Лариса Васильева - Кремлевские жены
Школьные подруги — Ариадна и Надя. Закадычные. Неразлучные.
Девочка из богатой семьи и девочка из бедной. Жена преуспевающего английского журналиста и жена эмигранта-революционера.
Конституционная демократка и социал-демократка. Вдова английского пенсионера и вдова вождя России. Как складывались их отношения в зрелости? Встречались ли они? Могли ли, пользуясь дружбой, изменить хоть что-то в ходе исторического процесса?
Две женщины, объединенные дружеской любовью, Екатерина Великая и Екатерина Дашкова сумели, сговорившись, повернуть колесо истории. Не к худшему.
Те сумели, а эти нет, ибо эти служили не друг другу, не своим отношениям, а своим партиям.
В книге «На пути к свободе» Ариадна Тыркова рассказывает о встрече в Женеве в 1913 году с четой Ульяновых: «Я раньше Ленина не встречала и не читала. Меня он интересовал прежде всего как Надин муж. После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая… Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, нападала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили…
- Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.
Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.
- Ну я вам в руки не дамся.
- Это мы посмотрим!«
Ариадна Тыркова не далась им в руки — была прикрыта английским паспортом. А сколько кадетских женщин поневоле дались и погибли?
Она осталась в истории своими воспоминаниями о Крупской.
Женщины разных революционных движений, отличных от кадетского и большевистского, — эсерки (социалистки-революционерки), меньшевички, следуя за мужчинами, также становились в конфронтацию к женщинам иных политических ориентаций и, каждая по-своему, упорно боролись.
Фигура Марии Спиридоновой характерна для представительниц третьей стороны. Дочь хозяина паркетной фабрики в Тамбове, она с детства показала недюжинные способности: пяти лет уже читала и писала, в гимназии была первой ученицей, пока ее не исключили из восьмого класса за «политическую неблагонадежность». Волчий билет помешал поступить на Высшие женские курсы, и Мария отдала дарования делу революционного террора.
14 января 1906 года, в самый разгар эсеровских террористических актов, на железнодорожной платформе города Борисоглебска Мария Спиридонова стреляла в губернского советника Луженовского, известного своей жестокостью в усмирении крестьянских волнений.
Газеты печатали рассказ Марии о покушении:
«Луженовский ехал последний раз по этой дороге. Надо было убить его именно тогда. Взяла билет второго класса, рядом с его вагоном; одетая гимназисткой, розовая, веселая и спокойная, я не вызывала никакого подозрения. Но на станции он не выходил… Я вошла в вагон и на расстоянии 12—13 шагов, с площадки вагона сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака — стреляла до тех пор, пока было возможно. Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня к платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули. Всего нанесено пять ран: две в живот, две в грудь и одна в руку».
Четкий, спокойный рассказ о планомерно продуманном убийстве. Розовощекая «гимназистка» хладнокровно совершает противоестественный для женщины, призванной давать, а не прерывать человеческую жизнь, поступок. Да, но она стреляет в человека, который каждый день убивает сам. Или приказывает убивать.
Замкнутый круг, цепная реакция убийств стары как мир.
Доколе? Напрасный вопрос. Было и будет, пока человечество не подойдет к самой опасной черте, и тогда инстинкт самосохранения сработает проникновением в массовое сознание. Не зря получил XX век в руки возможность создания оружия массового уничтожения. Воспользовавшись этой возможностью, мы все чаще говорим о необходимости задуматься над общелюдской проблемой выживания на земле — ищем пути в заколдованном круге противоречий.
Мария Спиридонова написала письмо — его читала в газетах вся Россия:
«Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками (Жданов) и говорили: „Ну, барышня, (ругань) скажи зажигательную речь“».
Жданов… Разумеется, однофамилец, другой, не большевистский, а царский Жданов, мелкая жандармская сошка, но каково совпадение. Спустя несколько десятилетий не террористку Марию Спиридонову, а великую поэтессу Анну Ахматову другой Жданов будет истязать иным, изысканным способом: через прессу, систему слежек и угроз. Какие пытки страшнее — нельзя соизмерить, все они — пытки.
