Виктор Поротников - Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле
Клыч Савельич посоветовал даже Олегу Ивановичу откликнуться на призыв Дмитрия, если тот позовет его в поход на Тверь.
— Ты что, совсем спятил, боярин! — рассердился Олег. — Никогда я не ходил в подручных у мальчишки Дмитрия и ходить не буду! Я сам великий князь! Мой род древнее и славнее московского княжеского дома, кланяться Дмитрию я не собираюсь! Бог даст, я еще отниму у него не токмо Лопасню, но и Коломну.
— Род твой, конечно, древнее Дмитриева рода, княже, — сказал Клыч Савельич с некой укоризной в голосе. — Однако, смею заметить, ты хоть и великий князь, но величие твое более низкого полета по сравнению с величием Дмитрия. Не считаться с этим нельзя.
Это замечание Клыча Савельича окончательно вывело Олега Ивановича из себя. Легкоранимый и вспыльчивый, он порой вспыхивал мгновенно, как сухая солома. Обзывая Клыча Савельича непотребными словами и выплескивая на него свой гнев, Олег Иванович велел боярину проваливать вон и больше не попадаться ему на глаза.
В прошлом Клыч Савельич уже испытывал на себе гневную опалу со стороны Олега Ивановича, поэтому и на этот раз он отнесся к сыпавшимся на него ругательствам из княжеских уст с удивительным спокойствием. Отвесив поклон Олегу Ивановичу, боярин Клыч направился к выходу из княжеских хором.
Переполняемый злобным раздражением, Олег Иванович следовал за Клычом Савельичем, осыпая его все новыми оскорблениями:
— Катись отсель, миротворец хренов! Езжай обратно в Москву, облизывай там сапоги Дмитрия! Можешь и задницу ему полизать, Дмитрий этому будет рад-радешенек! Ты же до седых волос дожил, дурень, а лебезишь перед Дмитрием, как последняя потаскуха. Опентюх ты безмозглый! Дмитрий прикажет тебе дерьмо жрать, ты и на это согласишься, лишь бы замириться с ним!..
Олег был вынужден оборвать свои гневные рулады, столкнувшись со своей старшей дочерью на деревянных ступенях лестницы, ведущей с нижнего теремного яруса на верхний. Евфимия приехала погостить в отчий дом под предлогом отметить здесь праздник Покрова Пресвятой Богородицы, а на самом деле соскучившись по сестре и устав от своего ветреного и вечно пьяного мужа.
Олег прикусил язык, слегка смутившись под изумленно-недоумевающим взглядом дочери. Клыч Савельич же, прошмыгнув мимо Евфимии и обронив короткое приветствие, торопливо затопал сапогами вниз по лестничным ступеням.
Узнав, что Евфимия желает поговорить с ним, Олег привел ее в светлицу, где у него хранились книги и куда не имели доступа почти никто из теремных слуг. В этой комнате Олег любил читать и размышлять в одиночестве над прочитанным.
Евфимия повела речь о том, как ей несладко живется в мужнином доме, что она полна горькими разочарованиями после близкого общения с Даниилом Ярославичем и его сыном Владимиром.
— Мой свекр падок на вино и юных девушек, которых он умыкает с помощью своих гридней, таких же бессовестных, как и он, — молвила отцу Евфимия с негодованием в голосе. — За эти неприглядные дела горожане Пронска и смерды из окрестных сел ненавидят Даниила Ярославича. Пронские священники открыто порицают Даниила Ярославича, называя его греховодником. Святые отцы собираются жаловаться на моего свекра рязанскому епископу. Батюшка, и такому негодяю ты помог занять княжеский стол в Пронске! — Евфимия заглянула отцу в глаза с открытым осуждением. — Даниил Ярославич пытался даже надругаться над своей племянницей Ольгой! Это ли не вопиющая безнравственность!
— Но я же вырвал Ольгу из рук Даниила Ярославича, вняв твоей просьбе, моя милая, — проговорил Олег, стараясь не встречаться взглядом с негодующей Евфимией. — Ольга теперь живет в Рязани, в моем тереме в полном достатке. Со временем я подыщу ей достойного жениха княжеских кровей.
— Об Ольге мы с тобой позаботились, тятечка, — продолжила Евфимия, — а кто позаботится о тех несчастных девушках, кои томятся невольницами в тереме моего свекра и вынуждены ублажать его похоть. Эти девушки из небогатых семей, и заступиться за них некому. Мне стыдно и противно делить ложе с Владимиром, поскольку он столь же развращен, как и его отец. Владимир истязает и принуждает к совокуплению с ним теремных челядинок, когда напивается до скотского состояния. Он тащит в постель даже десятилетних девочек, упиваясь их беспомощностью и своей властью над ними. Хуже всего то, что Владимир зачастую насилует служанок прямо в супружеской постели, это происходит и ночью и при свете дня. — Евфимия помолчала, издав тяжелый вздох, затем продолжила глухим отрешенным голосом: — Покуда я пребываю в Рязани, Владимир наверняка не теряет времени даром, приводя наложниц в нашу опочивальню. Ну, как мне рожать детей от такого человека?
