Вячеслав Шишков - Угрюм-река
Прохор вытурит Протасова ко всем чертям и выпишет из Люттиха знакомого инженера-бельгийца. Вот тогда-то... вот тогда пусть они поскачут, негодяи!..
А он пока приведет в порядок свои нервы, зимой закроет на месяц работы, разгонит всех этих голодранцев-забастовщиков, наберет новые тысячи голодающих рабов, чтоб втрое, впятеро расширить дело, чтоб крепко стать владыкой всего края. А с Ниной, ежели осмелится она фордыбачить, – немедленный развод. Впрочем, если резко порвать с Ниной, ее капиталы уплывут. Нужно придумать такой кунстштюк, чтоб Нины не было, а деньги ее остались в деле. Идея!.. Да, да, идея... Нины Яковлевны Громовой, его жены, не будет...
Весь распаляемый этими мыслями, Прохор мрачнеет.
– Ну как, дьяволы кожаные, работается? – не то в шутку, не то в брань кричит Прохор партии рабочих, забивающих паровым копром сваи для перемычки.
– Ничего, трудимся! – нехотя отвечают рабочие.
– Довольны заработком, довольны пищей, довольны помещением?!
– Довольны... Спасибо, хозяин... – И, чтоб отвязаться от Прохора, от его привычных матерков – вот-вот пустит с верхней полки, – все дружно налегают на работу.
На прииске «Достань» новый заведующий, молодой инженер Александр Иваныч Образцов, доложил Прохору Петровичу, что и жильное золото, и рассыпные участки здесь близки к окончательной выработке, прииск стал давать теперь весьма незначительную прибыль, что в скором времени нужно будет подумать о его закрытии.
– Ну да! Ваши новшества что-нибудь да стоят. Вот и маленькая прибыль поэтому! – вспылил Прохор. – Через два месяца прииск будет давать золота вдесятеро больше, чем теперь.
– Ваше предположение, Прохор Петрович, – сказал Образцов робко, – не вяжется ни с теорией, ни с опытом...
– А ваши теории только опытных людей с толку сбивают. Кто вас сюда поставил?
– Протасов Андрей Андреевич.
– Ах, Протасов? Извольте отправиться в контору и сказать вашему Протасову, что он дурак! А на ваше место я чертознаев пришлю. Они вам нос утрут. Они покажут вашему Протасову, как нет здесь ни жильного, ни рассыпного...
Прохор запыхтел и, размахивая тросточкой, двинулся к ожидавшей его пролетке.
– Прохор Петрович! – нагнал хозяина инженер Образцов. Его юное лицо выражало болезненную гримасу несправедливо понесенной обиды. – Я работал без вас, Прохор Петрович, со всем старанием. Я за ваше отсутствие открыл в тайге два мощных золотых месторождения, они могут затмить славу прииска «Нового». Я открыл неглубоко залегающие пласты каменного угля, я открыл залежи графита и жилы медного колчедана. Я думаю, что все это, при умелой эксплуатации, поднимет значение ваших предприятий вдесятеро...
– Верно говоришь?
– Верно. Давайте как-нибудь объездим все те места. – Инженер Образцов, бледный, до дрожи взволнованный, вытащил из кармана завернутый в бумажку кусок золота. – Вот самородок в два с осьмой фунта весом. Я его нашел в тайге, на открытых мною местах. Я мог бы его прикарманить, но я передаю его вам как свой первый подарок.
Прохор Петрович обнял растерявшегося молодого человека.
– Оставайся здесь. Ты, мальчуган, – прости, что я тебя попросту – «ты», где живешь?
– У Сохатых, Прохор Петрович, – утирая слезы, проговорил Образцов; его губы с чуть пробивающимися усиками кривились, брызг веснушек темнел.
– Ерунда! Тот дурак с бесструнной балалайкой тебя с ума сведет. «О-враам адна капек». Ха-ха-ха!.. Ну и выдумал же ты... Как это тебе в башку-то взбрело? Ха!.. Вот что. Переезжай-ка ко мне. Я отведу тебе в новом доме две комнаты. И, кроме того, – прищурившись и что-то соображая, Прохор добавил с коварным блеском в глазах: – Кроме того, моя жена – не чета той Хавронье Хавроньевне...
Инженер Образцов конфузливо потупился. Прохор вынул блокнот, написал: «Выдать Саше Образцову 1500 рублей на обзаведение», – и передал записку молодому человеку.
Кучер хлопнул вожжами, лошади взяли крупной рысью. Прохор дружелюбно оглянулся на инженера, отер глаза и высморкался. «Черт, слезы! Бабой стал... Паршиво это... Заскоки в душе. Колчедан, каменный уголь, графит... Да это ж клад! Да это ж черт знает что! А золото, а золото? Мощное, говорит, месторождение... Ничего парнишка. Но ежели наврал все, в кнуты возьму сукина сына... Не посмотрю, что у него на пиджачишке значок торчит. Зубы выбью... Нет, а каков чудак?.. Хы! Отдал золото... Чудак!»
На прииске «Новом» дела шли великолепно. Работала только что собранная драга. Оканчивалась механизация работ. Все старое, сделанное на живульку, заменялось новым, долговечным.
