Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
— Неужели! — воскликнул Луазель. — Я думаю, она очень похорошела с тех пор! В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году она была почти девочка.
— фрейлейн Армгарт превзойдёт все ваши ожидания. Она необыкновенно умна и хороша собой.
Луазель самодовольно погладил свою русую бороду.
— Нужно будет нанести ей визит, — сказал он. — Значит, вы бываете у них в доме! Как вы познакомились с ней? Я не считал вас дамским кавалером.
— Да я никогда и не был им в том смысле, как вы думаете, но я знаком с хозяином дома, в котором живёт фрейлейн со своими родителями.
— Но ведь они не её родители! Судя по шуму, который подняла эта сумасшедшая Атенаис, эта фрейлейн её дочь. Помните, как тогда Дешан разозлилась на меня? Со стороны можно было подумать, что я виновник её несчастья.
— Я не только знаком, но и дружен с господином Геймвальдом, — заметил шевалье.
— Геймвальд? Я почему-то вообразил себе, что он умер.
— Нет, он жив! Вы его также не узнаете; это красивый видный мужчина. Он числится капитаном австрийской армии.
— Sacre tonnerre! Этот учёный буквоед!
— Вы ещё больше удивитесь, когда я скажу вам, что он попал в плен при Асперне и пользуется уважением нашего императора.
— Ну, это просто свет наизнанку. Немцы точно переродились. Страна и народ производят совсем иное впечатление, чем после Аустерлица. Тогда нас принимали с распростёртыми объятиями. Все радовались, что мы побили их солдат и проучили высокомерное австрийское дворянство. Нас встречали как победителей, признавая славу и превосходство Франции. В те времена ни одному образованному и обеспеченному немцу и в голову не приходило надеть на себя солдатский мундир. Теперь все устремились в армию. Где мы проходим, мужчины встречают нас с угрозами, женщины отворачиваются от нас. Разве солнце Франции начало меркнуть? Разве мы не первый народ в мире? Кстати, объясните мне, пожалуйста, какое дело императору до этого Геймвальда?
Цамбелли пожал плечами.
— Я знаю только одно, что он перевёз Бонапарта через Дунай в ту злополучную ночь после Асперна. Впрочем, господин Геймвальд очень милый человек, и я должен предупредить вас, полковник, что, по моим наблюдениям, вы уже давно имеете в нём опасного соперника в сердце фрейлейн Армгарт.
— Ну, это какая-нибудь невинная любовь, которая началась ещё на школьной скамье, — ответил самодовольно Луазель, закинув назад голову. — Знаем мы эту немецкую любовь. Поверьте, если француз примется как следует за дело, то ни одна немка не устоит против него. Что же касается этого господина, то ещё в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году мы оба порывались свернуть друг другу шею. Теперь ничто не мешает нам привести это в исполнение.
— Но вы забываете, что император покровительствует ему!
— Какое мне дело до Бонапарта! Я не вмешиваюсь в его политику, он должен также предоставить мне свободу распоряжаться моей жизнью как мне вздумается. В делах чести и любви каждый сам себе господин! Но, может быть, всё уладится само собою! Этот добрый немец, вероятно, не заметит, что его обманывают. Неужели в Магдалене нет ни капли горячей крови матери? Люди поумнее этого Геймвальда были увенчаны рогами. Как вы думаете, шевалье, знает ли девочка о своём происхождении?
— Едва ли. Её отец граф Вольфсегг...
— Я совсем забыл его имя.
— Граф, вероятно, подкупил Армгартов и потребовал от них относительно этого строгого молчания, — продолжал шевалье. — Дитя любви занимает незавидное положение в немецком обществе.
— Что за устарелые предрассудки! — воскликнул Луазель. — Как счастливы в этом отношении французы. У нас талант и счастье всегда проложат себе дорогу. Я открою фрейлейн Армгарт тайну её происхождения.
— Она вам будет очень благодарна за это, — возразил Цамбелли, — но при моей дружбе с господином Геймвальдом...
— Если мы встретимся у него в доме, то я сделаю вид, что не знаком с вами, — сказал со смехом Луазель.
Он уже воображал себя счастливым любовником Магдалены и неизменным гостем в её доме.
Цамбелли, простившись с Луазелем, с удовольствием припоминал подробности их разговора. Цель его была достигнута. Отказ Магдалены не будет иметь никакого значения для тщеславного Луазеля. Он будет продолжать своё назойливое ухаживание до тех пор, пока не принудит Эгберта вызвать его на поединок. Исход его неизвестен, но, во всяком случае, Эгберт будет слишком занят этой историей, чтобы думать об убийце Жана Бурдона. Если же Луазель переживёт своего соперника, то Цамбелли не мог желать для себя ничего лучшего. Он не боялся теней и подобно Наполеону не стеснялся в выборе средств для достижения цели. Между ними была только та разница, что интересы шевалье вращались в более узкой сфере.
Шевалье с нетерпением ожидал момента, когда он вернётся в Париж, окружённый блеском своего нового положения и с титулом маркиза. Неужели и теперь Антуанета ответит ему отказом, если он посватается к ней? Он почти ненавидел её за то, что она пренебрегла им; в его страсти к ней играло не последнюю роль желание унизить её гордость. Цамбелли не надеялся найти счастье или успокоение в обладании Антуанетой, но этот брак был так долго конечной целью всех его стремлений, что без него он не представлял себе дальнейшего существования. Небогатая красавица из низшего слоя общества никогда не прельстила бы шевалье, между тем как союз с маркизой Гондревилль — графиней Вольфсегг открывал ещё более широкий путь его честолюбию и возвышал его в собственных глазах.
Несмотря на поздний октябрьский вечер, воздух был тихий и удушливый; с юга тянулись по небу грозовые тучи. Витторио направился к дворцу.
«Будет тёмная дождливая ночь, — подумал он, глядя на тучи. — В такую ночь всего удобнее покончить с Кристель».
В последнее время он часто видел её. Она стояла на пороге дома, когда он проезжал верхом. На одном смотру перед дворцом Шёнбрунна он неожиданно заметил в толпе зрителей взгляд её задумчивых чёрных глаз, пристально устремлённый на него. Несколько раз встречал он её и на дорожках сада, но всегда на значительном расстоянии, так как Кристель, видимо, боялась подойти к нему. Через несколько дней он сам начал искать встречи с ней и нашёл её под каштаном у маленькой
