит госпожа.
– И только-то. Но госпожа не всесильна. Он даже сейчас третий. Послушай меня, выбрось Баязида из головы совсем, потому что если Селим хоть учует, что тебе нравится его брат, шею свернет, как своим орлам свернул.
– Я его боюсь.
– Правильно делаешь. Только выбора у тебя все равно нет, потому смирись, а еще лучше, найди, как использовать то, что есть. Даже при твоей красоте ты могла попасть совсем не в султанский гарем.
Селим не оправдал страхов Нурбану, конечно, он оказался и грубым, и невнимательным, и беспечным, но когда хотел, становился нежным и покорным. Много сил положила прекрасная итальянка, чтобы приручить вольного лентяя, но ей удалось. Нет, лениться не перестал и наложниц помимо нее имел немало, но предпочтение отдавал все же ей.
Ради красивой наложницы Селим не умерил свой охотничий пыл, не изменил привычки, не стал менее резким или надменным, но он неизменно возвращался к своей Нурбану, а та не теряла надежду перевоспитать шехзаде, как не теряла надежду, что Селим станет наследником престола.
Селим уехал в Манису, в Топкапы снова потянулись однообразные дни, наполненные горечью потери Мехмеда. Казалось, отъезд Селима на некоторое время просто оживил царство плача и тоски, но почти сразу все снова заволокла тоска.
Баязид и Джихангир
Баязид жил иначе.
Он, как и Селим, не считал нужным заботиться о своем образовании, что заставили изучить, то изучил, хотя способностями обладал даже более выдающимися, чем братья. Но и его с малых лет приучили к мысли, что жизнь это недолго. Другие, те, кто не шехзаде, кто не наследник, могут жить до старости, а им с Селимом о таком и мечтать глупо.
Нет, никто нарочно такого не говорил, но когда даже совсем маленький человечек слышит о чем-то изо дня в день, он обязательно запомнит и, став постарше, разберется, что это за слова такие «закон Фатиха».
Проклятый закон, превращающий жизнь наследников в кошмарное ожидание внезапного конца жизни во время ее расцвета!
Но когда они с Селимом еще ничего не понимали, уже знали, что они не главные, вроде даже не совсем нужны. Мустафа взрослый, Мехмед серьезный, Михримах вообще девчонка, что с нее возьмешь, Джихангир маленький и больной. Все были какие-то особенные, только эти двое оказывались никем и нигде. Наследниками станут вряд ли, больших успехов и ума от них не требовалось, жалеть тоже было не за что.
Оставалось просто жить в свое удовольствие, пока эта жизнь не оборвалась из-за смены султана.
Но если Селим предавался удовольствиям, сидя на месте, то Баязид сидеть не мог и не желал. Однажды он услышал, как их дед уничтожил, сместив с трона своего отца, уничтожил братьев и племянников, даже самых маленьких. Запомнил это и для себя решил, что его дети, если таковые родятся, будут разбросаны по всей империи, чтобы не смогли даже найти. А если останется хоть один, то обязательно отомстит.
Живой, подвижный, что в повседневной жизни, что в правлении, он словно боялся остановиться, задержаться на одном месте. Повзрослев, норовил улизнуть из дворца при малейшей возможности, уезжал на охоту, отправлялся в Эдирну, совал свой любопытный нос повсюду. Будь он чуть более усидчив, сумел бы познать многое, но считал, что ему наука управления государством вовсе ни к чему, а потому сойдет и так.
Если кому и не грозило стать султаном, так это им с Джихангиром, Баязид не надеялся, а если и учился чему-то, то только из интереса.
Он не был жесток, как Селим, но был куда более решителен. Обожал охоту не за то, что можно кого-то убить или похвастать великолепным владением оружием, а просто потому, что мог удалиться от всех. Баязид не любил общество ни братьев, ни придворных, ни даже просто евнухов.
Сами евнухи терпеть не могли, когда шехзаде отправлялся на охоту, это означало несколько недель метания по лесам в поисках исчезнувшего принца. Он буквально растворялся за первым же кустом и появлялся, когда все уже готовились к смерти из-за пропажи султанского сына. Появлялся также ниоткуда, весело смеялся, видя растерянные лица своих охранников.
