Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов
Имелось и помещение, в котором можно было запереть кого, кто пустился в путь не своей волей…
Вёлся на каждой станции и специальный журнал, в котором отмечалось, кто здесь останавливался…
Это ж только кажется, что человек может легко затеряться на просторах царства! По бездорожью особо не набродишься. На трактах у рогаток стражники дежурят. На постоялых дворах городовые стрельцы или казаки поинтересуются, кто ты, да откель и куда…
В любом деле нужна система!
В ямском деле – особенно!
Дорожные раздумья
Я поднимал железо и свинец, но не нашел ничего тяжелее хулы и клеветы.
Акир Премудрый
Санный поезд с арестантом двигался по возможности споро. Зимний денёк короток… Ну а стрелец хоть ко всякому привычен, ан если имеется возможность ночевать на ямской станции, а не на лесной поляне… Да что там – и без слов всё ясно. Вот и старались за светлое время добраться до жилья. Благо, за состоянием зимника крестьяне близлежащих деревенек следят старательно…
Воейков с пути всякий раз отправлял вперёд на станцию гонца: мол, готовьте место, где караульную команду разместить, а главное – арестанта. Получив известие, каждый приказной реагировал по-разному: кто-то начинал хлопотать с готовностью, кто-то с досадой… Но к прибытию поезда все необходимые приготовления непременно завершались. Вызвать неудовольствие государева поручика – как говорится, себе дороже выйдет!
Караульным стрельцам разговаривать с арестованным категорически запрещалось. Да они и сами не особо к тому стремились.
Разного полёта арестованных доводилось сопровождать стрельцам. Встречались и такие, кому они и сочувствовали – из тех царедворцев, которые во времена своего могущества простого служивого не чурались, кто на войне доблестью отличился… Тем и облегчить путь старались, подлавливая момент, когда старшой отвернётся; впрочем, случалось, старшой и сам почаще отворачивался… Ну а кто при дворе чванился, кого стрельцы по битвам не знавали… К тем, понятно, и отношение складывалось в пути соответствующее.
Как вот к Головину. В период своего могущества сторонился он стрельцов в высокомерии своём. Теперь они платили ему тем же.
Весь путь бывший казначей сидел в своём возке, закутавшись в меховую полость. Молчал угрюмо.
Думал… Да и что ему ещё оставалось?..
Человеку думающему, как правило, куда труднее переносить заключение, чем тому, кто мыслить не привычен. А мозг государева казначея просто изначально не способен оставаться в бездеятельности. Пётр Иванович скрупулёзно перебирал в памяти всю свою деятельность, ворочал мысли так и эдак, старался отыскать в прошлом роковую ошибку, которая привела его сюда, в арестантский возок. Прикидывал, сколько времени может продлиться опала, и что может произойти в Москве, чтобы участь его облегчилась…
Нет, конечно же, он не считал своё казнокрадство той самой ошибкой, за которую теперь приходилось столь мучительно расплачиваться. Его внутренние поиски толклись на совершенно иной делянке. Опальный царедворец тягостно размышлял, когда, с какого момента Бориска Годунов начал набирать такую силу, что склонил на свою сторону большинство Боярской думы, когда он сам, Петька Головин, утратил контроль за ситуацией…
Он с запоздалой досадой размышлял о том, что на место великого царя Иоанна волею провидения вознёсся его бесталанный и вовсе уж никчёмный сынок, и он, столь хитроумный мозгун, способный обвести вокруг пальца кого угодно, решил, что при таком правителе ему и орудовать станет легче. И не понял, недомыка, что сам-то царь Фёдор, ничего в такой ситуации самостоятельно решать не станет, зато резко наберёт силу его окружение. Но окружение не цельнолитно – и в этом столкновении боярских группировок Головин примкнул не к тому лагерю…
Вязень мучительно размышлял о том, почему за него не вступились Шуйские и Мстиславские, на чью защиту он рассчитывал, как теперь выяснилось, совершенно напрасно… Уж не вступили ли они в сговор с Годуновым и Бельским, чтобы свалить его, набравшего слишком много силы Головина…
Он гнал от себя эту мысль, способную многое объяснить, но она упорно возвращалась вновь и вновь… И вот уже пассивное поведение Шуйского и Мстиславского обретало в его воспоминаниях всё более зловещий смысл…
Головин льстил себя надеждой, успокаивал, что опала продлится недолго, что друзья-покровители не отвернулись от него, а только взяли некоторую паузу… И когда изменится обстановка, вернут его в столицу.
Любой узник тешит себя надеждой.
Правда, постоянно тревожил Петра Ивановича взгляд пристава, который ехал во главе охранявших его стрельцов. Нехороший взгляд, тяжёлый, как будто знающий что-то грозное наперёд…
Однако что мог сделать рядовой пристав, коль боярский суд приговорил его к опале и ссылке?
…И ещё кое-что терзало опального царедворца…
Постоянно с досадой возвращался Головин к мысли, что следовало ему вовремя сбежать в Литву. Как почуял, что тучи вокруг него сгущаются, так и сбежать. Ведь чуял же, чуял!..
Давно уж повелось, что беглые военные начальники или государевы люди, чем-то прогневавшие монархов Польши или Литвы, укрывались в России. А из Руси бежали на заход солнца. Время от времени по обе стороны кордона раздавались голоса о том, чтобы обменяться беглыми… Да только дальше разговоров дело и не шло – ни одной стороне такой обмен не представлялся выгодным: потому что в этом случае не только вернёшь беглых врагов, но придётся выдать поверивших тебе союзников!
А единожды предавшему былой веры не будет уже никогда.
Самый известный беглец в Литву недавнего времени – это Андрей Курбский. Впоследствии они с царём Иоанном долго в переписке состояли, и за этой перепиской наблюдала едва не вся Европа. В разлетавшихся во множестве списков взаимных посланиях каждый отстаивал свою точку зрения: Курбский доказывал, что подданный имеет право спасаться от самодурства монарха, а Иоанн считал, что каждый подданный есть холоп государев и обязан принимать любую царёву волю безропотно. Что и говорить: вопрос и в самом деле принципиальный, а для подданных московского государя так и вовсе жизненно важный!
В Литве Курбского приветили, обласкали… Король Сигизмунд отдал ему во владение город Ковель и множество более мелких селений, просватал ему богатую знатную вдову. За это князь Андрей с литовскими ратями много воевал против Московского царства, причём, хорошо зная особенности охраны западных рубежей, весьма успешно.
Разъярённый таким вероломством, царь Иаонн в назидание остальным недовольным обрушил свой гнев на родственников и близких князя Курбского – кого казнил, кого заморил, кого в ссылку отправил… Замучили по его приказу и брошенную на произвол судьбы жену беглеца…
На чужбине беглый князь со временем женился – сначала раз, а
