Нил Стивенсон - Смешенье
– Глупый мальчишка бесконечными разговорами о пушках и мортирах навёл меня на одну мысль, – признал Даниель. – Мы стали говорить о параболах. Я остановил карету на поле между Мюнстером и Оснабрюком, где мы распугали местных крестьян опытами сперва с луком, а затем с огнестрельным оружием.
– Видите? Он этого не забудет. Всякий раз, когда Иоганн посмотрит на метательное орудие – что в нашем скорбном мире случается каждые пять минут, – он будет знать, что оно бесполезно без математики.
– Далеко ли ещё до Прецша?
– Вас ввели в заблуждение скромные размеры дворца, – отвечал Лейбниц. – Смотрите, мы уже в Прецше. – Он открыл окно и, придерживая парик, чтобы тот не свалился под колёса, высунул голову из кареты. – Вдовий дом прямо перед нами.
– О чём вы будете беседовать с сироткой, – спросил Даниель, – если она не разделяет Иоганновой страсти к оружию?
– О чём ей захочется, – отвечал Лейбниц. – Она как-никак принцесса и почти наверняка когда-нибудь станет королевой.
Он скептически оглядел Даниеля.
– Хорошо, – отвечал тот, вползая обратно на скамью. – Я сяду прямее.
Процессия состояла из трёх экипажей, фургона и нескольких драгунов. Драгуны – пруссаки и бранденбуржцы из Берлина – прибыли через час после того, как Даниель, доставив Иоганна в Дом Золотого Меркурия и разменяв вексель, отыскал Лейбница. Капитан драгун, бранденбуржец, не допускающим возражений тоном объявил, что они должны засветло перебраться через Эльбу в Бранденбург, дабы не искушать саксонцев. Даниеля опасения позабавили, однако Лейбниц счёл их оправданными. Нищая сирота Каролина, живущая в глухой дыре, оставалась принцессой, а принцесса на руках – это власть. И хотя Август Сильный, курфюрст Саксонии, выгодно отличался от своего покойного брата, интригам его не было конца. Ему вполне могло взбрести на ум украсть Каролину и насильно выдать за какого-нибудь русского царевича. Посему девочку и её единственный саквояж забрали из вдовьего дома с поспешностью, более обычной при похищениях и побегах. Это не облегчило осиротевшей принцессе прощание с родным домом; впрочем, растянись оно надолго, ей бы легче не стало. Она сама выбрала кофейного цвета экипаж, расписанный цветами – тот, в котором ехали Лейбниц и Даниель. Слёзы и улыбки чередовались на её лице, как дождь и солнце ветреным мартовским днём. Ей было тринадцать.
Они переправились через Эльбу на ближайшем пароме и через несколько часов доехали до Бранденбурга, где и остановились в гостинице на дороге из Мейссна в Берлин. На следующее утро встали поздно. Примерно пятьдесят миль отделяло их от Шарлоттенбурга и гостеприимства той, чьё имя носил замок, – курфюрстины Софии – Шарлотты.
– Располагайте мной, ваше высочество, – сказал Лейбниц. – Дорога длинная, и я сочту за честь, если хоть в малой мере помогу её скоротать. Можем продолжить уроки математики, оставленные на время болезни вашей покойной матушки. Можем побеседовать о богословии, ибо на него вам следует обратить внимание: при Бранденбург-Прусском дворе вы встретите не только лютеран, но и кальвинистов, иезуитов, янсенистов, даже православных; опасайтесь, как бы какой-нибудь ретивый златоуст не сбил вас с толку. Ещё я захватил блок-флейту и могу дать вам урок. Или…
– Я бы хотела послушать о работе, которую доктор Уотерхауз намерен вести в Мас-са-чу-сет-се, – сказала принцесса, старательно выговаривая трудное название. Что таковы планы Даниеля, она вывела из нескольких оброненных вчера реплик.
– Тема подходящая, хотя, если приглядеться, очень широкая, – отвечал Лейбниц. – Доктор Уотерхауз?
– Институт технологических наук Колонии Массачусетского залива, – начал Даниель, – основан и рано или поздно будет финансироваться маркизом Равенскаром, государственным мужем, пекущимся о деньгах его величества. Он – виг, то есть принадлежит к партии, банк и деньги которой основаны на коммерции. Им противостоят тори, чьи деньги и банк основаны на земле.
– Земля представляется мне лучшим выбором, она постоянна и неизменна.
– Постоянство – не всегда преимущество. Представьте себе свинец и ртуть. Свинец хорош для балласта, кровель и труб, но неподатлив, в то время как ртуть подвижна и текуча…
– Вы алхимик? – спросила Каролина. Даниель покраснел.
