Юлия Яковлева - Краденый город
– Или покупай газету, или уходи, – неприветливо прикрикнула киоскерша. – Миллионную улицу она ищет, как же. Знаю я вас, жуликов.
Таня отошла.
Киоскерше, видно, лень было отвечать. А может, она тоже устала и хотела есть.
Пальцы занемели, будто в сетке было не восемьсот грамм, а восемь кило.
Из репродукторов медленно тикало. Казалось, они репетировали новый звук дождя, военный, вместо мирного «кап-кап». Прохожие шли мимо, угрюмо глядя на тротуар. Прислушивались, не тикает ли быстрее. Быстрое тиканье обычно перерастало в сирену воздушной тревоги.
Прохожих было мало, и все – озабоченные, хмурые. Таня выискивала лицо посимпатичнее. И опять поразилась: все лица какие-то треугольные, носатые.
– Товарищ!
Девушка тотчас остановилась, придерживая на боку сумку защитного цвета – в белом кружке красный крест. Из-под беретика весело топорщились черные кудри.
– Миллионная? – недоуменно наклонила кудри санитарка. – Не слыхала. Наверно, в другом районе. В новом.
– Почему?
– Ну, наверно, это по поэме Маяковского «Сто пятьдесят миллионов». Стихи советские. Значит, и район новый.
На этот раз появилась хотя бы версия.
Этой девушке объяснять было не лень. Только нечего, к сожалению.
– Что-то никто не знает, – пробормотала Таня.
Кудрявая только рукой махнула.
– Знаешь, девочка, тут все теперь перемешалось. Кто в эвакуацию уехал, кто в Ленинград эвакуировался из других мест. Дом разбомбят – жильцов переселяют. Они и сами небось не знают, где что. Лучше бы тебе, конечно, встретить того, кто прямо на этой Миллионной живет.
И, прижав сумку локтем, быстро побежала дальше.
– Хорошенькое дело – встретить. И в каком новом районе? – вслух думала Таня, машинально шагая вдоль домов.
Каменные лица невидяще смотрели перед собой. От влаги они казались больными.
– Простите! – подалась вперед Таня.
Женщина была немолодая. Седые пряди выбились из-под шапочки. Почему-то она несла в руках подушку.
– А вы не знаете, где улица Миллионная? Может, в новом районе, не знаете?
Женщина с подушкой уставилась на Таню, словно та спросила по-китайски.
– Такой улицы больше нет, – наконец сказала она.
– Разбомбили?
Прохожие рядом подняли подбородки. Женщина почему-то ужасно перепугалась:
– Ничего подобного. Ленинград осажден, но не сдается. Киев держится, и мы продержимся. Доблестные защитники города сдерживают натиск врага, – залопотала она, будто вслух читала газету. Прижала к себе подушку и поспешила прочь.
Дура какая-то, подумала Таня. Больше нет, но не бомбили. Это как? Ну вот зачем взрослая женщина плетет чепуху?
Таня еще раз вынула ленточку. Нет, все верно. Написано почему-то с одной иностранной буквой, но ясно: «Миллiонная ул.» Но почему-то никто не знает Миллионной улицы.
Прохожие брели, глядя себе под ноги. Никого спрашивать не хотелось.
– Где же ты, Мурочка? Где тебя искать? – спросила Таня саму себя.
На перекрестке она свернула. Тротуар и мостовая здесь были мокрыми. Дождя же вроде не было, удивилась Таня. Торчал зазубренный угол дома: сюда недавно ударил снаряд. Дворничиха в фартуке складывала на тележку куски битого стекла. Таня обрадовалась: уж дворники-то знают все!
Дворничиха собрала крупные прозрачные зубья, остальное смела метлой на совок. Потом взялась за шланг, направила его на асфальт. Вода побежала, понесла прочь красноватую пену. Таня примерзла к тротуару.
У самой стены лежала женщина. Ноги в носочках и сандалиях были вывернуты, как у куклы, руки поджаты под животом. Рядом валялся хлеб в авоське.
На землю опустились носилки. Санитарки были в самых обычных платьях, разве что с повязкой на руке. Таня узнала кудрявую девушку. Та взялась за ноги, другая – за плечи. Перенесли тело на носилки. Секунду-другую санитарки озадаченно смотрели на хлеб. Положили и его. Взялись за ручки носилок.
– Иди отсюда, девочка. Нечего таращиться, – прикрикнула санитарка на Таню. И кудрявая тоже сердито отвернулась.
Глава 26
– Да знаю я, какие вы им родственнички, Парамоновым-то.
Хрясь!
Шурка вздрогнул. То ли от звука, после которого полено раскололось надвое, показав сухую чистейшую изнанку. То ли оттого, что соседка с раздутыми ноздрями их так быстро вычислила.
– Глухая я, что ли, не слышу, как вы разговариваете? Культурно. Книжки читаете, – спокойно добавила та, подобрав длинные дольки полена.
