Елизавета I - Маргарет Джордж
Лишь к сентябрю первые вести достигли короля Филиппа, тот был озадачен.
– Надеюсь, Господь не попустил такого зла, ибо все это сделано во славу Его, – только и сказал он.
Но Господь был на стороне Англии, ибо нам благоприятствовал даже ветер.
Мы устроили пышные празднества. Колокола не умолкали много дней. Были сложены баллады и отчеканены памятные медали. Во всех церквях страны шли благодарственные службы.
Улицы Лиссабона бурно радовались поражению испанцев. На каждом углу распевали примерно такие песенки:
Домой возвратились лишь те корабли,
Что в пути англичан миновали.
Ну а что же другие – достигли земли?
Нет, в пучине бесследно пропали.
В Лондоне знают их имена,
Мы врагу отплатили сполна!
О, мы их знали. Как знали наперечет названия всех наших кораблей и имена всех наших героев. В их числе был даже капитан восьмидесяти девяти лет, который так искусно управлял своим кораблем в эскадре Говарда, что адмирал лично произвел старика за отвагу в рыцари прямо на палубе судна. Вот из какого теста сделаны наши ребята.
В первый месяц я была на седьмом небе от счастья. Необыкновенное время, нечто поистине поразительное. Казалось, я только что родилась и теперь училась видеть, слышать, чувствовать вкусы и запахи, испытывать эмоции. Все мои чувства были обострены едва ли не до болезненности. Далеко на севере, в Норвегии и Швеции, есть края, где летом солнце не заходит никогда. Говорят, что в эти несколько недель люди не испытывают потребности во сне и пребывают в состоянии крайнего воодушевления. Вот такими и были для меня недели после того, как угроза вторжения армады миновала.
Мы готовились служить всеобщий благодарственный молебен в соборе Святого Павла. Предстояло освятить знамена, захваченные Дрейком на «Нуэстра Сеньора дель Росарио», флагманском корабле армады, в зеркальном отражении службы, на которой папа благословил его знамя перед отплытием. Интересно, уцелел ли галеон, и если да, где испанцы намеревались скрывать его от позора?
Папа же, между тем верный своей жизнерадостной плебейской натуре, похоже, был вполне доволен исходом, словно никогда против него и не возражал. В Риме он объявил: «Елизавета, без сомнения, великая королева, и, будь она католичкой, мы звали бы ее нашей горячо любимой дочерью. Взглянете, как умело она правит! Она всего лишь женщина, хозяйка половины острова, и тем не менее она наводит страх на Испанию, Францию, Священную Римскую империю – на всех!» Когда же его собственный секретарь укорил понтифика за славословия, тот воскликнул: «Как жаль, что я не волен на ней жениться. Что за женой она была бы! Какие у нас были бы дети! Они бы правили миром».
– Ваше святейшество, – возразил секретарь, – вы говорите о величайшей врагине Святой Церкви!
– Мм… – А потом у него вырвалось: – Дрейк до чего же великий капитан!
Я подозревала, что так один пират искренне восхитился другим.
Когда Роберт Дадли поведал мне эту историю, мы с ним от души посмеялись.
– Кажется, он позабыл свои принципы, если они у него когда-то были, – заметил Дадли. – Он наверняка обрадовался, что ему не пришлось держать слово и выплачивать Филиппу миллион дукатов. А вы, надо полагать, не горите желанием стать мистрис Сикст?
– Ну… вы же знаете, я всегда питала слабость к авантюристам, – отвечала я шутливым тоном, потом лицо мое посерьезнело: кое-что следовало произнести вслух. – Роберт, вопрос брака… всегда висел между нами. Ответы на все главные вопросы были даны, и мы научились с ними жить. – Я взглянула прямо ему в глаза и добавила: – Теперь ничто не сможет нас разлучить.
Наша связь пережила и призрак его первой жены Эми, и незримое земное присутствие второй его жены Летиции, и мою священную девственность.
– Ничто. – Он взял меня за руку.
Я обхватила его руку ладонями.
– Друг мой, брат мой, сердце моего сердца, – вырвалось у меня.
В кабинете за стеной послышались чьи-то шаги, и мы как по команде опустили руки. В покои, хромая, вошел Бёрли.
– Он передал вам слова Сикста?
Дадли кивнул.
– Мы славно над ними посмеялись, – заверила я.
– Ну, Филиппу-то совершенно определенно было не до смеха, – заметил Бёрли. – Он не в духе, и настроения его это никак не улучшит. Но эти депеши, – он взмахнул пачкой писем, – подтверждают то, что я слышал. Ваше величество, вы теперь самая уважаемая из всех правителей Европы. Король Франции восхищается вами и говорит, – он открыл одно из писем и ткнул пальцем в нужное место, – что ваша победа «стоит в одном ряду с самыми прославленными деяниями мужей прошлого». Даже османский султан прислал свои поздравления.
– А евнуха в подарок он, случайно, не прислал? – пошутила я.
– И венецианский посол в Париже пишет, что королева «ни на миг не утратила присутствия духа и не упустила ничего, что было необходимо в таком положении. Ее острый ум и мужество показывают ее жажду славы и решимость защитить свою страну и себя».
– Это не только моя заслуга, – сказала я. – Без моих моряков, без моей армии, без моих советников я сейчас стояла бы в цепях перед Сикстом, а не шутила над его брачными предложениями.
Голова у меня шла кругом от всех этих похвал.
«Осторожнее, – сказала я себе, – как бы твоя голова не стала больше короны».
Пришло время отвлечься от комплиментов.
– Мой дорогой главный советник, – обратилась я к Бёрли, – вы, полагаю, присоединитесь к нам в Уайтхолле на праздничном смотре войск?
Тот замялся:
– За последние несколько месяцев я повидал более чем достаточно солдат.
– Да, но будет еще и турнир.
– Увольте, – поморщился он. – Что может быть скучнее?
– Вы мудры, но не всегда дипломатичны. Что ж. Мы не станем вас принуждать. Но если вы передумаете, мы с Лестером будем на галерее.
Вторая половина дня являла собой образчик всего лучшего, что могло предложить английское лето. Небо было не безжалостно ясное, но подернутое пушистыми августовскими облаками. Усевшись на галерее, откуда открывался вид на ристалище, мы с Лестером ждали смотра войск, которые граф Эссекс собрал для Тилбери. Все это он сделал за собственный счет, а теперь раскошелился еще и на парад.
Едва Лестер устроился, как его начала бить крупная дрожь. Несмотря на теплый день, он кутался в плащ.
– Боюсь, моя трехдневная лихорадка снова вернулась, – пояснил он, перехватив мой взгляд. – Я скверно себя чувствую. А все потому, что
