Александр Немировский - Пифагор
И вот они, правитель Азии и владыка островов, расположились друг против друга, разделённые столом, как проливом. Поликрат не понимал по-персидски ни слова. Оройт — не знал ни одного из языков, на которых изъяснялась его огромная сатрапия, считая, что ему достаточно языка палки.
Глядя как бы сквозь Поликрата, перс не торопился сообщать о цели визита. Он явно наслаждался замешательством того, кто возомнил себя владыкой морей и даже приковал один из островов к другому.
Поликрат, ожидая самого худшего, был бледнее стены. «Очевидно, персы вошли в Египет и появление сатрапа связано с этим», — с ужасом думал он.
Оройт, не меняя положения, бросил несколько слов, и толмач, стоявший за его спиной, перевёл:
— Царь царей Камбиз волею Ахурамазды вступил в Египет как победитель. Он наказал твоего союзника.
— Бывшего союзника! — выкрикнул Поликрат. — Прошло уже более трёх месяцев, как наш союз разорван.
Иониец сказанного не перевёл. Оройт же, помедлив, дал знак одному из воинов, и тот опрокинул на стол калаф.
С лёгким шелестом выкатилась забальзамированная, страшная в своей неправдоподобности голова Амасиса с провалами носа и щёк и золотыми зубами в яме рта.
Поликрат отшатнулся. Лицо его покрылось каплями пота. По телу прошла дрожь.
Оройт не скрыл удовлетворения произведённым эффектом. В глазах его появился блеск, губы растянулись в торжествующей улыбке. Но Поликрат ничего не замечал, не в силах отвести взгляда от сморщенного лица того, кто был ему другом. «Сон сбылся!» — шептал он, глотая словно бы отяжелевший воздух.
— Царь царей Камбиз, — продолжал иониец, — приказав вытащить мумию самозванца и обманщика, подверг её бичеванию. Сыну наказанного была сохранена жизнь, а его дочь взята в служанки. Тебе же царь царей повелел передать, что объявлена война нечестивым картхадаштцам, поедающим собак, священных тварей Ахурамазды. Ты должен доставить к следующему новолунию в Навкратис сорок кораблей с матросами и воинами. Кормчие для их сопровождения прибудут с Кипра. Надеюсь, тебе понятно, что будет с тобой и с твоими подданными, если ты вовремя не выполнишь приказа царя царей.
Едва были переведены последние слова, Оройт шумно поднялся и, сопровождаемый свитой, не простившись, покинул лесху.
Поликрат встал. Но ноги его не держали, и он грузно опустился на скамью.
Лучи мрака
На небе выступило созвездие Пса, и началась ненавистная всему живому несусветная «собачья» жара. Опустели улицы и агора. Горожане скрылись в домах за запертыми ставнями. Но, кажется, ничто не могло остановить Пифагора, и он по-прежнему выходил на заре, возвращаясь поздно вечером, или оставался в пещере на ночь.
В тот день, не найдя друга ни в городе, ни у моря, Анакреонт отправился на поиски к знакомому ему месту. Поднявшись к дубу Анкея, он увидел Пифагора, выбегающего из пещеры.
— Ты мне как раз нужен! — воскликнул Пифагор, обнимая поэта. — Тебя послала сама Гармония.
— Гермес, — отозвался Анакреонт. — Я с новостями!
— Сначала дело! — отмахнулся Пифагор. — А я уже не надеялся, что кто-нибудь обо мне вспомнит, и вот двойная радость — друг и к тому же человек, обладающий слухом. Давай войдём в пещеру.
Прикреплённый к стене факел бросал свет на ряд кольев, соединённых струнами.
— Ого! — протянул Анакреонт. — Вот что тебя занимало! Пещера чисел превратилась в гигантскую кифару. Не собираешься ли услаждать пещерной музыкой слух богов?
Пифагор усмехнулся:
— Напротив, пытаюсь вырвать одну из их тайн. Я исследую высоту и соотношение тонов. Струны издают звуки не только в зависимости от их толщины, но и длины. Как видишь, толщина одинакова, различие — в длине. Наименьшая длина принята мной за монаду, следующая — доада, средняя — триада и так далее. Всего их семь. По моему знаку ты будешь с одинаковой силой ударять палкой по каждой из струн. Итак, я выхожу наружу. Начнём.
После того как палка прошлась по всем струнам, Анакреонт рванулся к выходу, но Пифагор его задержал. Вернувшись, он увеличил натяжку струн и заставил Анакреонта колотить вновь и вновь, то уменьшая, то увеличивая промежутки ударов.
— Ты меня замучил! — взмолился Анакреонт. — Объясни наконец, какую преследуешь цель!
— Ты это заслужил, — сказал Пифагор, гася факел о землю.
