Михаил Каратеев - Ярлык Великого Хана
– Уразумел, батюшка. Великою мудростью благословил тя Господь!
– Ладь и с попами,– продолжал князь.– Вестимо, средь них многие очи к небу возводят, а руками по земле шарят. Люди они, как и все. Кое-что им надобно давать, ибо в православии главная сила всей земли нашей Русской: только оно все воедино вяжет, и покуда крепко оно, с ним земля наша против всех ворогов устоит. А потому всякую поруху вере нашей православной, отколе бы она ни шла,– надобно выжигать каленым железом. Татары же, благодарение Создателю, на веру нашу ни в чем не посягают и Церковь нашу чтут. К слову, татары-то ныне уже не те, что прежде. Редко мы их на земле своей и видим. Ежели бы не наши русские усобицы так и вовсе сбросить их со своей шеи было бы возможно. И час тот уже недалек: Русь крепнет, а Орда расшатывается.
Поколе жив еще царь Узбек, государство его сильно, а умрет и почнется у них развал. Недаром Узбековы сыновья загодя друг друга режут.
– Но с татарами твое дело маленькое,– слегка передохнув, добавил Пантелеймон Мстиславич,– Один ты в поле не воин. А коли встанет на них вся Русская земля, то и ты вставай. Почин тому кто-нибудь из великих князей положить должен, московский ибо тверской. Сам ты войны не с кем не ищи, но вотчину свою, а наипаче дружину, крепи. То тебе всегда сгодится: вон уже и Литва на нас рот разевает, да и с Брянском тебе будет хлопот вдосталь.
– С Брянском я управлюсь, батюшка, – сказал Василий.– Глеб Святославич там такую кашу заварил, что у меня в самом народе брянском пособники и доброхоты сыщутся. И притом немало.
– То мне ведомо. Ведомо и другое: разумом ты силен, сердцем чист и рука у тебя твердая. Править нашим государством будешь ты добро, в том сумнения не имею. Однако все, что я досе сказал, то еще не главное… Ждет тебя кой-что и похуже…
Князь оборвал свою речь и глубоко задумался. Было видно, что ему неприятно н тяжело переходить к повой теме, но он сделал над собой усилие и продолжал:
– О дядьях твоих говорю, о братьях моих молодших. Трудно тебе с ними будет… Я их в Карачев призову и, коли приедут, еще при жизни своей заставлю тебе крест целовать. Но могут и не приехать, отбрешутся чем-нибудь… Чую я, добром они под твоей рукой оставаться не схотят, как же, они, мол, старики, Мстиславичи, а ты токмо братанич (братанич – племянник, сын старшего брата, а сын младшего – брательник) их. Но право твое на большое княжение нерушимо, ибо по мне и старший в роду нашем. Тако же и в духовной отца моего указано, что после смерти моей княжить в Карачеве надлежит тебе.
При последних словах Пантелеймон Мстиславдч здоровой рукой откинул крышку резного кипарисового ларца, стоявшего на столе, достал оттуда свернутый в трубку лист пергамента и протянул его Василию.
– На, читай в голос,– сказал он.
Повинуясь отцу, княжич бережно развернул пергамент Это была духовная грамота его деда, Мстислава Михаиловича, первого князя карачевского. Она была написана напродолговатом листе тонкой телячьей кожи, выделанной до глянца. Текст ее был четко выведен чернью, а заглавная буква киноварью. Василий приблизил документ к свечнику и прочел:
– «Во имя Отца и Сына и Святого Духа: се аз, раб Божий грешный Мстислав, а во святом крещении Михайло, князь Михайлов сын, Карачевской земли князь и Козельской, готовлен стати пред Богом, писах сю грамоту своим целым умом и в здравьи. Аще Бог живота моего возьмет, даю ряд сынам своим и се есмь раздел им учинил:
Се приказал сыну своему большему Святославу большое княжение и дал есмь ему стольный Карачев, Елец да Мосальск со всеми волостьми и уезды, а також Серпейск и Кромы с волостьми и уезды и что в них есть сел и деревень, то все ему. А се даю сыну своему Пантелеймону Козельск и Лихвин и Белев с волостьми и уезды, деревни и села. А се дал есмь сыну своему Титу Звенигород с уездом, а сыну своему меньшому Ондрею город Болхов со всеми волостьми. А что останется золота, судов серебряных, жемчуга, каменьев, блюд и чаш многоценных, соболей и иных порт моих, тем поделятся сынове мои, а по церквам роздать два ста рубли. А что людей моих и стадов, то всем по равну.
А се мой наказ: коль преставится князь Святослав, сидети в Карачеве его старшому сыну, а коль сынов ему Бог не даст, сидети на большом княжении старшому по нем брату, князю Пантелеймону, а по смерти его паки старшому его, Пантелеймона, сыну. И тако наследие наше в потомках держать, а молодшим князьям стольного князя чтити в отца место и из воли его не выходить. И быть всем дружны и усобицы не заводить, а кто заведет, того большой князь судить и казнить волен.
