Александр Немировский - Пифагор
Увидев Пифагора, Мнесарх выбежал ему навстречу.
— Ты знаешь, что случилось?! Критяне врываются в дома и хватают всех подряд! Родителей беглецов заключают в доки! К нам пока никто не заходил, а у соседей уже увели стариков.
Пифагор нахмурился:
— Это великое бедствие, отец, и я не могу остаться в стороне. Совесть мне приписывает разделить общую судьбу.
— Хорошо ли ты подумал, Пифагор?! — в ужасе закричал Мнесарх. — Ты же идёшь на верную гибель!
— Разве, отец, я похож на человека, действующего по первому побуждению? Ты забыл, что во мне кипит кровь Эвфорба и Пирра?
Мнесарх опустил глаза. Упоминание о прежних жизнях сына каждый раз ввергало его в немоту.
— У меня возник план, — проговорил Пифагор после недолгого раздумья. — Не время его раскрывать. Но я уверен: молодёжь Самоса будет спасена.
— Тебя же нет в списках! — не унимался Мнесарх. — Видимо, наёмники обошли наш дом не случайно. Поликрат тебя ценит. Почему бы тебе с ним не встретиться и не поделиться своим планом спасения Самоса?
— Поликрат болен, да если бы и был здоров, в моих советах не нуждается. Что касается списков, меня там, должно быть, действительно нет. Чтобы не навлечь на тебя беды и осуществить свой план, я назовусь Эвномом.
— Тебя же здесь все слишком хорошо знают, чтобы спутать с Эвномом! — закричал Мнесарх.
— Но не наёмники. Что касается тебя, придётся немедленно покинуть остров.
— Так, сразу? Бросить дедовский дом? Оставить родные могилы?
— Но не прибавлять же к ним свою? Вспомни о судьбе Фокеи и Теоса. Те, кто вовремя ушёл, из этих городов, остались людьми, а тот, кто побоялся оставить добро и родные могилы, достался вместе с ними варварам. Желающий быть свободным не должен медлить и колебаться.
Говоря это, Пифагор уловил опущенный долу взгляд отца. Ранее тот словно бы не замечал его ног, так же, как избегал затрагивать во время бесед то, что ему казалось ненормальным в поведении или в речах сына.
— Давай я принесу тебе тёплой воды, — проговорил Мнесарх.
В это мгновение дверь задрожала от ударов.
— Спокойно, отец, — проговорил Пифагор. — Спокойно, мой дорогой. Ведь мы с тобой договорились обо всём.
У корабельных доков
Квадрат, образованный корабельными доками и линией мола, колыхался сотнями голов. Кто устроился на обструганных брёвнах, кто на кучах опилок. Судя по выражению лиц, согнанные свыклись с неизбежностью, хотя и страдали от ожидания. Скорей бы!
Время от времени оглашалось очередное имя. Писцы, сидя за столами с развёрнутыми папирусными свитками в руках, вызывали по одному. Их интересовал возраст, прохождение военной службы на море или на суше. Пифагор заметил Меандрия, что-то втолковывавшего писцам.
Наконец глашатай выкрикнул: «Эвном!» — и Пифагор приблизился к столу. Лицо Меандрия удивлённо вытянулось.
— Как ты тут оказался?!
— Как все. Мне нет пятидесяти.
— Но тебя нет в списке!
— В списке есть Эвном, и я его решил заменить. Разве это не естественно? Брат за брата.
— Но ты ведь не корабельщик и не воин.
— Зато я знаю языки, — возразил Пифагор. — Поверь, это может принести пользу. Кроме того, мне хочется устранить мучающее меня упущение: я никогда не был в стране, с которой связано столько чудес и небылиц.
Меандрий неодобрительно пожал плечами:
— Почему же тогда ты не посетил Египта при жизни фараона, дружившего с Поликратом? Теперь его царством правит безумец, и стремиться туда — не меньшее же безумие.
— Часто называют безумием то, чего не в состоянии объяснить, иногда же возбуждение, которого удаётся добиться искусственным путём.
— Говори яснее.
— Персидские цари, открывая совет, спрашивают, все ли приняли хаому.
— Хаому?
— Это сок какого-то неведомого нам растения, обладающего свойством обострять силу ума и развязывать языки. Не выпившие хаомы на царский совет не допускаются, чтобы мысли их не были скованными, а язык лживым. Должен сознаться, что отец, узнав о принятом мною решении, тоже назвал меня безумцем. Но кому-то надо обезуметь, чтобы спасти Самос.
Меандрий покачал головой:
— Я вижу, ты непреклонен. Можешь оставаться. Я вношу тебя в список вместо брата. Но на посадку не выходи.
