Идрис Базоркин - Из тьмы веков
И Калой поехал далыше, только теперь почувствовав, что он прежний Калой, что он снова дома. И смутное желание покинуть горы отошло от него навсегда.
Он вернулся сюда, чтобы жить здесь и умереть.
В глубокие сумерки подъезжал он к родным местам. Вон очертание скалы Сеска-Солсы. Вон башни аула и ранний свет в окнах. Свет и в его окне… Как долго этот свет ждал его!
Сколько ночей провела Дали у этого окна, глядя в глухую темень ущелья, вымаливая его у расстояния, у времени! Но ждут ли его сегодня?
Калой волновался. Много раз возвращался он домой. И в этом не было ничего необыкновенного. А сегодня…
Он представил себе, как войдет во двор, как встретится с братом, с женой, с сыном… Какой он теперь? Узнает ли сын его?
Мысля Калоя перебил мальчишка в папахе, в коротком бешмете. Он словно вынырнул из сумрака надвигавшейся ночи.
— Дядя, тебе по дороге не попадалась овца?
— Нет, — ответил Калой, — на тропе не ищи. Наверно, в каком-нибудь из этих оврагов осталась.
Мальчишка задумался.
— Куда бежать?
— Возьми вон того коня и поезжай, пока не совсем стемнело! — сказал Калой, указав на лошадь Орци.
— А куда же я потом отведу его? — спросил мальчик, схватившись за повод.
— Отведешь во двор Орци.
— Как? К нам?
Калой вздрогнул. Может, ослышался?
— А чей ты?
— Калоя, — ответил мальчик, ловко вскочив в седло и умело поворачивая коня.
— Какого Калоя?
— Турсова Калоя. Из рода Эги. Брата Орци, к которому ты едешь, — ответил мальчик. — Я сейчас. Она где-нибудь недалеко… Нет, лучше давай я провожу тебя, гость, а потом вернусь!
— Поезжай, поезжай! Мне не к спеху, — сказал Калой. — Я тоже помогу искать…
По-разному представлял себе Калой встречу с сыном. Но такой — никогда.
Мальчик был слишком велик для своих лет. В памяти Калоя он жил маленьким.
Вскоре овца нашлась, и они поехали к аулу.
Калой хотел было уже назваться, но решил еще немного поговорить с сыном, не выдавая себя.
— А где твой отец? — спросил он.
— На германской войне, — ответил Мажит.
— А почему дядя не на войне?
— Он был ранен. Отец тоже был ранен. Но отец очень сильный. Лошадь поднимает! Ему пуля, как укус осы: почесался — и прошло.
— А кто тебя врать научил? — Калой едва сдерживал смех.
— Я говорю правду. Это тебе и воти подтвердит.
— Значит, и воти твой врет, — сказал Калой. Мальчик насупился.
— Что же ты умолк? Нечего ответить?
— Есть. Но ты взрослый и гость… Тропа к аулу расширилась.
— А все дома, кроме отца? Все живы, здоровы?
— Все.
— Я вижу, ты почитаешь гостя. А чем мой приезд отметишь?
— Барана зарежу.
— Это как тебе еще разрешат!
— А кто запретит? У меня свои бараны.
— Как «свои»? Ты что, уже отделился от семьи?
— Зачем. Мы вместе. Мне подарили двух ягнят. Я назначил их отцу… Вот они и выросли… Большие, жирные стали!
— Но если ты зарежешь одного из них и узнает отец…
Мальчик усмехнулся.
— А если он узнает, что я пожадничал для гостя?.. Он знаешь какой?!
— Какой?
— Да опять скажешь вру… Воти даст мне еще одного ягненка, если я первым увижу отца. Так что зарежу для тебя, а у меня все равно будет два.
— А если не ты?
— Как это не я? Я с утра до ночи в горах. Все тропки вижу, как в трубу. Жду…
— А если он ночью?
— Ночью?
— Да.
— Ночью не увижу, — явно опечалился Мажит. Ему, видимо, и в голову не приходило, что отец может вернуться ночью. — Вряд ли он приедет ночью, — подумав, сказал мальчик.
— Конечно, — согласился Калой. — Ну, как еще в пропасть сорвется или перепугается… Тут совы кричат… Волки воют…
— Шутишь! — усмехнулся Мажит. — Калой сов испугается?! — И он весело рассмеялся. — Да он с немецкого полковника штаны снял и голым его к царю привел! Калой испугается! — И Мажит снова залился хохотом.
На этот раз Калой тоже захохотал вместе с ним.
— Какой ты веселый! Я никогда не видел таких гостей!
— Эх ты! — не выдержал Калой. — Отца родного не узнал! А еще Эги Мажит!
Мальчик опешил. Растерялся. Калой схватил его за плечо, дернул за ухо. Мажит молчал.
— Что ж ты молчишь?
— А это правда? — едва выговорил мальчик.