Аще же кто волю мою в том порушит, да падет на того мое проклятие навек и пусть не со мною одним, а со всем родом нашим готовится стать перед Богом.
Писана лета 6795( 1287 г. христианской эры) месяца ноября 8 день, на память, святого архангела Михаила. А се послухи: отец мой душевный Некодим да поп покровский Михей».
Внизу листа, скрепляя концы плетеной тесьмы, продетой сквозь пергамент, висела большая печать красного воска.
На ней хорошо можно было разобрать неровную круговую подпись: «Печать князя Мстислава Михайловича». В центре печати виднелся оттиск изображения архангела Михаила, с мечом в руке.
– Ну вот,– сказал Пантелеймон Мстиславич, когда Василий кончил читать и свернул пергамент,– сам видишь, сумнения тут быть не может. Духовную эту по смерти моей возьми и береги как святыню. В ней вся твоя сила. И с нею в руках дядьев твоих заставь крест целовать, коли я того сделать не успею. Только, хотя они крест и поцелуют, добра ты от них не жди. Наперво каждый из них схочет в своем уделе быть вольным государем, и это бы еще полгоря. А то могут вкупе супротив тебя подняться, чтобы с большого княжения ссадить… И ты вот куда гляди: Тит с татарами хорош, а Андрей с Литвой. Опасайся больше Андрея. Тит прост и коли пойдет, то напролом, а Андрей хитер. Этот с виду будет покорный и ласковый, а с тем и тебя, и Тита спробует обойти…
– Не единожды и я о том помышлял, батюшка,– промолвил Василий, когда старый князь умолк и, казалось, погрузился в раздумье.– Но только тут я тоже кое-чего удумал, и мнится мне, что обломать их сумею, хотя, может, и не вдруг.
Тому верю, – сказал Пантелеймон Мстиславич,– но княжение твое будет вельми трудным, и ты к этому будь готов. Наипаче же в делах своих николи не забывай, что ты правнук родной великого князя Михаила Черниговского, который лютую смерть предпочел унижению. Свято блюди честь рода нашего, ибо по высоте и древности нет ему равного, быть может, на целой земле.
– Славными предками нашими клянусь,– взволнованно сказал Василий,– что бесчестья роду нашему от меня вовек не будет!
– Добро, сын. А теперь слушай последнее мое слово: жениться тебе надобно. Оно бы давно пора, да неволить тебя во времени я не хотел.
– Батюшка… – начал было Василий, но отец оборвал его…
– Помолчи! Шашни твои со вдовой Кашаевой мне ведомы. Но всякому овощу свое время, и блажь ту, вступивши на княжение, тебе надобно пресечь. Князю без семьи быть негоже, да и о наследнике нужно помыслить. О невесте для тебя подхожей я думал немало, и коли хочешь послушать доброго моего совета,– женился бы ты на княжне Ольге, дочери муромского князя Юрия Ярославича. Все, кто ее видел, сказывают, что собою она писаная красавица, умна и годов ей не более двадцати. Род се тоже не хуже нашего. Сказать правду, я уже князю Юрию Ярославичу намек на то сделал и знаю, что породниться с нами он тоже не прочь. Остальное в твоих руках, и ты о том крепко подумай. Я же так мыслю, что лучшей невесты, чем Ольга Юрьевна, тебе и желать нечего, и чаю, будет она тебе доброй женой. Ну вот, теперь я тебе все сказал н, как придет мой час, покину сей мир спокойно. А сейчас подойди: благословлю тебя и ступай с Богом.
Василий подошел к отцу и опустился на колени. Князь плохо повинующейся ему рукой перекрестил его трижды, потом нежно поцеловал в лоб. Стоя на коленах и припав губами к руке отца, Василий беззвучно плакал.
Глава 9
О, возлюблении князи русьскыи, не прельщайтесь пустошною славою света сего, яко хуже пучины есть. Не обидьте меньших си сродников своих, ангелы бо видят лице отца вашего иже есть на небесах. Троицкий летописец
За время долгого княжения Мстислава Михайловича, который весьма заботился о восстановлении своих земель,– город Козельск, до основания разрушенный ордой Батыя, не только отстроился полностью, но и вырос по количеству населения. Только укреплен он был значительно слабее, чем прежде: как Мстислав Михайлович, так и сын его Пантелеймон, владевший Козельском до вступления на карачевский стол, были миролюбивы и предпочитали расходовать средства не на крепости, а па то, чтобы поднять благосостояние края.
Таким образом, в четырнадцатом веке Козельск лишь в центральной своей части был обнесен крепким, стоящим на земляном валу тыном из дубовых бревен, да в самой возвышенной точке имел деревянную сторожевую башню, которая была скорее противопожарным сооружением, чей военным.