– Нет, ваше высочество. Однако я осмелюсь сказать, что алхимики мыслят метафорами, которые порой поучительны. – Он переглянулся с Лейбницем, и губы его сложились в улыбку. – А может быть, мы все рождаемся с подобным образом мыслей, и заблуждение алхимиков лишь в том, что они чрезмерно ему доверяются.
– Мистер Локк бы не согласился, – сказала Каролина. – Он говорит, что мы начинаем с tabula rasa.
– Вы, возможно, удивитесь, но я хорошо знаю мистера Локка, – отвечал Даниель, – и мы с ним частенько об этом спорим.
– Что он сейчас поделывает? – вмешался Лейбниц, не в силах сдержать любопытство. – Я начал писать ответ на его «Опыты о человеческом разумении»…
– Mистер Локк последнее время почти безвылазно сидел в Лондоне, участвовал в дебатах о перечеканке. Ньютон предлагает девальвировать фунт стерлингов, Локк бьётся за неизменность стандарта, установленного сэром Томасом Грэшемом.
– Почему величайшие учёные Англии столько времени тратят на споры о деньгах? – спросила Каролина.
Даниель задумался.
– В старом мире, мире ториев, в котором деньги служили лишь средством доставить ренту из поместья в Лондон, о них бы столько не думали. Но как Антверпен предположил, Амстердам подтвердил, а Лондон сейчас доказывает, в коммерции заключено не меньше богатства, чем в земле. Как так, никто не понимает, но монеты движут коммерцией, а при дурном управлении вызывают её застой. Посему деньги достойны внимания учёных не меньше клеток, конических сечений и звёзд.
Лейбниц кашлянул.
– Путь в Берлин долог, – заметил он, – но не настолько. Даниель сказал:
– Доктор пеняет мне за отступление от темы. Я говорил о новом институте в Бостоне.
– Да. Чем он будет заниматься?
Тут Даниель, как ни странно, смешался, плохо представляя, с чего начать. Однако доктор, знавший Каролину куда лучше, сказал: «Позвольте мне», и Даниель с облегчением уступил ему слово.
Лейбниц начал:
– Такие люди, как ваше высочество, склонные думать и копать вглубь, нередко бывают увлекаемы в некие лабиринты сознания – загадки о природе вещей, над которыми можно биться всю жизнь. Возможно, вы в них уже побывали. Первый лабиринт: вопрос свободы и предопределения. Второй: структура континуума.
– Структура чего?!
– Когда вы наблюдаете предметы вокруг себя, например, вон ту колокольню, и начинаете делить их на составные части, такие как кирпичи и цемент, а части на части, то на чём вы остановитесь?
– На атомах?
– Некоторые думают так, – с готовностью согласился Лейбниц. – Однако даже в «Математических началах» господина Ньютона нет попытки разрешить эти вопросы. Он старательно обходит оба лабиринта – мудрый выбор! Ибо господин Ньютон никоим образом не касается вопроса о свободе и предопределении, лишь ясно даёт понять, что верит в первое. И не затрагивает атомов. Мало того, он даже не хочет публиковать свои труды по анализу бесконечно малых! Но не обманывайтесь, будто такие материи его не занимают. Он бьётся над ними день и ночь. Как я, как доктор Уотерхауз будет биться над ними в Массачусетсе.
– Вы решаете эти задачи врозь или…
– Главнейший вопрос, который мне следовало предвосхитить! – хлопнул в ладоши Лейбниц. – И я, и Ньютон подозреваем, что задачи связаны. Что это не два лабиринта, а один большой с двумя входами! Можно войти через любой, но разгадав один, вы разгадаете оба.
– Тогда позвольте сказать, как я поняла вас, доктор. Вы считаете, что постигнув структуру континуума, то есть атомы или как их…
Лейбниц пожал плечами.
– Или монады. Но продолжайте, пожалуйста.
– Постигнув их, вы разрешите дилемму свободной воли и предопределения.
– Коротко говоря, да, – отвечал доктор.
– Атомы мне понятнее, – начала Каролина.
– Вам только так кажется, – возразил Лейбниц.
– Что тут понимать? Это крохотные твёрдые частички вещества, которые сталкиваются…
– Насколько велики атомы?
– Бесконечно малы.
– Как они в таком случае соприкасаются?
– Не знаю.
– Положим, они каким-то чудом столкнулись. Что происходит тогда?
– Они отскакивают.
– Как бильярдные шары?
– Точно.
– Однако представляет ли ваше высочество, сколь сложен должен быть бильярдный шар, чтобы отскакивать? Наивно полагать, что самая примитивная сущность, атом, обладает хотя бы одним из мириада свойств отполированного шара слоновой кости.
– Ладно, хорошо, но иногда они слипаются и образуют агрегаты, более или менее рыхлые…
