Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка
Каждое слово звучало громче, каждый шаг тверже, каждое лицо улыбалось. Регенту Егне хотелось петь.
С масленицей пришли машкеры, танцы, попойки. Купец Куклик, согрев вино, пил его, причмокивая от наслаждения. Ян и Боржек оседлали коней и поехали с Матоушем в лес.
Там было еще пропасть снега, но тоже чувствовалось приближение весны. Деревья стояли еще черные и понурые, но на концах ветвей дрожало тепло. Оттуда должны были брызнуть зеленые почки молодых иголок. А под ногами всюду, где растаял снег, уже зажелтел мох. Езда была веселая, и кони чувствовали себя не хуже всадников.
Палечек стал подзывать синиц. Они прилетали к нему, терпеливые спутницы его зимних прогулок и неприятные певицы серых вечеров, говорящие теперь с ним новым, весенним голосом… И с синицами на плечах он засвистал черному дрозду, еще неумело покрикивавшему на лесной опушке, в голом кусте боярышника.
В город Ян, Боржек и Матоуш вернулись уверенные, что все в мире прекрасно и нет никаких забот и что теперь скоро уж они поедут домой. Боржек — к своей речке, где водятся раки, к своей конюшне и лесочку, где можно стрелять из лука ласок и зайцев, Ян — к Бланчи и к книгам, которые не надо зубрить наизусть, а Матоуш — к замку на вершине, где по вечерам так умильно благовестит колокол Святоянской часовни. Ведь на каникулы можно ехать куда угодно. Только неимущие оставались круглый год, так как помогали при богослужении.
Вернувшись из леса, Ян и Боржек нашли каждый по письму: Боржек от отца, Ян от матери. Там было сказано, что венчанье пана Олдржиха Боржецкого из Врбиц и пани Кунгуты Палечковой из Стража будет совершено в церкви святого Микулаша в Кдыни и назначено оно на 19 марта, когда пану Боржецкому исполнится пятьдесят семь лет. И что свадьба будет самая скромная, без приглашенных, и панна Бланка не будет присутствовать в церкви, а будут только два свидетеля и венчать будет отец Йошт. После этого пани Кунгута переедет на время в Врбице. А летом вернется в Страж вместе с паном Боржецким. И что брак этот заключается главным образом ради детей, которые получат свое имущество приумноженным и улучшенным благодаря объединенным усилиям обоих владельцев. И что в брачном договоре тщательно оговорены права обоих наследников того и другого замка: каждый из них получит то, что ему оставил родной отец. И что пан Олдржих просит молодого рыцаря Яна, чтоб тот с открытым сердцем принял его как отца, а пани Кунгута просит Боржека, чтоб он видел в ней мать.
Мальчики переглянулись и долго молчали. Потом Ян с улыбкой промолвил, обнимая Боржека:
— Прими мой братский поцелуй!
А Боржек, поглядев на Яна, сказал полушутя, полусерьезно:
— Значит, Бланчи станет твоей сестрой!
— Ты думаешь, что мне можно будет перед всеми братски ее целовать? — спросил Ян и опечалился.
Они ответили родителям, что желают им здоровья, радости и благословения божия. Но не выразили удивления, что не приглашены на свадьбу. А 19 марта вспомнили о кдыньском торжестве лишь случайно. И у них даже сердце не сжалось.
Потом пришло письмо от Бланчи. Назвав Яна милым братом, она описывала ему жизнь в Врбицах. Все осталось по-старому и в то же время все — на новый лад. Отец в хорошим настроении, и в руках у пани Кунгуты хозяйство поднимается как тесто в квашне. Челядь довольна и послушна, луга утучнены, у коров хороший удой, и куры лучше несутся. То ли пани Кунгута — волшебница, то ли просто в замке наведен твердый порядок. Скоро — переезд в Страж, и Бланчи радуется, что будет спать в Яновой постели. Так ей обещали… Читая эти слова, Ян покраснел, но Боржек, которому он читал письмо, тотчас отметил:
— Значит, они рассчитывают, что нас там не будет?
И они спросили, как долго намерен отец держать их в Прахатицах. Вот уже почти год, как они здесь, и им тоже хочется побывать дома. В ответ на это было сказано — подождать с приездом до июня. Тогда они приедут на каникулы, а осенью вернутся в Прахатице — учиться дальше.
В июне они приехали в Страж. Там жил и хозяйничал пан Олдржих. Сперва он, так же как и пани Кунгута, встретил их смущенно. Но тут же заговорил с мальчиками, как добрый отец, радующийся их успехам в школе, которые дают им право хорошенько отдохнуть. Пани Кунгута долго и чуть не с мукой целовала сына, шепча ему на ухо, что страшно по нем стосковалась и предпочла бы никуда его больше не отпускать. Она с восторгом смотрела на стройного юношу, и хоть старалась быть такой же ласковой с Боржеком, глаза ее начинали сиять от счастья только при взгляде на Яна.
