Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
– Леди Эксетер пишет, что недруги кардинала объединились, чтобы погубить его. Вы наверняка догадываетесь, кто за всем этим стоял. – (Мария догадывалась. Анна Болейн наверняка дожидалась своего часа, чтобы нанести удар.) – Похоже, кардинал втайне действовал в интересах миледи вашей матушки. Его обвинили в измене, и графа Нортумберленда послали в Йоркшир арестовать кардинала, который много лет назад аннулировал помолвку графа с Анной Болейн.
– Что ж, граф еще легко отделался, – пробормотала Мария.
– Вот именно. И я подозреваю, леди Анна приложила к этому руку, учитывая, что она так и не простила кардинала. Этим и объясняется ее враждебность по отношению к нему. Одному Богу известно, почему она оказалась настолько мстительной. Ведь сейчас она может заключить куда более выгодный брак.
– Не будет никакого брака, – прошипела Мария, потрясенная злопамятностью Анны Болейн. – А что случилось с кардиналом?
Поскольку леди Солсбери всегда отзывалась о кардинале с большой нежностью, Мария стала лучше относиться к своему крестному отцу, памятуя о его доброте по отношению к ней и преданном, неустанном служении королю. И вот теперь, когда обстоятельства изменились и она осознала правоту матери, рискнувшую всем ради восстановления справедливости, Мария смахнула навернувшиеся на глаза слезы и сглотнула ком в горле.
– Уолси под охраной эскортировали на юг, – продолжила леди Солсбери. – Он наверняка знал, что его в любом случае ждет Тауэр.
– Но мой отец никогда не отправил бы Уолси на казнь! Ведь он кардинал.
Это было немыслимо. Духовный сан должен был его защитить.
– Хочется надеяться, что вы правы! – воскликнула леди Солсбери. – Похоже, кардиналу грозит продолжительное заключение.
И у Марии сразу возник вопрос: удовлетворит это Анну Болейн или она жаждет крови? Уолси был не слишком здоровым человеком, и его привезли в Лестер уже умирающим. Поэтому кардинала отправили в Лестерское аббатство, где милосердный Господь призвал его к себе.
Мария осенила себя крестным знамением. Было тяжело думать, что этот потрепанный жизнью и согнувшийся под бременем неудач старый человек, покинутый своим королем, которого он любил и которому верно служил, умирал в окружении не своих родных, а тюремщиков.
– Я буду молиться за него, – сказала она.
* * *
Когда после долгих тревожных месяцев остракизма Мария наконец получила вызов в Гринвич для участия в празднованиях Рождества при дворе, она поняла, что ее простили. Приветствие отца было, как всегда, теплым.
– Я скучал по вам, мое возлюбленное дитя. – Он прижал дочь к своему усыпанному драгоценными камнями дублету.
– Я тоже скучала по вам, отец.
Мария имела в виду не бесконечные месяцы разлуки, а скорее человека, которым тот когда-то был.
Мать по-прежнему была нежной и любящей. Было отрадно видеть, как, сидя на своем законном месте рядом с отцом, она украшала своим присутствием празднества. Тем не менее Анне Болейн явно хотелось обозначить свое присутствие. Марию злило, что некоторые придворные увивались вокруг Анны и толпами стекались в ее покои, оставляя в одиночестве законную королеву. Снедаемая яростью, Мария смотрела, как Ведьма горделиво прохаживается по залу, не выражая почтения ни ей, принцессе, ни ее матери-королеве.
Однажды утром, когда Мария осталась наедине с королевой в ее покоях, та, с беспокойством посмотрев на дочь, сказала:
– Мария, у вас встревоженный вид. И вы похудели.
– Ну и что удивительного? – вспылила Мария. – Разве я могу быть счастлива, когда на моих глазах творится явное безобразие и нами открыто пренебрегают?! Я ненавижу ее! Она порочная женщина. Мадам, как мой отец может так с вами поступать?
– Тише, дитя! Вы не можете говорить о нем в подобном тоне. И вы должны быть милостивы к леди Анне ради него.
– Миледи матушка, вы, с вашим ангельским терпением, просто святая! Но я при всем желании не могу быть такой, как вы. – Мария с трудом сдерживала слезы.
Мать ничего не ответила. Даже в ее нынешнем положении она не критиковала отца, по крайней мере при дочери. Но на Рождество у Марии возникло стойкое ощущение, что родители поссорились. Отец, пестуя свои обиды, почти не разговаривал с женой. Он пребывал в мрачном настроении все двенадцать дней праздников. Даже в Двенадцатую ночь, когда во время маскарада, игр и роскошного пиршества король и королева сидели рядом на тронах, отец непрестанно жаловался на бесконечное затягивание дела в Риме и на то, как плохо обошелся с ним папа римский. И мать перестала уговаривать его немного развеселиться, хотя бы ради Марии.
В ту ночь королева пришла в спальню к дочери:
– Вы не должны переживать из-за отца. Он сейчас как одержимый, но я уверена, это безумие пройдет и его природные добродетели в конце концов победят. Вот если бы я могла удержать короля возле себя всего лишь на два-три месяца, совсем как когда-то, то наверняка заставила бы его забыть о разводе.
Мария с трудом заставила себя улыбнуться. Мать – да благословит ее Бог! – всегда старалась видеть в людях только хорошее, а беззаветная любовь к отцу сделала ее слепой к его жестокости. Но Анна Болейн была умной женщиной. Она ни за что не позволила бы королю проводить слишком много времени с женой, а он, находясь в плену ее чар, не догадывался, что им бессовестно манипулируют.
1531 год
Крайне неохотно – ей не хотелось оставлять мать в столь прискорбном положении – Мария подчинилась воле короля и после Нового года переехала в Хансдон, вернувшись к ежедневной рутине занятий, молитв и активного отдыха, хотя зима выдалась лютой и гулять в садах было слишком холодно. Поэтому Мария много времени стояла на коленях в часовне и молилась, чтобы Господь вразумил отца, направив его на путь истины.
Как-то в феврале, когда Мария сражалась с латинским текстом, в классную комнату ворвалась леди Солсбери:
– Прошу прощения, доктор Фетерстон, но у меня новости из Лондона, и вы, Мария, должны их узнать. Король провозгласил себя верховным главой Церкви Англии.
– Но главой Церкви является папа римский, – пролепетала Мария, не веря своим ушам. – Как мой отец может быть верховным главой?
– И действительно, как? – эхом откликнулся ошарашенный доктор Фетерстон.
– Леди Эксетер пишет, что король запугал духовенство и таким образом заставил удовлетворить его прихоть. Архиепископ Уорхэм и епископ Фишер согласились называть короля верховным главой, но со следующей оговоркой: «Насколько это допускает закон Христов». – Леди Солсбери была бледной как полотно.
– Не сомневаюсь, закон Христа ничего такого не позволяет, – пробормотал доктор Фетерстон. – Неужели все это означает, что король повернулся спиной к папе римскому?
– Конечно нет! Он не зайдет так далеко.
– Это отнюдь не означает, что он
