Идрис Базоркин - Из тьмы веков
Мысленно вслед за Калоем шли эти люди по просторам России, карабкались на Карпаты, рубились в Езеранах, стояли над братскими могилами и мчались в теплушках в далекий город русских царей, чтоб по воле удивительной судьбы стать участниками великих событий и найти в них свое, единственно верное, достойное место.
Шла ночь. Много раз подкладывали в костер дрова. Но никто не уходил. Горцы хотели знать все, что знал сам Калой. Хотели угадать, что впереди. И Калой говорил о петроградских рабочих, об их надеждах, об их врагах. Говорил все, что узнал от русских солдат на фронте, от своего друга Ильи Ивановича, от Кирова и Мухтара. И выходило, что скоро должны начаться большие дела и большая борьба бедного люда против своих врагов.
— Киров и Илья мне сказали: передай ингушам, что скоро придет время, когда полетят головы всех, кто ел и пил чужое и держал народ в ярме. Они сказали, что бедных в этом газавате поведет самый храбрый и умный из людей. Имя этого человека — Ленин… И когда он двинется, мы тоже должны пойти за ним… — Калой умолк.
Он достал из кармана бумажник, из бумажника бумагу, из нее маленькую фотографию, подозвал Мажита, положил фотографию ему на ладонь и велел показать самым старшим.
— Илья подарил, — сказал он. — Ленин!..
Народ заволновался. Каждому хотелось посмотреть на человека, которого они по-своему уже называли имамом бедных. Смотрели, не прикасаясь, только поворачивая ладонь Мажита к свету.
Когда фотография вернулась к Калою, старший из присутствующих сказал:
— Трудно угадать, каким он будет в бою. Здесь не нарисовано его тело. Но что смотрит этот человек далеко и думает — видно по глазам.
— Киров говорил: он такой же человек, как и мы… Только мне кажется, он говорил это, чтоб не обидеть нас. Ленин не может быть таким.
Старики согласились с ним, закивали головами. Каждый из них по-своему представил себе Ленина.
Одним он казался великаном, на голову выше Калоя. Другие представляли себе его в черкеске, в папахе, с маузером на боку. Третьи видели на гарцующем скакуне впереди несметного войска, готовым ринуться на врагов.
Но одно чувство было у всех общим — это вера и то, что есть у них теперь где-то защита и голова.
— А что говорит он о земле? Видно, там у него своих дел немало. Как нам быть? — спросил один из пожилых горцев.
— Для того, чтобы конь шел туда, куда ты хочешь, повод должен быть в руке, — ответил Калой. — Он готовится взять в руки повод страны. Если бедные победят, все будет иначе.
— Хоть бы не забыли тогда про нас! Затеряны мы здесь между небом и валунами. Нас-то порою и Аллах, кажется, перестает видеть! — заметил другой гость.
Старик встал. За ним встали все.
— Калой, мы засиделись, — сказал он. — Мы слепые. Расспросам не будет конца. Мы видим только тогда, когда слышим… Пора расходиться. Ты дал пищу и телу и душе. За это воздаст вам Бог! Мы уходим отсюда с другим умом и с другими глазами. Но к тебе еще не скоро придет покой. Ты видел мир, ты знаешь больше других. Ты должен быть начеку, должен прислушиваться и, когда придет время, сказать нам, что делать! Мы с тобой! Верно я говорю? — обратился он к народу.
— Верно! Верно! — раздались голоса.
С большими мыслями народ расходился по домам.
Ночь подходила к концу. Над горами занималось утро нового дня.
Осенью прилетела долгожданная весть: «В России вышел Ленин!»
Говорили, разогнал он власть Керенского и хочет помириться с царем Германа, чтобы люди могли заняться своими делами.
Но во Владикавказе жизнь пока шла по-прежнему.
Только вместо одной власти стало четыре. У ингушей — своя, у осетин — своя, у казаков — своя, у жителей города — своя.
Командовали бывшие князья и офицеры. Между собой не ладили. И народом управлять не умели.
Налогов в этом году горцы не платили. Не было порядка. Некому было платить. Станицы и аулы вооружались.
Плохо было простым людям. И весть о том, что в России вышел Ленин, ободрила их.
Лишь бы не забыли про горцев!
Каждый день ждали они чего-то нового. Каждую ночь ложились с надеждой на следующий день.
Наступила зима. Выпал первый снег. Ударил легкий мороз. Сквозь тонкий слой едва заметных туч весело глядело солнце. А в воздухе роились мелкие, бесчисленные снежинки, вспыхивая золотыми огоньками.
Стучали топоры. Сизые дымки поднимались с крыш.
