Виктор Поротников - Олег Рязанский против Мамая. Дорога на Куликово поле
— Это Рязань, — проговорил он, окинув быстрым взглядом сидящих на скамьях старших дружинников. — А это Гусиное озеро. — Савка бросил на пол свою намокшую шапку в двух шагах от скомканного плаща. — Здесь находится главная ставка татар. Нехристей там тыщ двадцать, если судить по шатрам и повозкам.
Положив свою плеть с другой стороны от брошенного на пол плаща, Савка пояснил:
— Это река Трубеж. На ее берегах всего в полуверсте от Рязани лежит другой татарский стан. Судя по кострам, степняков в нем не более шести-семи тыщ.
Сняв с пояса кожаный кошель, Савка положил его на пол в полутора шагах от своей шапки и в одном шаге от плаща.
— Это село Соколовка, — пояснил он. — Возле него татары разбили третий стан. Я полагаю, нехристей там не меньше десяти тыщ.
Слегка подбоченившись, Савка отошел в сторонку и уселся на стул возле самых дверей. Там он и сидел, положив ногу на ногу, с видом человека успешно выполнившего нелегкое княжеское поручение.
— Ну вот, бояре, обложили нас татары с трех сторон, а с четвертой стороны река Ока с крутыми берегами, — промолвил Олег, как бы подводя итог сказанному Савкой. — Что делать станем?
Бояре были единодушны в том, что стариков, женщин и детей до наступления рассвета надлежит посадить на суда и отправить по реке Трубеж в сторону Оки.
— Чем больше народу успеет за ночь уйти за Оку, тем лучше, — сказал Агап Бровка. — Утром татары пойдут на штурм Рязани, ветхие стены которой не смогут устоять против нехристей. Основная битва неизбежно произойдет на улицах города. Пусть многие из нас завтра полягут в сече, но и степнякам не видать богатого полона!
— Неплохо бы и хлебные запасы вывезти на ладьях из Рязани, — вставил Брусило. — Мешки с зерном можно спрятать на речных островах среди камышей и тростников. У татар лодок нету, поэтому им до островов не добраться.
— Тогда уж и казну тоже надо бы погрузить в насады и отправить по Оке в Шумань или Перевитск, — заметил боярин Свирт Напатьевич.
Ему возразил боярин Громобой:
— Детинец княжеский со всех сторон водой окружен, валами высокими и стенами дубовыми. Эту цитадель татарам не взять ни с наскоку, ни долгой осадой. Я думаю, пусть злато-серебро лежит в детинце, там оно в полной безопасности.
Свирт Напатьевич продолжал настаивать на том, что казну нужно в первую очередь переправить на лодьях за Оку.
— Да и нам самим, други мои, лучше всего ночью скрыться в лесах за Окой, — заявил боярин Собирад, поднявшись со своего места. — Войска у нас мало, Рязань нам никак не удержать, видит бог. Татар же очень много! Ни пронский, ни муромский князья на помощь к нам уже не успеют. Пусть татары сожгут Рязань, зато мы сохраним ратников и наши богатства.
— Экий ты прыткий, приятель! — обратился к Собираду Громобой. — Недаром имя твое означает «заботящийся о себе». К сожалению, у нас недостаточно судов и лодок, чтобы разом погрузить на них все население Рязани, нашу дружину и всю местную знать. Я уже не говорю про хлебные припасы и казну.
— Суда могут дойти до левобережья Оки, выгрузить там женщин и детей и опять вернуться в Рязань за новыми людьми, — сказал Собирад. — Путь по реке Трубеж до ее впадения в Оку составляет меньше двух верст.
— Даже если насады за ночь успеют обернуться туда и обратно три-четыре раза, все равно всех рязанцев вывезти не удастся, — сокрушенно покачал головой Брусило. — Каждая ладья вмещает не более пятидесяти человек, считая и гребцов. В лодках помещается самое большее по восемь — десять человек. За один раз можно перевезти на судах около трех тысяч человек, не больше. В Рязани же разного люда наберется до тридцати тысяч душ, ведь сюда сбежались и смерды из ближних деревень и выселков.
— Братья, давайте отдадим все злато-серебро татарам, откупимся от нехристей, — подал голос боярин Хован Зотеич. — Пусть забирают степняки наши богатства и убираются в свои степи. Сокровища потеряем, зато головы свои сохраним, дома наши уцелеют и храмы…
Сразу целый хор недовольных голосов загремел под сводами гридницы, возражая Ховану Зотеичу. С нажитым добром никому из бояр расставаться не хотелось. Даже самые робкие из них надеялись укрыть свои богатства в княжеской цитадели или сбежать с ними на лодьях вниз по реке Трубеж в случае взятия Рязани татарами.
Олегу пришлось несколько раз топнуть сапогом, дабы восстановить тишину в гриднице.
