Потерянные души Уиллоубрука - Эллен Мари Вайсман
Санитары и медсестра вели себя так, словно ее не существовало.
— На вечер планы в силе? — спросила медсестра у Леонарда.
— А то, — ответил тот. — Надо же показать этому жеребчику, как отрываться с лучшей командой Уиллоубрука.
Медсестра улыбнулась второму санитару.
— Как тебя звать, красавчик?
— Дейл.
— Приятно познакомиться, Дейл. А я Вики, но асе меня зовут сестра Вик. Добро пожаловать в шталаг[4] номер шесть.
— Так мы больничные блоки называем. — пояснил Леонард. — Шталаг номер шесть, шталаг номер тринадцать. Короче, ты понял.
Сестра Вик хохотнула.
— Тебе еще многому предстоит научиться, парень. Но не волнуйся, старина Леонард покажет тебе, что к чему. Готов поразвлечься сегодня вечером?
Дейл осклабился.
— Вопрос в том, готовы ли вы? Не извольте сомневаться, ребята: что касается поразвлечься, так я вам покажу кое-что.
— А вот я сомневаюсь, — заметил Леонард. — Я Вудсток[5]пережил.
— Да ну? — удивился Дейл. — Мой брат тоже. Но что-то он там никаких хиппующих стариканов не видел.
Замолчите, думала Сейдж. Замолчите и послушайте меня. Вы что, не видите, насколько мне страшно, насколько я сломлена? А эти крики и стоны в коридоре — разве вы не слышите? Или вам все равно?
Сестра Вик подмигнула Дейлу:
— Мы, солнышко, не такие старые, как ты думаешь. Еще посмотрим, кто кого научит.
Леонард и Дейл рассмеялись, затем подтолкнули Сейдж к концу стойки. Она оглядывалась на сестру Вик, пока санитары утаскивали ее прочь.
— Пожалуйста! — снова закричала Сейдж. — Это ошибка!
Сестра Вик уселась и закурила вторую сигарету.
Когда они обогнули стойку и двинулись по коридору, Сейдж замерла на месте. Если бы санитары не держали ее, она бы осела на землю.
По обеим сторонам от прохода она увидела девочек, от совсем маленьких до подростков. Сбившись по двое или трое, они сидели в кроватях, на стульях и в креслах-каталках. Некоторые кровати походили скорее на тележки с большими колесами и ручками, а кресла-каталки напоминали викторианские музейные экспонаты: деревянные, со ржавыми колесами и тонкими подлокотниками. Во многих каталках сиденьями служили длинные деревянные ящики, похожие на гробы без крышек, и в них на грязных простынях тоже лежали, скорчившись, девочки. Их бледные тощие ноги были подтянуты к животу, как у зародышей, кисти рук прижаты к груди.
Большинство девочек были либо в матерчатых пеленках, либо в разной степени раздетости, либо голыми; все отличались невероятной худобой: позвоночники торчали бледными горными хребтами, лопатки выдавались, как острые крылья. Кожу пациенток покрывали синяки и царапины, а порой и нечто вроде сигаретных ожогов. Сначала Сейдж решила, что среда них есть мертвые — настолько окоченелыми казались их лица и конечности, — но потом поняла, что они либо спят, либо не могут или не хотят двигаться. Некоторые вертели головами, ища что-то невидящим взглядом; другие смотрели на Сейдж затравленными глазами, в которых отражался весь испытываемый ею ужас.
Лицо одной девочки было покрыто коростой и кровоточило, словно взорванное изнутри. У некоторых отсутствовали части тела — руки, ноги или кисти, — у других были деформированные головы, искореженные конечности или туловища. Кафельный пол покрывали темные пятна и коричневато-желтые лужи, а в зловонном воздухе, смердевшем человеческими нечистотами, метались стоны, крики и невнятное бормотание.
Черный ужас нарастал у Сейдж внутри, душил ее, поднимаясь комом к горлу. Слухи оказались правдой. Это не школа. Это кошмар, свалка для сломленных, безумных и никому не нужных детей. Неудивительно, что персонал не разрешал родителям входить в палаты: те вызвали бы полицию. Она снова задалась вопросом, как мать могла оставить Розмари в таком ужасном месте.
Дейл свободной рукой зажал нос.
— Господи Иисусе, — скривился он. — Что за вонь тут?
— Привыкнешь, — ответил Леонард и потянул Сейдж вперед.
Не обращая внимания на сопротивление, они с напарником поволокли ее по переполненному коридору мимо девочки, лежащей в похожем на гроб ящике, измазанном чем-то темным и липким. Девочка повернула голову и посмотрела на них; ее лицо было полно боли, глаза молили о помощи. Девочка постарше улыбнулась Сейдж радостно и даже счастливо, словно владела неким веселым секретом, который твердо решила держать при себе. Сейдж зажмурилась и попыталась прикрыть уши, но Леонард и Дейл постоянно опускали ее руки вниз. Сердце у нее грохотало, как сошедший с рельсов поезд. Это не по-настоящему. Такого просто не бывает. Нельзя так обращаться с детьми. Нельзя доводить их до такого состояния. Может, она умерла? Автобус разбился по пути сюда, и Сейдж погибла, а сейчас она в аду.
Оглушительно и неостановимо зажужжал зуммер, и Сейдж вздрогнула. Девочки в коридоре возбужденно замахали руками, закричали, зарыдали громче прежнего. В конце коридора хлопнула дверь, и мимо промчался лысый санитар с татуировками на мускулистых руках, свернувший затем в другой проход.
Леонард и Дейл последовали за лысым, ведя Сейдж по тому же коридору — более узкому, чем первый. Здесь были четыре двустворчатые двери, обозначенные литерами А, В, С и D. За дверью в палату А девочка-подросток в кресле-каталке колотила свою соседку, а та кричала, сидя на полу и вскидывая руки, чтобы защититься от ударов. Леонард отпустил Сейдж и разнял девочек, оттолкнув ту, что в каталке, от сидевшей на полу. Затем он снова схватил Сейдж за руку и пошел дальше, не оглядываясь и не проверяя, удалось ли прекратить драку. В конце коридора они остановились у дверей в палату D. Леонард отпер одну створку двери и распахнул ее. Изнутри понеслись стоны, крики и вопли, взрывы ругательств. Их обдало тошнотворной вонью, густой, как краска на стенах, и Сейдж едва не стошнило. Невероятно, но тут пахло даже сильнее, чем в главном коридоре: дерьмом, мочой и рвотой на фоне дезинфектанта и хлорки.
— О господи, — пробормотал Дейл, закашлявшись.
— Привыкай, хлюпик, — посоветовал Леонард, затаскивая Сейдж в палату.
Трудно было сказать, что хуже: шум или запах. Воздух отдавал смертью; толпы истерзанных душ издавали нечеловеческие гортанные звуки, которые то становились громче, то стихали, то снова усиливались, отчего у Сейдж поползли мурашки по коже. Никогда в жизни она не слышала ничего подобного, даже в любимых Ноем фильмах ужасов.
Палата была устроена в форме буквы Г: с просторной основной комнатой, слева от которой располагалось выложенное кафелем помещение поменьше, нечто вроде большой открытой уборной. По облупившемуся потолку тянулись длинные люминесцентные лампы в колпаках; те, что еще работали, заливали комнату ярким светом. Белые железные койки стояли в основной комнате впритык друг к другу, изножье к изголовью, с узким проходом между ними. В каждой кровати были девочки, порой вдвоем