Калой вышел на терраску. Внизу Мажит рубил дрова. Дали доила коров. Он поглядел по сторонам, вдохнул полную грудь свежего воздуха и почувствовал, как загуляла кровь. Сойдя вниз, он взял у сына топор, попробовал большим пальцем лезвие, кинул целую лесину на колоду и с одного взмаха стал отсекать поленья. Мажит смотрел на отца, как на чудо. Он знал: любой мужчина аула не смог бы перерубить такое дерево и за пять ударов. В это время с соседней горы послышался сигнальный крик:
— Эй!.. Эй-эй!..
— Послушай, о чем там… — сказал Калой Мажиту, и тот побежал на холм, с которого лучше всего было слышно, что кричали соседи.
— Тебя! — вернувшись, сказал он отцу и вынес ему шубу. Калой пошел на холм. К добру ли? К несчастью ли?..
— Ладуг![175] — крикнул он, приставив ко рту ладони.
— Сход в Дорхе!.. Сход в Дорхе. Едут болыиевики-и-и! — долетел до Калоя голос с горы.
Рядом с Калоем уже стояли подошедшие односельчане.
— Передайте!.. Передайте!!! — кричал далекий человек.
— Хазад! Хазад![176] — ответил ему Калой и повернулся к своим.
— Ну, будем собираться!..
Все утро с горы на гору, с башни на башню передавалась эта весть, летел призыв. Он дошел до каждого аула, до каждого хуторка, поднял всех. Что-то новое врывалось в их жизнь. И верховые черными цепочками по заснеженным тропкам потянулись с гор и ущелий в долину Дорхе, окруженную тремя аулами, которые считались колыбелью этого народа.
К полудню сюда прибыли далекие цоринцы и джайрхойцы, элу фяппийцев и хулинские наездники со своим старейшиной Алибеком. Галгаи с Калоем во главе встречали соседей-гостей. Долина около Ассы заполнилась людьми в бурках, в желтых овчинных шубах. Они шумели, двигались. Сияла в трескучих кострах хвоя.
Даже женщины в этот день не остались дома. Кутаясь в свои ветхие, негреющие шали и куски домотканого сукна, они тоже пришли посмотреть на людей, называвших себя большевиками.
Стояли они отдельно, прижимаясь друг к другу и едва вынося холод, пробиравшийся в самую душу.
Возле них крутились полуголые дети.
И вот на старинном валуне испытаний появилась группа мужчин.
Старшина Иналук поднял пистолет и трижды выстрелил в воздух. Горцы на конях плотной массой двинулись к валуну. Воцарилась тишина, нарушаемая только лязгом сталкивавшихся стремян.
— Во, нах![177] — прокричал Иналук. — Ладуг! Слушайте! Слушайте!.. На край валуна вышел Калой.
— Слушайте! К нам имеют слово Киров и Мухтар из Фуртауга, — возвестил он. — Ладуг! Гости привезли в горы слово Ленина!..
Место Калоя занял Мухтар. Он был одет по-горски. В руках его люди видели бумагу. Мухтар начал читать и переводить документ, в котором новая власть обращалась к народу.
«20 ноября 1917 года. Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока!
Товарищи и братья!
Великие события происходят в России…»
Он читал о том, что «рождается новый мир», что все народы ждут конца войны.
«…Ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными, устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права и права всех народов России охраняются всей мощью революции и ее органов, Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Поддерживайте же эту революцию и ее полномочное правительство».
Мухтар читал о том, что Советская власть отказывается от завоеваний царизма в Персии, Турции, от дележа чужих стран и притеснения народов. К далеким невиданным странам обращалось от имени своей страны первое Советское правительство. Торжественная радость наполняла сердца. Эти простые труженики гор начинали сознавать себя участниками великих событий.
Солдаты-фронтовики Калой, Алибек, Орци, джараховский старшина Иналук, старейшины других общин в строгом молчании стояли за Кировым и Мухтаром, как сородичи на присяге. «…Не теряйте же времени и сбрасывайте с плеч вековых захватчиков ваших земель!.. — неслись пламенные слова обращения. — Вы сами должны устраивать свою жизнь… ваша судьба в ваших собственных руках…»
Народ бурно приветствовал воззвание.
Калой немного подождал и крикнул:
— Мы услышали то, чего ждали всю жизнь! Спасибо рабочим! Спасибо солдатам, которые победили в Петрограде!
Мухтар перевел его слова Кирову.
— У нас земли на каждых пять мужчин — десятина! На всех женщин — ни одной! У наших соседей — по двадцать десятин на каждого! Нелегко будет уравнять нас! Нелегко! Но если Ленин написал такие слова, он за нас, а мы за него!