Это не была жестокость, это был вызов той жизни, которой его вынуждали жить во дворце.
Баязид наплодил детей по всей империи, где только появлялся, но никого не признавал своим.
Роксолана ужасалась:
– Сын мой, но ведь это твои дети! Если тебе нравится девушка, я готова взять ее в гарем, обучить.
Тот делал круглые глаза:
– Какая девушка, госпожа?
– Баязид, Ахмед твердит, что та красотка, к которой ты ездил в Измит, родила сынишку и ребенок похож на тебя.
– Госпожа, мало ли кто в империи на меня похож? Что ж, всех признавать своими?
Роксолана обижалась на то, что не зовет матушкой, а просто госпожой, словно чужой, сердилась на его безответственное отношение к разбросанному повсюду потомству, но все прощала любимцу. И скрывала от Сулеймана его похождения, как могла.
Но при этом во взоре беспокойного Баязида мелькало что-то такое, что подсказывало матери, что он искренне ее любит. Баязид всегда улыбался при виде султанши, не забывал поцеловать руку, привезти из очередной поездки цветок или какую-то мелочь, которой не было в Стамбуле, в подарок, поздравлял с праздниками без напоминаний. Ее, а не отца, явно отдавая предпочтение матери.
Роксолана любила сына еще и за его похожесть на самого Сулеймана, Баязид внешне повторял молодого Сулеймана настолько явно, что мать иногда вздрагивала, завидев сына издали. Как Селим повторил мать, за что был любим султаном, так Баязид повторил султана, за что был любим Роксоланой.
Конечно, между ним и Селимом, Роксолана выбрала бы Баязида.
И Селим, и Баязид, и Сулейман об этом знали.
Но он прекрасно понимал, что не волей султанши живет Османская империя, как бы ни твердила молва, Сулейман поступал так, как считал нужным сам, хотя к мнению супруги прислушивался. Потому Баязиду совсем не грозило стать следующим султаном, разве что смерч унесет двух братьев сразу. Но он не желал зла братьям, а потому для себя решить жить так, как получится, и столько, сколько получится, не ввязываясь в свару за власть.
Лучше охотиться, любить красивых девушек, понемногу пить вино и читать красивые стихи. А там что будет…
Красивого, веселого Баязида очень любили девушки, готовы были ради его лукавого взора и страстных объятий на все. Он никогда ничего не обещал и не просил, сами давали, умоляя, а потому и не обижались, когда бросал.
Михримах иногда сердилась:
– Баязид, не смей приближаться к моим рабыням! От тебя одна беда.
Тот хохотал:
– От меня прибыток!
Как ему удавалось не признать ни одного из своих детей, непонятно.
Когда Селима отправили в Манису, Роксолана решила, что и Баязиду пора завести гарем, иначе он просто наживет неприятности.
Попыталась найти вторую Нурбану – не получилось, красивые были, но таких не нашлось. И все равно гарем шехзаде рос на глазах, он не обделял вниманием своих наложниц, однако не желая никого назвать женой, к тому же и про объятья на стороне тоже не забывал.
Немного погодя Роксолана выяснила, что помимо гарема, который для сна собрала она сама, он имеет еще два – в Эдирне и в Карамане. Объяснил коротко:
– На всякий случай.
– Какой случай, Баязид?!
Но шехзаде лишь сверкал белозубой улыбкой и блестел глазами:
– Женщины не обижены, госпожа.
Как ей иногда хотелось в шутку отхлестать взрослого сына по спине прутом, как это делал ее отец с ее старшим братом!
Но ругать Баязида бесполезно, тот смеялся в ответ, изворачивался и продолжал жить по-своему. Непостижимый, вольный и привязанный одновременно, Баязид никому не переходил дорогу, никому не был опасен, а потому жил в свое удовольствие, участвовал в походах, если султан звал, охотился, любил женщин, плодил детей. Кажется, даже он сам не мог сказать, стольких уже имеет даже в гаремах. Когда спрашивали, смеялся, пожимая плечами:
