Зажги свечу - Мейв Бинчи
– Да-да, давай прогуляемся!
Элизабет отдернула руку и отбросила одеяло. Она лежала в постели полуодетая. Подошла к стулу, натянула синий свитер и клетчатую юбку, потом нашла в шкафу куртку.
– Ты уверена? – усомнилась Эшлинг, глядя на ее хрупкий и болезненный вид.
– Да, ты права, я хочу именно прогуляться… – Она надела туфли и посмотрела на Эшлинг по-детски доверчиво.
Эшлинг что-то прошептала Гарри, и через мгновение они уже были на лестничной площадке. Не глядя друг на друга, они вошли в лифт и, пока он спускался, стояли неподвижно. Опустив голову и засунув руки в карманы, они вышли из подъезда и перешли улицу. До парка они шагали нервно и быстро, но в парке бессознательно пошли медленным прогулочным шагом, характерным для лондонцев, наслаждающихся травой и цветочными клумбами вместо потока машин и уличного шума.
– Что мне теперь делать? – в конце концов заговорила Элизабет.
После долгого молчания Эшлинг взяла ее под руку, и они шли, все так же не глядя друг на друга.
– Я имею в виду, что теперь будет? – очень тонким голосом спросила Элизабет.
– Будешь растить Эйлин, – медленно произнесла Эшлинг. – Будешь вспоминать все хорошее и забудешь все плохое. Думаю, именно так поступают в подобных случаях.
– Да.
Они прогуливались по парку.
– Не повезло нам в жизни… И что с нами не так? – поинтересовалась Эшлинг.
– В каком смысле?
– Ну, теперь мы обе вдовы… Из всего, что было, осталась только малышка Эйлин… все наши мечты и надежды… сама знаешь…
– Твоей мамане не понравились бы подобные разговоры. – Голос Элизабет стал тверже. – Копания в прошлом…
– Да, точно, не понравились бы… – Эшлинг замолчала на мгновение, а потом продолжила: – Маманя всегда знала, что сказать. Она часто говорила то, что я считала неправильным, но в итоге оказывалось верным. Не знаю, как она находила нужные слова. У нее здорово получалось.
– Нет, я думаю, она даже не пыталась искать нужные слова, они там уже были изначально, – возразила Элизабет.
– Да, – согласилась Эшлинг.
Они сели на скамейку, где часто сидели, когда возили Эйлин в коляске… и даже раньше, когда Эшлинг впервые приехала в Лондон… и когда сбежала из Килгаррета.
– Должно быть, для него все произошло очень быстро, – сказала Эшлинг.
– В полиции сказали, что за несколько секунд… – Элизабет закрыла лицо руками.
– Ну хватит, хватит…
– Я не плачу. Я просто думаю про те несколько секунд. Наверное, они показались вечностью…
– Нет-нет, думай об этом как о кошмарном сне: он страшный, но потом все заканчивается.
– От кошмара можно проснуться.
– Ну, для Генри все закончилось. Он больше ничего не чувствует.
– Я знаю. – Элизабет встала.
– Тони умирал гораздо дольше, – заметила Эшлинг.
Элизабет посмотрела на нее:
– Да, действительно…
– И подумай, сколько всего ты сделала для Генри. Подумай и вспомни все хорошее. Ты дала ему дом, который он всегда хотел… дала ему уверенность в себе… все это никто другой не смог бы ему дать… – Эшлинг говорила, опустив взгляд на ноги, а Элизабет смотрела вдаль.
– Ты тоже сделала Тони счастливым…
– Нет, не сделала. Никто не смог бы дать ему счастье, и я уж точно не смогла. Только еще больше все испортила…
– Не стоит так думать. – Теперь голос Элизабет звучал так же сильно и ясно, как обычно. – Он тебя хотел, и он тебя получил. И это единственное, что дает нам надежду во всем, что случилось. Если люди получили то, чего хотели…
– Элизабет, что я могу для тебя сделать? Ты же знаешь, для тебя я готова на все.
– Знаю. Конечно знаю. Ты всегда… всегда спасала меня…
– Нет, это ты спасала меня. Ты спасла меня много лет назад. Если бы у меня не было такого друга, как ты, то что бы у меня было? Морин, Ниам… Джоанни Мюррей… тоже мне друзья… после всего, что произошло…
– И мы никогда не ссорились. За все эти годы мы ни разу не поругались по-настоящему.
– Точно, ни разу. Когда ты сначала уехала из Килгаррета и вернулась сюда, меня иногда злило, что ты отдалилась… Я не знала…
– И я не знала… Когда вы с Тони только поженились и ты писала такие сухие письма, я тоже злилась, но я же не знала…
– Элизабет, так что я могу для тебя сделать? – снова спросила Эшлинг.
– Скажи мне, что будет дальше.
– Будет следствие… и коронер скажет…
– Что скажет?
– Что слышал, как Генри расстроился и… ушел в загул… вернулся домой, и произошел несчастный случай… как он упал…
– Так что в итоге скажет коронер?
– Не знаю… Думаю, выразит соболезнования… вроде бы, именно так и происходит, когда читаешь про следствия. Они скажут, что хотели бы выразить соболезнования семье и друзьям погибшего.
– Что-то вроде некролога?
– Наверное.
– Ясно.
– А потом все закончится… и тебе придется начать…
– Да.
– Боже мой, Элизабет! Мне так безумно жаль…
– Я знаю, знаю… Мне тоже безумно жаль…
* * *
Следствие было кратким и чисто формальным.
Эшлинг читала про подобные случаи в газетах, когда еще жила в Килгаррете. Маманя говорила, что появление репортеров, которые записывают каждое слово и выдумывают невесть что, для несчастной семьи, которая и так страдает, становится настоящей напастью.
Она оглядела маленький и пыльный зал судебного заседания. Двое мужчин что-то писали в блокнотах – наверное, репортеры, хотя не особо на них похожи. Впрочем, сегодня все сами на себя не похожи и выглядят очень странно, как будто играют в какой-то пьесе, которую плохо отрепетировали. Именно такое у нее возникло ощущение, и наверняка Элизабет тоже так думает. Ужасно непривычно, но сегодня впервые невероятно трудно понять, о чем же Элизабет думает на самом деле. Ее лицо застыло, словно маска.
Лицо Элизабет оставалось неподвижным, зато мысли метались туда-сюда, и ей казалось, что она должна бежать за ними и собирать в кучку, как рассыпавшиеся стеклянные шарики. Она вспомнила, что в больнице, где умерла мама, тоже проводили следствие. Да, там царили суматоха и беспокойство, все врачи и медсестры дико нервничали. Все знали: пациентка, лежавшая в палате рядом с маминой, была совершенно не в себе и ухитрилась исключительно ловко, не вызвав подозрений, выманить стакан и перерезать себе запястья. Все были уверены, что никто из сотрудников не виноват, но все возненавидели следствие. Элизабет вспомнила, как они рассказывали ей про это и говорили, что какой смысл проводить расследование, только всех расстраивать, ведь бедняжку, которая покончила с собой, уже не вернуть с того света. Говорила ли она про тот случай с Эшлинг? Эшлинг