«Один глаз ничего не видел (на всю жизнь глаз остался больным. — Л.В.), и правая часть лица была страшно разбита, — продолжает Спиридонова, — они нажимали на нее и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну скажи, кто твои товарищи?» Я часто бредила и, забываясь в бреду, мучительно боялась сказать что-либо…
Выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: «Кричи же, сволочь!» В целях заставить кричать давили ступни «изящных» — так они называли — ног сапогами, как в тисках, и гремели: «Кричи! (Ругань.) Ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам».
— Нет, — говорил Аврамов, — сначала мы, а потом казаки…
И грубое объятие сопровождалось приказом: «Кричи!» Я ни разу не крикнула, я все бредила…
Повезли в экстренном поезде в Тамбов… Поезд идет тихо. Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко… Гиканье, свист. Страсти разгораются, сверкают глаза и зубы…«
Что напоминает эта, с позволения сказать, картинка? Состояние защитниц Зимнего дворца после Октябрьского переворота: они тоже едут в поездах с солдатами и казаками и боятся быть изнасилованными.
Спиридонова — ненавистница старого режима, девушки из женского батальона — защитницы его. И она, и они заняты глубоко не женским делом, но, увы, лишь в экстремальной ситуации выясняется, что суть их одна, женская, и проблемы у них изначально общие.
Все женщины, прошедшие пытки в тюрьмах и лагерях, более всего мучаются страхом быть изнасилованными. Мария Спиридонова почти спокойно перечисляет пыточные ужасы, но с огромным нервным напряжением говорит о мужских притязаниях своих мучителей:
«Офицер ушел со мной во второй класс вагона. Он пьян и ласков, руки обнимают, расстегивают, пьяные губы гадко шепчут: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…» Нет сил бороться, нет сил оттолкнуть, голоса не хватает, да и бесполезно. Разбила бы голову, да не обо что. Да и не даст, озверелый негодяй. Сильным размахом сапога он ударяет мои сжатые ноги, чтобы обессилить их, зову пристава, который спит…
Не спала всю ночь, опасаясь окончательного насилия. Днем офицер предлагает водки и шоколаду, когда все уходят, ласкает. Перед Тамбовом уснула на час. Проснулась, потому что рука офицера была уже на мне. Вез в тюрьму и говорил: «Вот я вас обнимаю». В Тамбове бред и сильно больна«.
За убийство Луженовского Спиридонова была сослана в бессрочную каторгу, откуда ее освободила Февральская революция: более десяти лет прожила в условиях царских тюремных режимов, где были и холод, и полуголод, но случалось ей там и заниматься самообразованием. Каховская, подруга Спиридоновой, вспоминала: «Книги были главным содержанием ее жизни… Мы получали их в достаточном количестве».
Она вышла из Акатуйской тюрьмы вместе с Фанни Каплан в марте 1917 года. Сразу приступила к активной политической борьбе.
После Октябрьской победы Мария Спиридонова некоторое время сотрудничала с большевиками. Надежда Константиновна вспоминала, как в дни Второго съезда Советов Ильич сидел рядом со Спиридоновой, о чем-то тихо и мирно беседуя.
Почему же она не с Крупской беседовала по актуальным вопросам нарождавшейся новой женской жизни? Да потому, что Спиридонова, более других допущенная в мир мужских дел, не собиралась тратить силы на «второстепенное».
С 1919 года, с перерывами, Спиридонова провела жизнь в большевистских тюрьмах.
По иронии судьбы, лишь большевики адекватно отомстили ей за убийство царского чиновника Луженовского — она была расстреляна во дворе Орловской тюрьмы в 1941 году, когда гитлеровские войска стояли у ворот Орла. (Одинаковый почерк: царскую семью большевики тоже расстреляли перед приходом в Екатеринбург чехословаков. Они убирали одних своих политических врагов, «всякую политическую нечисть», чтобы не достались другим врагам. — Л.В.)
