Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны
Не подлежитъ сомнѣнію, что, слѣдуя истинному духу марксистскаго ученія, нужно было ждать, что Россія, по степени своего промышленнаго развитія, займетъ одно изъ послѣднихъ мѣстъ среди странъ, въ которыхъ можетъ начаться примѣненіемъ марксова теорія. Лѣвые с.-р. и потомъ — большевики рѣшили иначе, стали проповѣдывать смѣлый скачокъ въ свѣтлое соціальное будущее, устроенное по маркс-энгельсовскому рецепту, взамѣнъ чего, въ дѣйствительности, получился скачокъ на дно бездонной пропасти. Сопровождалось это буквальнымъ обожествленіемъ самого Маркса, канонизированіемъ его ученія, съ возведеніемъ въ религіозную догму отдѣльныхъ положеній этого ученія. Что обожествленіе Карла Маркса было сравнительно широко распространено въ рабочихъ «верхахъ», — однимъ изъ доказательствъ можетъ послужить слѣдующій маленькій, но характерный фактъ. Мнѣ пришлось случайно ознакомиться съ перепиской, второпяхъ брошенной однимъ большевистскимъ дѣятелемъ провинціальнаго типа, въ виду приближенія добровольцевъ. Среди писемъ мнѣ бросилось въ глаза одно, авторъ котораго спрашиваетъ адресата о рядѣ общихъ знакомыхъ.
— «Какъ поживаетъ нашъ славный старичокъ. Ради Маркса сообщи мнѣ, гдѣ онъ и что съ нимъ» — буквально гласила строчка письма.
Это «ради Маркса» не было случайной остротой, опиской или ироніей, выраженіе это, явно, что называется, сорвалось съ пера пишущаго, не взвѣшивавшаго спеціально выраженій въ своемъ, носившемъ чисто дружескій характеръ, письмѣ. Обожествляя Маркса, конечно, не могли критически относиться къ его ученію, подходить къ отдѣльнымъ его положеніямъ съ желаніемъ провѣрить его на опытѣ, съ внутреннимъ правомъ оспаривать тотъ или иной тезисъ.
Между прочимъ, русскимъ рабочимъ усиленно внѣдряли примитивное раздѣленіе на «буржуазію» и «пролетаріатъ», на «владѣющіе классы» и «трудящихся». 1918—1921 гг. показали, что не существуетъ полнаго совпаденія интересовъ городскихъ рабочихъ и сельскихъ землепашцевъ. Въ деревнѣ отнюдь не благосклоннымъ окомъ глядятъ на 8-часовый рабочій день на фабрикахъ, а на заводахъ не мало клянутъ отказъ крестьянъ возить въ городъ хлѣбъ и иные продукты. Въ русскихъ условіяхъ тяга въ города и возвращеніе къ полямъ всегда носили нѣсколько своеобразный характеръ. Многіе крестьяне занимались въ городѣ отхожими промыслами, многіе рабочіе, съ своей стороны, не теряли связи съ деревней. Большевизмъ, нанеся особенно сильный ударъ городамъ, вызвалъ невиданную доселѣ тягу въ деревню фабрично-заводскихъ рабочихъ. Это не было органическое желаніе сѣсть на землю, но толкалъ въ деревню или, правильнѣе, выталкивалъ изъ города — безпощадный голодъ, невозможность добыть внѣ деревни пропитаніе. Большевизмъ, убивъ промышленность и, въ особенности, крупную, оказался безсильнымъ убить земледѣліе, въ особенности — мелкое. Жизнь пошла какъ разъ наперекоръ догмѣ.
Было бы безполезно и мало продуктивно искать виновниковъ всѣхъ извилинъ и искривленій пути нашего рабочаго движенія. Какъ ни набили оскомину ссылки на вину стараго режима, но, конечно, значительная доля отвѣтственности за развращеніе нашего рабочаго класса падаетъ на царскія правительства, разстрѣливавшія рабочихъ и цинично, при этомъ, заявлявшихъ «такъ было — такъ будетъ». Свою долю отвѣтственности несетъ и наша буржуазія, большинство которой упорно не хотѣло идти навстрѣчу духу времени. Въ интеллигентскихъ кругахъ сотворили себѣ кумира изъ «пролетаріата», не зная и не понимая его — возводили его въ фетишъ, теоретически заботясь о немъ — усиленно старались надѣть на него взятый на прокатъ изъ германскихъ магазиновъ соціалъ-демократическій мундирчикъ. Создававшаяся при этомъ "іnіquité renversée" рабочими не замѣчалась, не до осознанія «несправедливости навыворотъ» было въ моменты мистическаго опьяненія своей идеей, которая, развиваясь и расширяясь, доходила до проповѣди религіи всемогущества и всевластности пролетаріата.
Рабочій классъ впитывалъ въ себя вліяніе всѣхъ витавшихъ надъ нимъ теченій и, игнорируя свою слабую и подчиненную роль въ земледъльческой странъ, возомнилъ себя владыкой всероссійскимъ, призваннымъ замѣнить царя-самодержца. Постепенно, переходя со ступеньки на ступеньку, докатились, идя этимъ путемъ, до разрушенія промышленности и транспорта, до полнаго паралича производства и передвиженія. На самихъ рабочихъ больно стала сказываться всеобщая разруха. Русская революція во всѣхъ областяхъ жизни, словно но мановенію руки невѣдомаго режиссера, доводила дѣло разрушенія до конца, если не логическаго, то — теоретическаго. Въ итогѣ и получилось грандіозное кривое зеркало, на отраженіяхъ котораго наглядно, на основаніи демонстрированія каррикатурныхъ преувеличеній всѣхъ теоретическихъ построеній, всѣ классы населенія стали учиться, какъ не надо жить и дѣйствовать. Какіе это жестокіе и кровавые уроки! Но какіе въ то же время вразумительные!