— Ах ты, кутенок этакий! Неужели я бумагу тебе должен показывать? Вот сейчас узнаешь, Калой я или не Калой! Держись! — крикнул он и, схватив за гриву рядом шедшего кабардинца, потянул его на себя. Конь вскинулся на дыбы. Калой бросил его, поднял Мажита за пояс над головой, потряс в одной руке и сгреб в охапку.
— Ну! Калой я или не Калой?..
Мажит молчал. А потом уткнулся в его грудь и заплакал.
— Иди! — сказал Калой. — Садись на лошадь и скачи! Пусть Орци отдает ягненка! И запомни. Давно еще, когда я был таким, как ты, Гарак мне сказал: у нас мужчины не плачут!..
Но Мажит уже смеялся сквозь слезы. Он соскользнул с рук отца, догнал лошадь и помчался в аул. Калой пошел пешком, подгоняя овцу. У околицы он увидел задыхавшегося от бега Орци, за ним — женщин.
— Да беги! Какая же ты! — укоряла Гота невестку. Но Дали не хотела оставлять Готу, которая была в положении.
— Ничего! Дольше ждала! — с видимым спокойствием ответила она, хотя сердце у самой рвалось наружу.
На этот раз братья не постеснялись обняться. Подбежавший Мажит забрал у отца повод и повел лошадь. Наконец, не выдержав, подбежала к Калою и обняла его Гота. И только потом подошла Дали. Ей можно было не торопиться. Он теперь был здесь. Ее. Надолго. Навсегда…
— Не шумите, — сказал Калой, — а то люди соберутся. Мы ведь только сегодня приехали. Я прямо с поезда…
Во дворе с база донесся запах шерсти и кизяка. Калой остановился. Шумно вздыхала скотина. На башне по-кошачьи мяукала сова. «Все, как прежде…» — подумал он и пошел в дом. Он ожидал увидеть черные каменные стены, бревенчатый потолок с подвешенным оселком, лук для взбивания шерсти, смолистые корни и множество других вещиц. Он собирался ступить на мягкий глинобитный пол. Но пол сверкал белизной вымытых досок, стены и потолок были оштукатурены и выбелены с синькой. Вещицы, веками имевшие свои места, исчезли. Кринки, миски, блюда встали за занавеску на новенькие полки, расположенные друг над другом.
Калой молча прошел в другую часть башни. Всюду была такая же чистота и новизна. Он вернулся к притихшим домочадцам.
Только камин в стене, очажная цепь да черный котел над ней оставались такими, как прежде.
— Наше ли это жилье? — не то шутя, не то всерьез спросил он. Никто не нарушил молчания. — Значит, время пришло и сюда! Хорошо, что хоть очаг, у которого праотцы и матери наши начинали и кончали свои земные дела, остался таким, как был!..
Орци, Дали и Гота стояли придавленные его словами.
— Да нет! Я не против всего этого. Хорошо! Чисто, — сказал им Калой, снимая с себя парабеллум и пояс с кинжалом. — Только куда мне это класть теперь? — Он усмехнулся и снова стал своим, добрым.
— Клади, куда хочешь! Вещи найдут свои места! — повеселев, ответила Дали, принимая от него оружие и черкеску. Орци с восторгом рассматривал парабеллум.
Калой сел на нары. Гота кинулась разувать его.
— Нет. Не ты! — отстранил он ее рукой.
— Но почему? Дай я сниму сапоги! — удивилась Гота.
— Нет, — ответил Калой. — Важнее сапог — племянник… — Гота покраснела и отвернулась. — Пусть хозяйка поможет мне. Она, наверно, соскучилась!
Дали вмиг стянула с него тяжелые солдатские сапоги.
— В них в лесу хорошо будет. А дома надень вот эти. — И она поставила перед мужем новые суконные чувяки на сыромятной подошве, которые всегда шила для него сама.
Калой успел разглядеть Дали. Она раздобрела, и ей это шло. «Хороша! — подумал он. — Очень хороша!» И невольно припомнил Наси, такую же пышную, цветущую… Видно, так и осталась она для него на всю жизнь мерилом женской красоты.
— Возьми себе, — предложил Калой брату пистолет. Но тот наотрез отказался.
— Если бы был такой же второй, я б его все равно выбросил, чтобы ни у меня, ни у других не было! Он только для тебя, для твоего роста!
— А за какие же деньги вы башню так вырядили? — спросил Калой, снова оглядывая комнату.
— Да у меня пара револьверов была… Портсигар дорогой… Продал их… У нас здесь оружию цены нет! — ответил Орци.
Больше Калой об этом не спрашивал.
В хурджинах у него оказались кое-какие подарки для женщин. Мальчику он привез гостинцы от Веры Владимировны. Но куда делся Мажит?
— А, действительно, где он? — удивилась Дали. — Так ждал отца…
Гота, а вслед за ней Орци вышли во двор.
— Поставил лошадей и кончает свежевать барана, — сказала Гота, возвратившись.
— Какого барана? — удивился Калой.
— А он для тебя двух вырастил. Второго, говорит, завтра зарежу, когда к отцу люди придут. Ты можешь не беспокоиться, сын у тебя растет настоящий! — радостно говорила Гота.
