Сухбат Афлатуни - Поклонение волхвов. Книга 2
— Отец Валентин. Ваш коллега в каком-то смысле. Статьи публикует.
Ego хмыкнул.
— …И в этой мысли для еврея нет ничего невероятного, ибо иудеи остаются до сих пор при убеждении, что мессия еще придет и даст измученному тысячелетней борьбой Израилю обещанное торжество над миром. В этом не сомневается ни один еврей, и все они с неослабевающей энергией подготовляют победный путь над неевреями своему грядущему мессии.
Отец Кирилл изучал зал. Лампа, несмотря на дневное время. Над президиумом — государь с ангельским лицом и саблей. В углу рояль, для исполнения песнопений и нравственных романсов. Самсонов, завершив обряд протирания очков, что-то пишет. Отец Иулиан Кругер слушает с горящими металлическими глазами и кусает усы; тема его весьма волнует.
— Что вы об этом думаете? — шепчет Ego. — Черной сотней попахивает…
Отец Кирилл жалеет, что сам пришел да еще привел с собой либерального журналиста.
Стал наблюдать за иеромонахом Антонием, вертящим стакан. Сам из евреев, увлекался социализмом, потом крестился, жил в монастырях, постригся в мантию, теперь в президиуме. На часы глянет и слушает.
— Проклятие всемирной истории, вместе с Божественным проклятием, тяготеет над ними. Но куда бы капризная судьба ни забросила сынов Израиля, всюду сохраняют они свою самобытность и, считаясь угнетенным племенем, повсюду неизменно выступают в роли руководителей своих угнетателей. Как дурно пахнущая жидкость, этот народ успел просочиться и в масонское общество и внес в него одному ему свойственный разлагающий элемент. В начале восемнадцатого века благородное еще масонство решительно изменяет свой курс. В это время во Франции изъявили желание вступить в масонские ложи богатые иудеи и дали почувствовать кому следует, что их стесняют христианские задачи ордена.
— А первоначально масонский орден был, стало быть, христианским? — возник в ухе голос Ego.
— Потом будет обсуждение. Вы и задайте вопрос…
Отца Кирилла начинало все раздражать. Даже не знал, что больше: мрачные вымыслы отца Валентина или либеральное ехидство Ego. Или тихое лицо иеромонаха Антония, переставшего вертеть стакан и принявшегося чиркать карандашом.
— …в символические знаки, таинственный смысл которых в подлинном масонстве не заключал в себе ничего противонравственного и противорелигиозного, искусственно вставлены были разрушительные идеи древнееврейских талмудических организаций, не расставшихся на протяжении тысячелетней истории с мечтаниями о мессианском всемирном царстве. Эти мечтания неотделимы от еврейской расы и так же живучи, как живуч этот народ. Еврейство действует уверенно и пожинает уже и теперь плоды своей энергичной работы. Его владычество можно признать фактически осуществляющимся в экономической жизни Франции, Америки и Австрии…
Отец Валентин раскачнулся так сильно, что сдвинул трибуну. Отец Стефан раскрыл глаза и заморгал; увидев отца Кирилла, улыбнулся.
— Я, пожалуй, пойду… — ерзал Ego. — Хватит, насладился.
— Погодите, вместе пойдем. Заключительный аккорд выслушаем…
Отец Валентин и правда перестал качаться. Развел руки:
— И только борьба церкви Христовой с надвигающимся царством Антихриста может отсрочить эту печальную развязку тысячелетней истории человечества на неопределенное время!
Слегка уронив голову, застыл на секунду — с разведенными руками.
Защелкали аплодисменты.
Отец Валентин, еще в образе, сходил с трибуны.
Отец Иулиан вскочил, энергично аплодируя:
— Браво!
Заметив, что никто больше не встает, обиженно сел.
— А что… эффектно! Очень эффектно! — Ego несколько раз брезгливо похлопал.
Отец Кирилл отклонился к отцу Стефану и что-то ему говорил — чтобы иметь повод не участвовать в аплодисментах.
Вернинский батюшка прозвонил перерыв.
Публика, шелестя рясами, потянулась во двор, к воздуху и чаю.
Отец Иулиан поймал отца Кирилла за локоть и сунул брошюрку:
— Почитайте. Тут — всё. — Скосился на Ego. — И вы, господин хороший, почитайте. Просветитесь.
Ego взял кончиками пальцев и спрятал в карман:
— Мерси!
Отец Иулиан сделал музыкальный жест и поплыл раздавать свои брошюрки далее. Прежде, до рясы, он считался подающим надежды интерпретатором Листа, да и сейчас иногда поигрывал.