— Ваши трусливые речи мне надоели, братья-бояре, — сказал Олег. В его властных, пронзительных глазах светилась такая непоколебимая твердость, что это подействовало на старших дружинников, как некий завораживающий гипноз. — Ни откупаться дарами, ни спасаться бегством от нехристей мы не станем! Мы на своей земле, и бежать нам некуда. В полночь наша рать пойдет на вылазку. Разделившись на два отряда, наше войско обрушится на татарские становища у реки Трубеж и близ Соколовки. Ночь и непогода нам токмо на руку. Раздать оружие всем челядинцам, конюхам, сокольничим, псарям — всех зачислить в дружину. Также вооружить смердов, кто помоложе и покрепче, и причислить их к пешему полку. Дабы в темноте не порубить своих, пусть все наши воины повяжут голову белыми тряпками.
На этом военный совет был окончен. Бояре разошлись по домам, чтобы снарядиться для битвы самим и вооружить всех своих слуг.
* * *Войско, возглавляемое Олегом, насчитывало шесть сотен всадников и две тысячи пеших ратников. В полночь с негромким скрипом распахнулись Духовские ворота Рязани. Первым из города выехал Олег верхом на вороном жеребце, облаченный в островерхий шлем и панцирь из металлических пластин, с красным щитом на левой руке и с мечом на поясе. Следом за Олегом выехали воеводы на разномастных лошадях, кольчуги и шлемы на них влажно поблескивали, облитые дождевыми струями. Затем с глухим дробным топотом прошла конная дружина, чуть склоняя копья в воротном проеме, похожем на тоннель, проложенном во чреве высокого крепостного вала. Следом за конницей из тесноты городских улиц хлынула на равнину пешая рать. Возглавляемые Олегом рязанцы мигом затерялись в сырой промозглой ночи, устремившись к деревне Соколовке, близ которой разбили лагерь непрошеные гости из Степи.
Другой отряд рязанского войска под началом боярина Громобоя вышел из города через Глебовские ворота, двинувшись в полной тишине к татарскому стану у реки Трубеж. В полку Громобоя было пять сотен конников и полторы тысячи пешцев.
Татары, полагаясь на свою многочисленность, вели себя беспечно, их караулы попрятались от дождя в шатрах, проворонив рязанскую рать, которая обрушилась на степняков совершенно внезапно. Действуя стремительно и смело, рязанцы перебили и пленили множество татар в обоих становищах. Объятые страхом татары спешно вскакивали на коней и спасались бегством, не слыша сигналов своих труб и приказов военачальников. Не увлекаясь преследованием рассеявшихся по округе врагов, оба рязанских отряда столь же стремительно отступили обратно в город.
Допросив пленных татар, Олег выяснил, что к Рязани подступил Мамай со своей ордой, недавно разбивший тумены Урус-хана.
Едва занялся рассвет, в ставку Мамая близ Гусиного озера прибыли татарские эмиры и беи, сумевшие уйти живыми из ночной сечи с рязанцами. Мамай гневно кричал на них, не желая слушать никаких оправданий. Его военачальники слишком возгордились после победы над Урус-ханом, они давно не ходили набегами на Русь и успели подзабыть, что порой даже горстка урусов способна нанести татарскому войску серьезный урон! Урусы дьявольски хитры и отчаянно храбры, в сече они неудержимы, как разъяренные медведи! Любая оплошность в войне с урусами чревата большими потерями для татар. «Этого никогда нельзя забывать, отправляясь в поход на Русь! — сердито выговаривал Мамай своим приближенным. — Теперь вместо штурма Рязани нам придется подсчитывать убитых и раненых, собирать воедино разбежавшихся воинов, искать виновников этих постыдных поражений! Рязанский князь, небось, смеется надо мной, ведь он сокрушил мои тумены, хотя его войско гораздо малочисленнее моего!»
День только-только разгорался. Бледное осеннее солнце, проглядывая сквозь завесу из мутных рваных облаков, озарило своими нежаркими лучами черные пажити, сырые луга с полеглой травой, березовые рощи с пожелтевшей листвой… Холодные воды Гусиного озера отливали синевой, на фоне которой прибрежные ивы и камыши казались еще зеленее и ярче.
Мамай собрался ехать в Соколовку, чтобы осмотреть место битвы. Потери татар под Соколовкой были особенно велики. Мамая тревожило то, что ни среди живых, ни среди убитых до сих пор не обнаружен его сын Солтанбек, тумен которого стоял станом близ Соколовки.
«Возможно, Солтанбек убит, но беки и эмиры боятся сообщить мне об этом, — размышлял Мамай, облачаясь в кольчугу. — Эти прохвосты знают, что кому-то из них сильно не поздоровится, коль моего сына и впрямь нет в живых. О Аллах, неужели ты не уберег Солтанбека от гибели? Ведь ты же знаешь, о Светоносный, что Солтанбек самый любимый из моих сыновей!»