— А ты уже беременна от Владимира, дочка? — спросил Олег с невольным беспокойством в голосе.
— К несчастью, да, — скорбным голосом ответила Евфимия, отойдя к окну и повернувшись к отцу спиной.
Подойдя к дочери сзади, Олег мягко обнял ее, прижавшись губами к ее темно-каштановым волосам, заплетенным в косу. Он предчувствовал, что безоблачного счастья в супружестве с Владимиром Даниловичем у Евфимии скорее всего не будет. Однако ему и в дурном сне не могло привидеться, что порочность Владимира окажется до такой степени вызывающей. Олегу хотелось сказать дочери, что пути назад уже нет, что ей надо как-то уживаться с Владимиром, поскольку он и его отец нужны ему как союзники против московского князя. Покойный Владимир Ярославич, без сомнения, был более порядочным и благородным человеком в отличие от своего брата Даниила Ярославича. Но беда была в том, что Владимир Ярославич был враждебен Олегу, опираясь на союз с Москвой. По этой причине Олег разбил Владимира Ярославича в бою и заключил его в темницу, где тот и умер. Олег посадил Даниила Ярославича князем в Пронске, в душе питая неприязнь к нему, так как иного выбора у него не было. В политике зачастую приходится враждовать с порядочными людьми и вступать в союз с негодяями всех мастей, преследуя свою выгоду в межкняжеских распрях.
Все это Олег хотел сказать Евфимии, привыкнув говорить с ней откровенно обо всем и надеясь, что она поймет его. Но на этот раз Олег не мог быть до конца откровенным с Евфимией, ибо получалось, что он сознательно пожертвовал ею ради своих политических целей. У Олега просто не поворачивался язык заговорить с дочерью о том, что ради возвышения Рязани над Москвой он стал неразборчив в средствах.
С этого дня между Олегом и его старшей дочерью пролегла пока еще тонкая трещина отчуждения и непонимания. Олег пообещал Евфимии воздействовать на Даниила Ярославича и его сына Владимира через рязанского епископа Софрония, который на днях собирался наведаться в Пронск, чтобы освятить построенную там новую церковь.
Однако обсуждать с Евфимией смещение ее свекра с пронского стола Олег наотрез отказался. Евфимия предложила отцу посадить князем в Пронске Василия Александровича, родного дядю Даниила Ярославича, сидевшего князем в Ижеславле. Этот город тоже стоял на реке Проне верстах в десяти от Пронска. Василий Александрович казался Евфимии человеком более достойного нрава. Олег невольно проговорился, что если передать Пронский удел Василию Александровичу, то в будущем Пронск закрепится за его потомками. Олег же надеется, что со временем князем в Пронске станет его внук, рожденный Евфимией.
— Так вот с каким умыслом ты отдал меня в жены Владимиру Даниловичу, тятечка, — с обидой в голосе произнесла Евфимия. — Для тебя важнее привязать Пронск к Рязани, поэтому мне волей-неволей придется рожать сыновей от постылого Владимира Даниловича и терпеть его пьяные выходки. В делах государственных с женскими судьбами считаться не принято!
Не желая показывать отцу слезы, набежавшие ей на глаза, Евфимия стремительно выбежала из светлицы, хлопнув дверью.
* * *В начале декабря, когда установился санный путь, к Рязани потянулись обозы с дубовыми и сосновыми бревнами с ближних и дальних лесных вырубок. Сотни смердов стучали топорами на просеках в лесной чаще, подрубая самые высокие и мощные деревья, из которых за зиму предстояло возвести новые прочные стены и башни Рязани взамен старых и обветшавших. Следить за подвозом бревен Олегом был поставлен боярин Громобой. За разбором старой городской стены должен был наблюдать боярин Брусило.
В эту же пору в Рязань прибыл, наконец-то, из Сарая княжеский гридень Тихомил. Уезжая в конце лета из Сарая, Олег повелел Тихомилу задержаться в столице Золотой Орды, чтобы выполнить кое-какие его поручения. Тихомил приехал не один в Рязань, а с литовцем Пентегом, выкупленным из татарской неволи на деньги рязанского князя.
— Владыка Иоанн не одного Пентега вызволил из рабства татарского, но еще четверых мужей иже с ним, — отчитывался Тихомил перед Олегом, — но, к сожалению, тех молодцев нехристи побили стрелами, когда мы уносили ноги из Сарая. Заваруха в орде продолжается, княже. И конца этой кровавой резне не видно!