Во дворе клокотал самовар, разносили чай. Нависала огромная чинара, еще в остатках прошлой листвы; от чинары расползались зеленовато-серые тени. Отказавшись от чая, отец Кирилл подошел к отцам Петру и Михаилу, ставшим у ствола. Отец Петр из Градо-Сергиевской оправлял волосы и молчал; говорил отец Михаил, коренастый, седенький — тип сельского батюшки:
— …пока будем все на инородцев сваливать, ни на шаг не сдвинемся… Подходи, отец Кирилл. Как здоровье? Что матушка твоя все не едет? Моей Анне Николаевне подруга будет, она у меня тоже рисунку обучалась… Как тебе доклад? Понятно. А отцу Петру вот понравилось.
— Мне декламация понравилась, — мотнул головой отец Петр.
— Да, декламация. Так тебе тогда в театр ходить надо. Слышали, «Гамлета» собираются ставить? Быть или не быть. Вера сказала, старшая моя, она в «Волне» на всех репетициях сидит.
— А кто председателем сегодня был? — спросил отец Кирилл.
— Не знаю. — Отец Михаил повернулся к отцу Петру. — Кто председательствовал-то?
Подошел Ego.
— Безумная личность, — кивнул на отца Иулиана, бегавшего с брошюрками.
Отец Кирилл представил Ego.
— Читали, — прищурился отец Михаил. — Что же, репортаж напишете?
— Да нет, я, собственно…
— А вы напишите… Хороший чай, только я с молоком люблю. Ерундой занимаемся. Столько вопросов прямо над головой висит! Семь лет назад обещали поместный Собор созвать. Вопрос патриаршества — сколько уже говорилось!
— Ну, это пусть архиереи… Их забота, — отозвался отец Петр.
— Так ничего же не делают архиереи, отцы наши. Или делают? То-то. Хорошо, берем местные, наши вопросы. Кафедральный собор — сколько лет комитет заседает, хоть бы кирпичик на то место положили. А сколько тянется волынка с переносом кафедры в Ташкент? Это ж младенцу понятно, как тяжело из Верного такую громадину окормлять, одни письма сколько ползут… Главный город края — Ташкент, а епархию в эту деревню задвинули. А кто нам ее сюда, в Ташкент, вернуть мешает? Иудеи, что ли? Или эти, масонцы?
Отец Петр хотел что-то сказать, но вместо того засмеялся и показал мелкие зубы.
— Вот и я говорю, — усмехнулся отец Михаил. — Сами себе мешаем, сами себе под ноги лезем. Все под властей подлаживаемся. Или вот — семинария. Лет пятнадцать назад уже распоряжение от Синода вышло, семинарию в Ташкенте открыть. Протопресвитер приезжал, изложил в докладе… И что? Где семинария? На бороде. Сколько писем писали, прошений. Что ж я, своего Мишу должен в Оренбург отправлять, в такую даль, в семинарию? Это ж, кроме всего, расходы…
— Ну, теперь туда поезд ходит, — сказал отец Петр.
— Вот ты своего Алексея сажай на поезд. Посмотрю, куда он поедет.
Отец Петр перестал смеяться. Алеша, старший его, был печальной знаменитостью.
— А начальству, — продолжал отец Михаил, — понимаешь, не нравится, когда мы про семинарию напоминаем. И про епархию в Ташкенте. Владыка Паисий, помнишь, заговорил, так сразу его отсюда и попросили. Зато когда про всемирный заговор из Франции, это — пожалуйста, говорите себе на здоровье. Ладно, пойду я, любезные мои филистимляне. Вы уж тут сами без меня с иудеями сражайтесь.
Зашагал к выходу.
— Не обращайте внимания, всем всегда недоволен, — говорил отец Петр, когда отец Михаил отдалился. — Каждый раз сюда приходит, разругает все. Один раз даже дверью хлопнул, думали, всё, больше не явится. Следующий раз прихожу — сидит. Мрачный, но — сидит. Зачем ходишь? А он: хочу, мол, и хожу!
— А отцу Михаилу куда б ходить, только своим приходом не заниматься, — подошел отец Стефан. — Я ему говорю, полы у вас покрасить надо, стены освежить, а то курятник получается. Прошлый раз клировую ведомость самым последним сдал, благочинный недоволен был.
— А по-моему… — начал отец Кирилл.
Мелкими шажками подошел отец Иулиан:
— Советую не расходиться. Прения сократят, потом — угощение. Редкое…
— Так пост ведь.
— Всё — архипостное. Но — с фантазией.
Сделал музыкальное движение руками.
— Я бы… — Отец Кирилл мусолил пальцами бороду. — У меня встреча.
— А я, пожалуй, останусь, — сказал Ego.
Отец Кирилл поглядел на него; Ego потупился.
— И вы, отец Кирилл, оставайтесь, освежитесь обедом, — сказал отец Петр. — А то после ранения совсем легки сделались…
Прошаркал мимо иеромонах Антоний. Тихо попрощался.
— Их агент, — прошептал отец Иулиан. — На доклад к своим торопится.