Кухня была пуста. По лицу соседки было не понять, рада она своему открытию или нет.
– И зачем вас Парамоновы к себе вселили, тоже вижу. Не слепая.
– Нас разбомбило, – ответил Шурка.
– Ха! – махнула топором соседка.
Хрясь! И Шурка опять невольно вздрогнул.
– Вещи свои сторожить она вас сюда посадила. Добра нахапали – с собой не утащить. А как война кончится, они вас отсюда пинком.
– Это может быть, – спокойно согласился Шурка.
Соседка бросила на него странный взгляд. Поставила следующее полено. Но не тюкнула.
– Кого взяли-то у вас? Мамашу? Папашу?
Шурка вскинул на нее глаза. Голос был грубым, но в нем Шурка услышал нечто такое, из-за чего едва слышно ответил:
– Обоих.
Соседка, видно, все знала про Ворона. Хоть и говорила о нем безлично – «они», «взяли». Она покачала головой.
– Мама и папа ни в чем не виноваты, – быстро добавил Шурка.
Соседка не сказала: «Докажи». Не сказала: «Может быть». Она не сказала: «Наверное». Она не сказала: «Врешь». Она кивнула:
– Бывает.
Как говорят «идет снег» или «светит солнце».
– У меня вот так братца прихватили, – так же спокойно продолжала она.
Взяла новое полено, приладила: хрясь!
И Шурка снова вздрогнул.
– Может, виноват он в чем. А может, нет. Может, языком где трепал. Я ему не сторож. – И пояснила: – Время такое.
– Это какое же? – Шурке на миг захотелось треснуть ее поленом.
Соседка посмотрела.
– Я это… человек советский. Я понимаю. Оно как? Шпионов настоящих и врагов народа полно. А сейчас они и вовсе головы подняли. И хватать их надо. Все правильно. Лучше по ошибке схватить, чем по ошибке не схватить. Знаешь, как в поговорке? Лес рубят – щепки летят.
В ее словах был какой-то свой поразительный смысл.
Сама соседка рубила ловко: ни малейшей щепочки не отскакивало, как будто поленья уже заранее были разделены на четыре равных сектора, оставалось только хорошенько по ним…
Тюк!
– Да что ты подскакиваешь все? Тоже мне, будущий боец, – засмеялась соседка. – Вот дети-то нынче. Дикие. Только книжки читать и умеют. Меня Маня, кстати, звать.
– А по отчеству?
Соседка улыбнулась, опять показав дырочку между передними зубами, и вдруг всунула наколотые дрова Шурке в руки.
– На вот, снеси к себе. По отчеству… – повторила она. Ее это, видно, насмешило – к именованию по отчеству она не привыкла. – Старуха я тебе, что ли, какая. Маня и есть.
Шурка вспомнил, как тетя Вера пыталась занять кастрюлю, и другая соседка, с красным лицом, тогда сказала: «Бесплатно только кошки родют».
– У нас нет денег.
– Чего? – удивилась Маня. – Ты это… Война же. Помогать друг другу надо.
Он хотел сказать ей тоже что-нибудь хорошее. Но Маня уже отвернулась. Хрясь!
Ее ноздри больше не казались Шурке такими уж раздутыми, а постоянно поднятые брови – возбужденно-принципиальными. Лицо как лицо – обычное, усталое.
Он чуть пихнул расползающиеся шершавые дрова коленом, поправил. Обнял потуже.
– Я вам тоже очередь займу, – пробормотал Шурка.
Маня кивнула. Снова занесла топор – и вдруг остановилась.
– Ты того, Шурка, не боись. Война – она во всем разберется. Кто настоящий враг, а кто свой. Война все покажет. И невиноватых выпустят.
В коридоре застучали шаги. Захлопали двери. Заплескались голоса.
Шурка с дровами в обнимку юркнул в коридор. Высунулась из кухни Маня.
– Иди! Иди скорее! – позвала его издали Таня.
Все уже стояли в коридоре. Соседка в очках, соседка в одном ботинке (другая нога была переобута в домашний тапок), соседка с неандертальским лбом, соседка, похожая на тумбочку, сосед в тюбетейке, сосед с рыжими усами, седая соседка, соседка с веселыми глазами, соседка в очках, соседка с косой-колбасой, Маня – все.
Шурка подумал, что, пожалуй, впервые видит всех соседей одновременно. Не хватало только тети Веры и старика, который жил в конце коридора.
Слышно было, как за окнами тихонько стрекочет дождь.
– А что такое? – спросил Шурка.
– Тише!
Соседи стояли в коридоре, задрав подбородки. Черная тарелка репродуктора смотрела на них мрачно.
– После долгих и продолжительных боев… – и после многозначительной паузы тем же безжизненным мужским голосом завершила: – Наши войска оставили Киев.
Глава 27
– Ну попей еще воды, – опять предложила Таня.
– Я попил.
– Хорошо.
Таня уже знала, какие доски в коридоре скрипят, а какие – нет, и ступала только на беззвучные.