Они уселись под дубом, и Пифагор начал:
— Движущиеся постоянно в космосе тела, такие же сферы, как мир, в котором мы пребываем, посылают лучи, оказывающие воздействие на всё живое: на растения, на животных, на людей. Эти лучи подобны палке, которой по моей просьбе ты ударял по струнам. Мне надо определить характер и законы этого звучания, какое я не всегда могу услышать, хотя и нахожусь под его воздействием и творю, создавая что-либо, в зависимости от этих лучей — от их скорости, от их наклона, от приближения той или иной планеты к Земле и к Солнцу.
— Погоди. А я могу услышать голоса этих планет?
— Ты их воспринимаешь, не давая себе в этом отчёта, подобно растению, поворачивающемуся к солнцу.
— Не то ли это, что меня порой захватывает и заставляет слагать напевы, что мы называем музами?
— То самое. Гесиод, лучше чем кто-либо сказавший о дочерях Мнемозины Музах, воссоздаёт их зрительный образ. У меня нет в этом нужды, ибо я оперирую связанными со звуками числами. С их помощью я устанавливаю общие законы, по которым возникают, развиваются и рушатся миры.
Проговорив это, Пифагор положил ладонь на плечо друга.
— Ну, теперь выкладывай свои новости.
Анакреонт начал:
— К Поликрату прибыл вновь назначенный сатрап Камбиза Оройт с требованием отправить в Египет, захваченный персами, корабли с командой.
— Едва вступил на трон — и уже воевать! И чем досадил осторожный Амасис этому деспоту?
— Камбиз, — продолжал Анакреонт, — утвердившись на престоле, отправил в Египет послов, известив фараона о своём желании с ним породниться. Амасис же, прослышав о безумствах Камбиза, послал ему под видом собственной дочери дочь свергнутого и убитого им фараона Априя. Узнав об обмане, Камбиз пришёл в ярость, поклялся наказать Амасиса плетьми и тотчас стал готовиться к походу. Напуганный Амасис скончался. Фараоном объявлен его сын, поведший войско к границам Египта.
Пифагор сжал голову ладонями:
— Бедный Поликрат! Несчастный Самос! Пробились лучи мрака.
— Мрака? — удивился Анакреонт. — Разве мрак может испускать лучи?
Пифагор молчал. На лбу его выступила испарина. Глаза остановились.
— Что с тобою, друг мой?! — вскрикнул Анакреонт.
Пифагор увидел себя неподвижно лежащим у пылающего костра. Языки пламени подползали к охладевшему телу, но душа уже не ощущала жара. Он явственно услышал собственный голос, обращённый к самому себе: «Ещё мгновение, Эвфорб, — и твоё «я» оставит отслужившее тело всепожирающему огню и соскользнёт с утёса, чтобы понестись над гребешками волн. Неведомо, сколько лет или столетий будет длиться полёт, но однажды оно отыщет новорождённое человеческое или животное существо, чтобы расти вместе с ним, пока оно себя не осознает и не начнёт припоминать минувшее до этого крайнего часа. Две жизни соединятся в одну, чтобы затем влиться в ещё одну и стать главным из чисел — триадой».
Лицо Пифагора ожило. Никогда ещё Анакреонт не видел его таким одушевлённым.
— Теперь меня не мучают провалы Мнемозины, — проговорил Пифагор, блаженно улыбаясь. — Я знаю, что моя первая кончина была достойной. Я на вершине. Ведь Самос на языке лелегов — «вершина». Я выполнил свой долг перед Илионом. Теперь я буду служить Самосу. Тебя удивило выражение «лучи мрака»? Знай, что лучи отбрасывает всё зримое и незримое, свои собственные и отражённые. Вот ты смотришь на меня и недоверчиво ощупываешь моё лицо лучами своих глаз. Возвращаясь к тебе отражёнными, они создают мой образ. Я называю его эйдосом. Космос полон таких эйдосов. И если ты их не видишь, то это не значит, что ты смотришь в пустоту. Несовершенно твоё зрение, как несовершенны твой слух или обоняние хотя бы по сравнению со зрением орла или обонянием собаки. Порой эйдосы открываются нам как привидения, и мы отдаём их под власть ночной богини Гекаты. Меня они посещают и днём. Родопея предупреждала о неизбежности войны, и я попытался вмешаться. Опыт удался. Но от него никакого толку. События приняли неожиданный и опасный оборот.
— Подожди, Пифагор! — перебил Анакреонт. — О каком опыте ты говоришь?
— Только не о том, участником которого ты был. Теперь это станет мифом.
Решение
Солнце едва поднялось из вод и ещё не рассеялся утренний туман, когда Пифагор оказался у дома и стоял, размышляя, стоит ли будить отца. Но вот скрипнула дверь.