Боржек скоро ушел на конюшню и к рыболовным снастям. А Ян стал искать Бланчи, которая не вышла их встречать. Он нашел ее в девичьей под башней. Войдя, спросил:
— Ну, Бланчи, как тебе спалось в моей постели?
Но она поглядела на Яна с серьезным выражением, а когда он хотел поцеловать ее, отстранилась и не позволила.
— Ты на меня сердишься, Бланчи? — спросил Ян, испуганный таким обращеньем.
— Я не сержусь, — ответила Бланка, — но мы должны быть благоразумны и не делать того, за что потом пришлось бы стыдиться!
— Как же я могу стыдиться поцелуя, который дала мне сестра? — вырвалось у Яна.
— Именно поэтому, — возразила Бланчи, и на лбу у нее появилась маленькая морщинка.
Так между Яном и Бланчи возник первый спор, и примиренье не изменило новую Бланчину повадку. Но все-таки она сказала ему, что он возмужал и похорошел, что ему к лицу школярский берет, и смотрела на него с восхищеньем, даже с любовью; но прежней непринужденности и веселья как не бывало. Ян не понимал, в чем дело. Он стал спрашивать Бланчи, почему она перестала быть откровенной, отчего не лазает по деревьям и не бегает перед ним, подобрав юбки. На этот вопрос Бланчи ничего не ответила, только густо покраснела по самую шею.
— Ведь ты по-прежнему та девочка с сладкими очами, которая бегала со мной по лугу, когда Боржек ловил раков… — сказал Ян.
— И да и нет… — ответила Бланчи с загадочной улыбкой.
И Яну стала нравиться эта загадочность, и он полюбил Бланчи еще больше, чем при первой встрече.
Он понял, что любит не ребенка, а девушку. И любовь его наполнилась новым очарованием. Она стала подобна прогулке по розовому саду, теплому дыханью лунной ночи, звездным пожаром, полыхающим в августовские вечера, озаренному солнцем лугу, когда расцветают ослепительно белые сердечники над теплым болотом в большеглазые коромысла ищут дорогу к воде в камышах.
Яновы каникулы были ни веселые, ни печальные. Долгие дни, залитые солнцем, внезапные грозы и короткие дожди, вечера с зарницами и поздними светляками, с любованьем милыми ровными далями в оторочке горных хребтов на щербатом сером горизонте… На этих каникулах он не увлекался ни верховой ездой, ни чтением латинских философов. Ходил один по полям или ждал, когда появится сестра, пойдет с ним по липовой аллее, тянущейся от часовни в долину, и хоть на мгновенье даст ему свою правую руку, указывая левой на цветущие маки. На этих каникулах для него было радостью коснуться рукавом своим Бланчина платья или почувствовать ее волосы у себя на лице. Он уже не целовал Бланке ни ресниц, ни губ. Но любил ее еще больше. Она стала другая, и потому другой стала и его любовь.
Всякий раз, когда он заговаривал о будущем, Бланчи молчала. А однажды сказала ему:
— Ты поедешь с Боржеком в Прахатице и опять проведешь там год. Мы будем переписываться. Потом ты вернешься и, наверно, опять уедешь, но уже дальше, в чужие края. Наш отец задумал отправить вас с Боржеком в Италию. Тебе на самом деле хорошо увидеть свет…
— А тебе? — спросил Ян, впившись взглядом в Бланчины губы.
— Мне? Как бог даст. У девушки другая доля…
И сладкие очи ее затуманились.
— Я буду хозяином Стража, а ты — хозяйкой!
Он произнес это будто присягу. Так мальчики клянутся друг другу.
Бланчи громко и почти насмешливо засмеялась.
Ян рассердился. Целых четверть часа молчал. Но Бланчи взяла его за руку и, перебирая его пальцы, вдруг погладила ему запястье и поцеловала мизинец:
— Ты еще совсем маленький, как этот вот пальчик, мой Палечек!
Ян был счастлив этим проявлением Бланчиной благосклонности и порадовался тому, как приятно звучит в ее устах его имя. «Мой», — сказала она… Он хотел поцеловать ее, но она убежала от него на скошенный луг и принялась вытаскивать сухие стебли из копны сена.
— По-моему, сено лучше всего пахнет вечером. Знаешь. Ян, когда я спала в твоей постели, — тут она улыбнулась, — и держала вечером окно открытым, до меня доходил запах кошеных лугов, даже с опушки за тем темным бором. А это за много миль отсюда. Уже на самой границе.
Разговор о сене успокоил Яна; сердце его опять прониклось тишиной и благоговением. Бланчи вернулась к нему, и они зашагали домой рядом — брат с сестрой. Но если Ян надеялся, что будет теперь ближе к сестре, как брат, то он ошибся. Он был от нее отдален. Когда они сидели рядом или шли вместе, они всегда чувствовали эту братскую связь. Но в то же время их отдаляла друг от друга любовь. Весело было Боржеку и Бланче. Весело могло быть Бланчи и Яну. Если бы они друг друга не любили.
