Селим Ялкут - Братья
Город ожил. Для актеров это было удачей. Решено было, сначала Михаил отправится в город один, присмотрит места для ночлега и будущих выступлений. Он и сам любил такие вылазки. Теперь, когда Михаил стал сочинять, одиночество увлекало его.
Горожане было поглощены заботами, связанными с размещением паломников. Те собирались задержаться на несколько дней и передохнуть. Это сулило актерам неплохие заработки. Михаил присмотрел место для выступлений, пора было отправляться к своим, возвращаться в город и браться за работу.
Теперь на городской площади возле огромного старого дерева толпились люди. Из ветвей неслись истошные вопли. Зевак было предостаточно, Михаил узнал, что переполох подняла обезьянка — любимица герцогини, сбежавшая из рук фрейлины. Теперь проказница никак не хотела возвращаться и кричала откуда-то сверху, невидимая с земли. Сама фрейлина была тут же. Ее васильковые глаза были заполнены слезами. Принесли лестницу, но обезьянка забралась высоко и спускаться не хотела. Видно, она была испугана собравшейся толпой. Ветви дерева почти ложились на крыши соседних домов, и обезьянка могла сбежать. Понятно, почему плакала фрейлина. Молодой хорошо одетый господин, судя по виду, благородного происхождения, утешал ее, но и сам был растерян, не зная, как поступить.
— Ты знаешь, чей это дом? — Молодого человека не смутила простота обращения Михаила, хоть тот одет был бедно, и лицо — загорелое обветренное походило на лицо крестьянина.
— Дом городского головы. Два этажа он уступил герцогине.
— Если поможешь войти, я готов попробовать снять обезьяну.
Они поднялись на верхний, третий этаж. Узорчатый переплет окна был распахнут, ветви дерева находились всего в нескольких метрах и среди них мелькал рыжий комок. В отличие от многих, Михаил не боялся высоты. Он сбросил веревку и подтянул за нее лестницу. Медленно, выдвигая из окна, он положил ее на ветви дерева и проверил устойчивость нажатием рук. Один конец крепко застрял среди ветвей, другой лежал на подоконнике. Похоже, можно было действовать. Михаил показал молодому человеку, как держать лежащий на окне конец, закрепил его для надежности веревкой и пополз над площадью. Обезьянка была занята собой, не обращая на него внимания. Михаил двигался осторожно, ощущая угрожающие колебания опоры. Наконец, оказался рядом. Медленно и осторожно, чтобы не спугнуть, протянул руку. Он ловил воздух раскрытыми пальцами, но дотянуться не мог. Тогда он попытался втиснуть свое тело между перекладинами, но плечи не пускали. Ветви все ощутимей проседали под тяжестью тела. Он чувствовал безмолвное оцепенение глазеющей снизу толпы. Еще раз проверив устойчивость лестницы, он решился на отчаянный шаг, перекинул тело через боковую перекладину. Лестница шатнулась, а он повис вниз головой прямо над площадью. Обезьянка оказалась совсем рядом, но перескочила на другую ветку, не думая сдаваться. Глаза ее смотрели бессмысленно. — Стоило рисковать. — Подумал он, а вслух попросил. — Ну, иди ко мне. Скорей, скорей. — И обезьянка неожиданно откликнулась. Она легко вскарабкалась по руке ему на плечо, царапнула щеку острым коготком и, перескакивая по перекладинам, заскочила в комнату. Все это он увидел, зависнув головой вниз. Он сделал резкое движение, пытаясь вернуть тело в исходное положение, успел сесть верхом, но тут лестница дрогнула и поползла. Косо мелькнули ахнувшие люди, исчезли искаженные лица за окном. Но он не упал, лестницу вынесло на стену. Он принял удар, ощутив боль в разбитых локтях и коленях, но удержался, повис на стене и теперь мог не торопиться. Он даже помахал на прощанье взволнованной толпе. А сам медленно взобрался по перекладинам и спрыгнул в комнату.
На него смотрели с восторгом. Фрейлина подбежала первой и сжала его руку. Глаза ее сияли. Михаил нашел взглядом молодого человека и кивнул. Удержав лестницу, тот спас ему жизнь. Было шумно, но люди расступились, и Михаил увидел в глубине комнату женщину. Черты лица ее были спокойны, она была бледна, будто давно не видела света. Красота ее скорее отпугивала, чем привлекала, столько надменности и холода было в застывшей улыбке. Светлые волосы были гладко зачесаны назад и перехвачены лентой из сверкающего серебра. Обезьянка сидела на коленях.
Михаил назвал себя. Путешествует в одиночку. Он не назвал свое ремесло. Зачем? Во время будущих выступлений они успеют разглядеть его, как следует. Успех обеспечен. Они узнают, что имели дело всего лишь с жонглером.
Ничто не изменилось в лице герцогини. Она осталась все той же замороженной до бесчувствия куклой.
— Не хочешь присоединиться к нам?
Михаил поклонился, стараясь, чтобы отказ выглядел вежливо. Он никогда не чувствовал себя зависимым от мнения женщины, но тут что-то сковало его волю. Герцогиня приняла его ответ равнодушно. Не оборачиваясь, она протянула руку, и стоящий за плечом дородный мужчина с поклоном вложил в нее кошелек.
— Вот тебе за труды. Ты рисковал жизнью.
Михаил еще раз поклонился.
— Бери. — Приказала она.
Он покачал головой, не сводя взгляда с ее лица. В глубине глаз мелькнул проблеск света, малая искра, заметная лишь ему одному. Внешне она осталась холодна и спокойна. Она откинулась в кресле и связь между ними оборвалась.