Рабочій классъ выноситъ изъ революціи не только жестокій урокъ, онъ потерпѣлъ въ огнѣ ея и серьезный, не скоро поправимый уронъ. Промышленность разрушена такъ основательно, возстановленіе ея потребуетъ столько времени и средствъ, что на долго многіе рабочіе будутъ обречены на безработицу, во всякомъ случаѣ — на нехватку въ спросѣ на трудъ. Мало того, параличъ промышленности потребуетъ на извѣстное время ограничительныхъ толкованій многихъ завоеванныхъ рабочимъ классомъ правъ, въ томъ числѣ и 8 часоваго рабочаго дня. Русскіе рабочіе иронически относились въ свое время къ тому, что нѣмецкіе рабочіе, послѣ революціи въ Германіи, стали работать 8 часовъ на предпринимателя и 2 часа на государство, они въ это же самое время стали требовать доведенія рабочаго дня до 6 и 5 часоваго, пока большевики, милитаризируя промышленностъ, ввели 10, 11 и 12 часоваго. Законодателю въ новой Россіи придется, сохраняя законъ о 8 часовомъ рабочемъ днѣ, допускать въ отдѣльныхъ случаяхъ и отрасляхъ производства временныя и мѣстныя отступленія отъ этой нормы, ибо того будутъ властно требовать объективныя экономическія условія. Съ теченіемъ времени эти отступленія будутъ уменьшаться и, въ концѣ концовъ, сойдутъ на нѣтъ, но въ теченіе нѣкотораго періода они будутъ неизбѣжны. Новая власть во имя возсозданія экономической мощи страны и, слѣдовательно, благополучія и самихъ рабочихъ, должна будетъ всѣми мѣрами способствовать увеличенію производительности и облегченію условій производства. Эта временная жертва со стороны рабочихъ будетъ необходима для того, чтобы въ будущемъ имѣть возможность во всей полнотѣ пользоваться завоеваніями мартовской революціи 1917 г.
Такова, въ самыхъ общихъ чертахъ, кривая роли рабочихъ въ различныя фазы революціи и гражданской войны. Какова же форма участія въ революціонномъ процессѣ работодателей, торгово-промышленнаго класса?
VІІ. d. Торгово-промышленный классъ
Въ Россіи до сихъ поръ не создалось торгово-промышленной буржуазіи въ европейскомъ понятіи этого слова. Были отдѣльные купцы и промышленники, но не было класса, сплоченности, единой идеологіи. Въ силу этого, трудно говорить о роли торгово-промышленнаго класса въ революціи, приходится говорить лишь объ отдѣльныхъ группахъ или представителяхъ этого зарождающагося еще класса. Исторія участія торгово-промышленнаго класса въ революціи и гражданской войнѣ — пестра и лишена какого бы то ни было единства.
И до, и во время революціи имѣли мѣсто случаи ассигнованія отдѣльными представителями торгово-промышленнаго міра крупныхъ суммъ въ распоряженіе крайне-лѣвыхъ партій. Доходило до того, что въ составъ забастовочныхъ фондовъ поступали суммы, полученныя изъ рукъ промышленниковъ. Такова была острота желанія покончить со старымъ режимомъ въ верхахъ русскаго торгово-промышленнаго класса.
Едва ли не во всѣ составы Временнаго Правительства входили видные представители торговли и промышленности. Все это были люди безупречной честности и патріотизма, но мало подготовленные къ государственно-административной работѣ, часто — неврастенически-безпомощные и, главное, оторванные отъ своего класса. За ними часто не было ни сплоченной силы, ни большого вліянія въ ихъ же средѣ. Это были, попросту, нѣсколько даже деклассированные буржуа, типичные представители русской интеллигенціи, со всѣми ея достоинствами и недостатками. Въ этихъ кругахъ, довольно вліятельныхъ и авторитетныхъ въ столицахъ, а также въ крупныхъ центрахъ — Одессѣ, Кіевѣ, Ростовѣ и др., царила со времени революціи изрядная растерянность, искреннее желаніе пойти на уступки духу времени, ограничить себя, пойти на матеріальныя жертвы.
Тѣмъ временемъ, въ болѣе широкихъ кругахъ купечества и промышленниковъ стала все болѣе ярко обозначаться спекулятивная лихорадка. Иной купецъ-спекулянтъ готовъ былъ поддерживать крайне-лѣвую газету, лишь бы ему никто и ничто не мѣшали въ его спекулятивныхъ операціяхъ. Власть, увлеченная общими вопросами, сразу не обратила должнаго вниманія на ростъ спекуляціи, изъ нѣдръ здоровой части купечества не возникло достаточнаго противодѣйствія спекулятивнымъ стремленіямъ, репрессивныя мѣры не давали результатовъ, корпоративная борьба со спекулянтами осложнялась тѣмъ, что торговать и промышлять стали люди, чуждые купеческому и промышленному міру, никуда не записанные и нигдѣ не зарегистрированные. Ростъ спекуляціи внесъ не мало горючаго матеріала въ костеръ революціи. Въ широкой публикѣ, преувеличивая роль спекуляціи въ дороговизнѣ жизни, стало накопляться глухое недовольство противъ спекулянтовъ, подъ именемъ которыхъ, обобщая факты, стали подразумѣвать чуть ли не всю буржуазію. Забывая разстройство транспорта, нехватку сырья и топлива, параличъ промышленности — массовый обыватель выдѣлялъ изъ всѣхъ виновниковъ все растущей дороговизны — спекулянта. Спекуляція стала невольной пособницей большевизма, его двигателемъ и косвеннымъ проводникомъ.
