Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Хорнблауэр заставил себя ответить — нельзя было показать, что от расчетливой жестокости последних слов он едва не потерял дар речи.
— Я понял.
— Замечательно. Могу ли я еще чем-нибудь быть полезен?
Хорнблауэр обвел взглядом пустое помещение, освещенное тусклым светом качающейся масляной лампы, — здесь ему предстояло томиться в одиночном заключении.
— Могу я попросить что-нибудь почитать? — спросил он.
Невиль на минуту задумался:
— Боюсь, тут есть только специальная литература. Могу дать вам «Принципы навигации» Гранжана, «Руководство по морскому делу» Лебрена и еще что-нибудь в том же роде, если вы полагаете, что сможете разобрать тот французский, на котором они написаны.
— Я попытаюсь, — сказал Хорнблауэр.
Наверное, было к лучшему, что он получил такую трудную пищу для ума. Усилие, требовавшееся для того, чтобы одновременно читать по-французски и осваивать морское дело, занимало его мысли в те кошмарные дни, когда «Пика» рыскала по морю в поисках добычи. Бо́льшую часть времени французы попросту не замечали Хорнблауэра — ему пришлось добиваться встречи с Невилем, чтобы заявить протест по поводу использования четырех британских моряков на тяжелой работе у помпы. Из спора, если это вообще можно было назвать спором, он вышел проигравшим: Невиль холодно отказался обсуждать эту тему. Хорнблауэр вернулся к себе с горящими щеками и красными ушами; как всегда, после моральной встряски сознание своей вины вернулось к нему с новой силой.
Если бы он раньше заделал эту пробоину! Более сообразительный офицер так бы и поступил. Он потерял корабль, драгоценный приз «Неустанного», и оправдания ему нет. Иногда Хорнблауэр заставлял себя взглянуть на дело спокойно. Профессионально он, возможно — да почти наверняка, — не будет наказан за свое упущение. Мичмана с призовой командой из четырех матросов на борту двухсоттонного брига, подвергшегося артиллерийскому обстрелу фрегата, не будут серьезно винить за то, что бриг с ним затонул. Но в то же время Хорнблауэр знал, что виноват, пусть даже отчасти. Если это невежество — нет оправданий невежеству. Если он за другими многочисленными заботами не вспомнил о пробоине, это некомпетентность, и нет оправдания некомпетентности. Он вновь и вновь перебирал события того дня, погружаясь в пучину отчаяния и презрения к себе, и некому было его утешить. Хуже всего был день его рождения, день, когда ему исполнилось восемнадцать. Восемнадцать лет, и он бесславный пленник в руках французского капера! Его самоуважение упало до самой низкой отметки.
«Пика» разыскивала добычу у входа в Ла-Манш, и трудно найти более яркое свидетельство необъятности морских просторов, чем то, что даже здесь, на пересечении самых оживленных морских путей, они день за днем не встречали ни единого паруса. «Пика» двигалась по сторонам треугольника, сначала на северо-запад, потом на юг, потом под малыми парусами на северо-восток. На каждом салинге стояло по впередсмотрящему, но они не видели ничего, кроме волн до самого горизонта. Так продолжалось до того утра, когда пронзительный крик с фор-брам-стеньги-салинга привлек внимание всех на палубе, в том числе и Хорнблауэра, одиноко стоявшего на шкафуте. Невиль от штурвала задал вопрос впередсмотрящему, и Хорнблауэр благодаря своим недавним штудиям смог перевести ответ. С наветренной стороны появился парус; через минуту впередсмотрящий сообщил, что корабль изменил курс и движется к ним.
Это кое-что означало. В военное время купеческое судно предпочитает держаться подальше от незнакомцев, особенно если оно с наветренной стороны, то есть в большей безопасности. Капитан, решивший оставить столь выгодную позицию, либо готов драться, либо страдает поистине смертельным любопытством. Отчаянная надежда овладела Хорнблауэром: военный корабль — благодаря морскому господству Англии — гораздо скорее окажется английским, чем французским. А как раз в этих местах курсирует «Неустанный», выслеживая французских каперов и торговые суда, замыслившие прорвать блокаду. В сотнях миль отсюда их высадили на борт «Мари Галант». Тысяча против одного, отчаянно убеждал себя Хорнблауэр, что увиденный корабль — не его «Неустанный». Однако — не сдавалась надежда — то, что корабль изменил курс, уменьшает соотношение до десяти к одному. Меньше чем до десяти к одному.
Он поглядел на Невиля, пытаясь проникнуть в мысли француза. «Пика» быстроходна и маневренна, путь к отступлению по ветру свободен. То, что корабль повернул к ним, подозрительно, однако известны случаи, когда вест-индийцы — самые богатые призы, — пользуясь своим сходством с линейными кораблями, проявляли смелость и отпугивали опасного врага. Для человека, мечтающего заполучить приз, искушение было большое. По приказу Невиля подняли все паруса, готовясь к бегству или нападению, и «Пика» в крутой бейдевинд двинулась к незнакомому кораблю. Прошло совсем немного времени, и, когда «Пика» поднялась на волне, Хорнблауэр с палубы различил далеко на горизонте маленькое белое пятнышко, не больше рисового зерна. К нему подбежал Мэтьюз, красный и разгоряченный:
— Старина «Неустанный», сэр. Ей-богу! — Он вскочил на леер, уцепился за ванты и стал пристально вглядываться из-под руки. — Да! Он самый, сэр! Они ставят бом-брамсели. Мы будем на борту к вечернему грогу!
Тут же подбежал французский старшина и за штаны стащил Мэтьюза с его наблюдательного пункта, потом пинками и ударами отправил обратно на бак. Через минуту Невиль уже командовал повернуть корабль через фордевинд и брать курс прямо от «Неустанного». Потом он подозвал к себе Хорнблауэра:
— Ваш бывший корабль, если я не ошибаюсь?
— Да.
— Какова его максимальная скорость?
Хорнблауэр поглядел Невилю в глаза.
— Не стройте из себя героя, — произнес Невиль, улыбаясь тонкими губами. — Несомненно, я могу вынудить вас сообщить мне все, что пожелаю. Я знаю способы. Но, к счастью для вас, мне это не понадобится. Ни один корабль на свете — а тем более неуклюжий фрегат его британского величества — не догонит «Пику», идущую с полным ветром. Вы в этом скоро убедитесь.
Он зашагал к гакаборту, встал и принялся внимательно глядеть в подзорную трубу. Так же внимательно всматривался Хорнблауэр невооруженным глазом.
— Видите? — спросил Невиль, протягивая трубу.
Хорнблауэр взял ее, не столько чтобы подтвердить свои наблюдения, сколько желая поближе взглянуть на родной корабль. Он тосковал по дому, отчаянно тосковал по «Неустанному». Нельзя было отрицать, однако, что тот быстро отставал. Его брамсели уже исчезли из виду, оставались только бом-брамсели.
— Через два часа мы оторвемся окончательно, — сказал Невиль, отбирая трубу и с резким стуком ее складывая.
Он оставил Хорнблауэра, в тоске стоявшего у гакаборта, и гневно обрушился на рулевого — тот вел корабль недостаточно ровно. Хорнблауэр слушал ругательства, не вслушиваясь; ветер бил ему в лицо,