— Тогда еще раз благодарю тебя. Ты хочешь уехать из города?
Михаил подтвердил. Он рассчитывал вернуться в самом скором времени, но решил ничего не прояснять.
— Можешь присоединиться к нам, когда захочешь. Я буду рада.
На лестнице Михаила догнала фрейлина. Она была счастлива и красива. Молодой человек, удержавший лестницу, выбежал следом. По тому, как он взял девушку за руку, было понятно, он имеет на нее права, но она вспыхнула и засмущалась, откровенное проявление чувств было ей сейчас не по душе. Отнеся эту досаду за счет собственных достоинств, Михаил выслушал заверения в дружбе и вышел из дома. Толпа уже разошлась. Возвращаться к своим пока не хотелось и остаток дня он с провел в трактире, где его быстро узнали и даже угостили за счет недавних зрителей. К вечеру он не стоял на ногах, а, как следует, пришел в себя только утром. Ночевал он, как и прошлую ночь, в каком-то сарае. Бродячая жизнь сделала его неприхотливым.
Возвращаясь после двухдневной отлучки, Михаил напряженно размышлял, как поступить. Идти в город на представление казалось теперь невозможным. С каким удовольствием те самые люди, с которыми он стоял вровень по праву рождения, станут швырять монеты к его ногам. С какой радостью и издевкой они примут его поклоны. Как будет им сладостно его унижение. До сих пор спесь богатства и знатности не задевала его, он был безлик и безымянен. Он был один из многих людишек, о которых тут же забывали, посмеявшись, отрыгивая после сытной еды, дополнив зрелищем радости чревоугодия. Но теперь он взглянул в лица этих людей, он взглянул в лица их женщин, он назвал себя и вышел на свет из собственной тени. Он стал виден и собственная гордость предъявила ему счет. Тому, кто продолжал жить в нем все эти годы. Кто владел наследием его отца, далеких предков, которые дали ему славную фамилию.
Размышляя, он добрался до знакомой поляны и застыл в недоумении. Актеры исчезли. Михаил не мог ошибиться. Здесь они простояли более двух недель. Каждый куст, каждое дерево были знакомы. Он глядел в черный след от костра, и не мог поверить собственным глазам. Они оставили его, как грозилась Люэна во время недавней ссоры. Ушли тайком. Недавние сомнения были забыты, их сменила обида. Он бросился было к дороге, но за два дня они должны были уйти далеко. Догонять бессмысленно. Полный горечи, он вернулся на поляну. Ощущение предательства было нестерпимым, ничто — ни вновь обретенная свобода, ни желанное еще недавно одиночество не были достаточной платой. По поляне ползли тени, он сел, бессмысленно уставясь в ветви кустарника. И прямо перед собой увидел обрывок яркой ткани. Он поднял его и тупо разглядывал материю, которая еще недавно была одним из платьев Люэны. Он еще раз обвел взглядом поляну. Застывшее молчание казалось зловещим. Он справился с дурным предчувствием. Люэна легко относилась к одежде, могла порвать и выбросить. Он убедил себя и вдруг увидел, след от возка, он тянулся вглубь леса. Земля здесь была песчаная, сухая, следы исчезали быстро и, тем не менее, были видны. Он встал на колени. Теперь он ясно видел сломанные ветви, мятую траву. Он полз по следу вглубь леса, наткнулся на старый туфель Люэна, который сам подшивал, потому что глаза стали подводить актера. Михаил повертел его в руках и отбросил. Двигаться вперед было труднее, лес густо зарос кустарником. След вывел его на край глубокого оврага, внизу густо росла ежевика. Колея оборвалась на краю обрыва, Михаил разглядел внизу торчащий из зарослей задок возка. Зелень поглощала его, как вода. Он спрыгнул, с головой погрузившись в темную яму. Царапая руки, он подобрался к возку и стал обшаривать его почти наощупь, он вел руками, как слепой, и пальцы его ощутили тягучую липкую массу. Он поднес руку к глазам и увидел кровь, много крови. Ветви деревьев сомкнулись над оврагом, было почти темно. Он заполз под днище возка и нащупал обрывки веревки. Тайник, где актер прятал деньги, был пуст. Волосы Михаила слиплись, пот катился по грязному лицу. Он поднял глаза и увидел прямо над собой в сумеречном проблеске неба зацепившееся за ветви тряпье: одеяло, старый занавес для представлений, который Люэн подкладывал на кучерское место. Он выбрался наверх. Город был рядом, лес подходил к нему почти вплотную. Грабители уходили налегке, следы их затерялись, но они были там в городе. Нога его ткнулась в мешок, который, видно, выпал с возка. Он подобрал его, раскрыл и вытащил одну за другой три волчьи маски. Он разложил их рядом, все три. В середине маску молодой волчицы. Белые острые зубы в ощеренном рту, торчащие уши, игривая ухмылка суки — смесь похоти, алчности и полудетского удивленного ожидания. С обеих сторон — морды матерых зверей, готовых перегрызть горло, страшные в злобе и вместе с тем странно тщеславные, глупые, возбуждающие не только страх, но и жалость. Все маски дружно уставились в Михаила дырами на месте глаз. Он долго сидел, оплакивая судьбу друзей, потом очнулся, пришел в себя. Он глянул вокруг с удивлением, будто открывая мир заново, собрал маски в мешок, закинул за спину и пошел к городу. По дороге он спустился к ручью, тщательно вымыл лицо и руки, пригладил растрепанные волосы. В таком виде он зашел в трактир. День угасал, предстояло решить, как быть дальше.