Из разговора Пифагор заключил, что все остальные перед посадкой на суда будут распределены по кораблям и выстроены. Задание для людей, незнакомых со сложными подсчётами, отнюдь не лёгкое. Ведь кроме данных, имеющихся у писцов, надо учитывать также вместимость судов: Пифагор заметил, что у мола стояли старинные пентеконтеры, триеры, а также самояны. Поэтому, видимо, предварительно команды будут собраны у мола, а затем отведены на палубы.
Быстро стемнело. Пифагор, положив под голову мешок, расположился у брёвен и мгновенно погрузился в сон. Он пробудился от чьего-то шумного вздоха. Полная луна освещала склонившееся над ним широкое безбородое лицо со вздёрнутым носом.
— Залмоксис! Как ты тут оказался? — удивился Пифагор.
— Господин уехал, как только начался переполох. Меня он не взял с собою. Ведь я пугаю коней. Критяне схватили меня и привели сюда вместе со всеми.
— Я вижу, ты чем-то взволнован. Что случилось?
— Там, в доках, люди, — сбивчиво заговорил Залмоксис. — Я отсюда слышу плач и проклятия. Вот сейчас некто уверяет, что Поликрат отправил гонца к Оройту и вызвал его на остров, чтобы тот от имени царя приказал отправить самосские корабли в Египет, ибо тиран с тираном всегда найдут общий язык и нет для тирана никого опасней собственных граждан. Я понял, что это родственники скрывшихся. Ворота не охраняются. Замок легко сбить.
— Дай мне, мальчик, пожать твою руку, — сказал Пифагор. — У тебя доброе сердце.
— Господин, почему ты называешь меня мальчиком? Ты же видишь, что у меня крепкая рука!
— Но ведь тебе нет двадцати?
— Нет. Мне пятнадцать.
— Значит, ты мальчик. После двадцати лет будешь юнцом, а достигнув моих лет, станешь юношей. Впрочем, такова моя система возрастов. Старикам надо помочь. Но замка мы сбивать не будем. Надо подумать, как дать им законно вернуться в свои дома.
Дома, кошки и мышки
Едва рассвело, когда появились несколько городских рабов с кольями. Вскоре колья покрыли всё свободное пространство, будучи воткнуты на некотором расстоянии друг от друга. Затем писцы прикрепили к каждому колу дощечку с названием судна. К полудню глашатай провозгласил названия кораблей и имена всех, входивших в три судовые команды. Каждая команда должна была подойти к своему колу и оставаться возле него до утра, когда намечались посадка и отплытие.
Казалось, всё было продумано. Но едва успели люди подняться на берег, как оттуда послышались вопли на ломаном эллинском языке. Перевесившись через перила, финикийские кормчие, которым было приказано сопровождать суда до Навкратиса, выкрикивали ругательства, сопровождая их соответствующими выразительными жестами. Одни вопили, что им дали старцев, которые не в силах и вёсла поднять, другие — что им достались люди, видевшие парус лишь издали.
Пришлось возвратить команды на берег и весь остаток дня заниматься перестановкой. Но на следующее утро повторилось то же самое. Писцы встревоженно забегали.
И тогда Пифагор, подойдя к Меандрию, обратился к нему с должным почтением:
— Если мне будет дозволено, я помогу тебе решить несколько видоизменённую задачку с домами, кошками и несчастными мышками.
Меандрий взглянул на Пифагора как на безумного.
— Как ты сказал? Мышками?
— Ты меня не понял, — проговорил Пифагор. — Речь идёт о том, чтобы никто не остался на берегу и кошки с мышками были распределены по домам равномерно. От тебя требуются списки судовых команд и сведения о вместимости каждого судна.
— Но при чём тут дома, кошки и мышки?
— Так озаглавлена древняя задача, подобная твоей. Её, судя по прочитанным мною ассирийским письменам, разгадали в Вавилоне более тысячи лет назад. Воспользовавшись этим, я справлюсь с твоей задачей. Но при одном условии — если ты освободишь из доков несчастных старцев.
Лицо казначея вытянулось. Видимо, он никак не мог связать задачу, которую обещал разрешить Пифагор, с пленниками доков, но понимал, что должен согласиться с предложением Пифагора.
— Пусть будет по-твоему. Я рискну выпустить старцев, как только поднимутся якорные камни.
Прошло немного времени, и команды вступили на палубы. На этот раз кормчие не подняли крика. И вскоре послышалось потрескивание якорных камней. Корабли начали отчаливать. «Минос» качнулся. Самос стал удаляться. Ресницы, едва дрогнув, словно от дуновения ветерка, выдали волнение, охватившее Пифагора при мысли, что он прощался с Самосом навсегда. Но лицо его скорее выражало радость. Стоя у борта, он глядел, как площадь заполняется стариками и старухами. Некоторые поддерживали друг друга, не обращая внимания на отходящие корабли. Они не догадывались, кто их спас.