– На реконструкцию прииска затрачено пока сто шестьдесят две тысячи, – говорил инженер Абросимов, заместивший Ездакова. – Еще предстоит затратить по смете тысяч двести.
– Хорошо, хорошо... Приятно хозяину слышать умные ваши речи... – затряс Прохор головой, как паралитик. – А где Ездаков?
– В тюрьме.
– По наветам Протасова?
– По приказу скончавшегося прокурора Черношварца.
– А это что за домищи наверху? Двенадцать штук?
– Бараки для рабочих.
Прохор круто и чуть не бегом – к пролетке.
III
После беседы в саду Прохор целую неделю не разговаривал с Ниной. Наконец его прорвало. Пили вечерний чай. Никого принимать не велено. Нина Яковлевна сразу почувствовала настроение Прохора и, подобрав нервы, приготовилась к бою.
– Ты внесла, Нина, страшную дезорганизацию в мои планы. Ты не понимаешь, что делаешь. Ты бросаешь на ветер деньги... Ты...
– Может быть, и меня хочешь объявить сумасшедшей и запрятать в сумасшедший дом? – мужественно приняла она вызов.
– Надо бы, надо бы...
Нина, едва справляясь с собой, кротко проговорила:
– Все, что я делаю, – я делаю из любви к тебе, если хочешь знать. Да, да, да! К несчастью, я продолжаю тебя любить.
– Если ты говоришь это искренне, так не сажай меня на рогатину, как медведя! Может случиться так, что на твою любовь я отвечу ненавистью.
Серебряный самовар пошумливал, брюзжал по-стариковски. Оскорбленная Нина в горестном раздумье сказала:
– Да, на любовь ответить ненавистью ты можешь. Ну что ж.
– Мне противны твои паршивые либеральные затеи, – перешел на крикливый тон Прохор, – мне чужда твоя маленькая мораль, мешающая моему большому делу. От тебя пахнет ладаном. И твои дела мне мерзки. Ты с ума меня сведешь. Ты становишься злым демоном моим.
– Я – не Анфиса.
– Не поминай Анфису! Не поминай Анфису!! – Вскочили волк и Прохор.
– Слушай, не горячись, сядь. Я все делаю, желая хорошего не себе, а твоим же, пойми, твоим же рабочим, и не из любви к ним, конечно: рабочие мне – чужие, а ты мне – свой. Я не хочу, чтоб наши предприятия потерпели крах. Я не желаю быть нищей... Ты пойми!
Прохор, руки назад, ходил, посвистывая в тон самовару. Нина взволнованно встала, оперлась руками в стол, водила за Прохором глазами. Не получая от мужа ответа, она тоже начала носить себя по комнате и нервно пристукивать каблуками. Так ходили они, родные и далекие, любящие и ненавидящие один другого, набираясь гневом и судорожно отыскивая предлог кончить все миром.
– Прохор, пойми... Ведь я трачу на постройку бараков не твои, а свои деньги.
– Ха! – остановился Прохор.
– И надеюсь, если твоим рабочим будет в бараках жить лучше, чем в землянках, они поставят это тебе в плюс и забастовка не повторится.
– Ха-ха, не говори глупостей! Ха!.. Это мне противно. Я должен давать рабочим минимум, брать от них максимум, чтоб иметь возможность кормить не пять, как теперь, а сто тысяч голодранцев.
– Ты кончил?
– Нет. А ты вся в оптическом обмане. У тебя ни малейших перспектив на будущее. Кто ты? Народоволка ты, что ли, или другое вымершее чудовище? Тебе только недостает синих очков. Впрочем, ты берешь их напрокат то у попа, то у Протасова.
– Кончил? Прекрасно... – И, вся в огне, Нина села. – Я разучилась, Прохор, обижаться на тебя. Ты слишком захватал меня своими жесткими руками. Все мое сердце и вся я – в мозолях.
– Я все переверну по-старому, – задышав через ноздри, уселся и Прохор у часов вполоборота к Нине. – Сбавлю голодранцам плату, заставлю жрать падаль, а недовольных вышвырну вон вместе с твоим Протасовым.
– Нет! Этого не будет, – пристукнула Нина в стол рукой. – Слышишь?.. При первой же твоей попытке вернуть наше с тобой дело опять к старому кошмару я поведу против тебя игру и, предупреждаю, игру серьезную. Я пущу в дело весь свой капитал...
– Ха!
– Да, да... Игра будет не на жизнь, а на смерть... Игра будет ва-банк!.. Или я тебя побью, или ты уничтожишь мои планы. Может быть, даже уничтожишь меня физически, как ты унич... – Но Нина осеклась, приникла: в глазах мужа стегнули две страшные молнии. Нина умерила голос: – И вот предлагаю: или ты весь изменись, весь, весь, до ногтей, или я вот тут, рядом, открою свое очень крупное дело...
– Во главе с Протасовым?
– Да, да... Во главе с Протасовым, Образцовым, Парчевским, Груздевым...
Прохор вскочил, вновь зашагал по комнате, ероша волосы и все крепче сдвигая вертикальную меж бровей складку.
