Алексей Павлов - Казак Дикун
Спустя несколько дней после названных событий Федор Дикун заглянул в шинок васюринского казака Ивана Прядуна. Невзрачное турлучное заведение под островерхой камышовой крышей с тремя оконцами на белый свет приткнулось за куренными казармами, где образовалась изначальная улица кустарей — одиночек. Тут обосновались ковали, горшечники, сапожники, хлебопеки, портные и иные умельцы.
Поздоровавшись с хозяином, Дикун уселся на лавку за крепко сколоченный стол, врытый в земляной пол.
— Что, Федя, казенные харчи надоели? — с улыбкой
спросил Прядун. — У вас там один кулеш да кулеш. Могу малороссийским борщом угостить.
— Угадал, дядя Иван, — в тон шинкарю ответил Дикун. — Наливай борща, а к нему добавь сала с горчицей, отощал я.
— А для сугрева малость варенухи?
— Лучше взвару. С варенухи у меня изжога, да без компании я горячительное не употребляю.
— А где же твой дружок Никифор Чечик?
— Его кинули на почтовую станцию, и он теперь мотается по трактам.
— Вот оно что. А ты все там же, в строительной команде?
— Там. Скоро, говорят, не то на соляной, не то на рыбный промысел отправят.
Малолюдье Карасунского Кута сказывалось и на шинке. Посетители его навещали в основном вечером, да и то в незначительном числе. А сейчас и обед кончился, и до темна было далеко, потому шинкаря клиентура не одолевала. К тому же подобных шинков возникло уже несколько, на всех едоков и питухов недоставало. Федор же так и подгадал, чтобы подкрепиться наедине, без шума и гама, больше пообщаться с земляком, узнать от него последние новости о Васюринской.
Шинкарь поведал немало и по родному куреню, и в целом по войску. Особливо остановился на последних заседаниях войскового правительства, на которых, как о том говорили ему завсегдатаи шинка, шла дележка земельных наделов между главными войсковыми батьками.
— Кошевой Чепега стал владельцем фруктовых и виноградных садов на Тамани, — вел повествование Прядун. — Они сохранились от турок, пришли в запустение, теперь вот Юзбаши удружил их атаману. Хотя зачем такое бремя одинокому человеку?
— Так у него есть племянник Евтихий Чепега, — вставил слово Дикун.
— Для него, наверное, и старается.
За Чепегой закреплялись наделы по рекам Кирпили и Кочеты, на двенадцать верст от хутора вверх и вниз, а «в степь сколько потребно земли отведено», за Головатым — по обеим сторонам тех же Кирпилей и Кочетов пространственно в тех же размерах, еще ближе — по Карасуну, за Котляревским — по обеим сторонам Бейсуга, от его строящейся мельницы вверх и вниз на десять верст, за прото- 3 Заказ 33
иереем Романом Порохней — по реке Кочеты от гребли кошевого атамана на шесть верст, Мокием Гуликом — по обе стороны гребли на реке Челбас вверх и вниз на четыре версты, ему же отдавался «в вечность» насаженный им сад вблизи Коптевского кордона на куренной джерелиев- ской земле. Секунд — майоры Константин Кордовский и Федор Бурсак становились владельцами значительных наделов по рекам Понура и Челбас, рядом и чуть дальше от них обосновался поручик Данило Волкорез, майор Бурное и другие старшинские чины.
— Это правда, что полковник Чернышев, — задал вопрос молодой васюринец земляку — шинкарю, — отправился в Санкт — Петербург за получением денег на строительство войсковой церкви?
Прядун подтвердил достоверность слухов:
— Царица три тысячи рублей обещала, он за ними и поехал.
Дикун знал, что у полковника было полно родственников в Васюринском курене. Спросил:
— Ну как там поживают Черныши?
— Недурно. Напахали много земли, скотом не бедны.
Позднее Федор и сам, подновив свой гардероб, съездил в свой курень. При посещении семьи Кодашей Федор многим интересовался, спрашивал и сам рассказывал. Запомнились ему впечатления хозяина хаты от поездки на Тамань.
— В конце февраля, — словоохотливо вел разговор Кондрат Кодаш, — я ездил на Тамань с чумаками за рыбой. Как раз потеплело, начиналась весенняя путина. Мы уже загрузились сулой, таранушкой, стерлядкой, обложили льдом поклажу, запаковали в солому и ряднину, тронулись в пугь. У Цокурова лимана остановились на отдых, распрягли волов, заварили уху. И вдруг неожиданно, будто гром загрохотал над лысой горушкой Бориса и Глеба, затряслась земля, заходила ходуном под нами, над той горкой полетели столбы огня, дыма и грязи. Мой супряжник по обозу корсунский казачишко по прозвищу Нетудыхата от испуга забрался под мажару и в панике заголосил: «Ой, рятуйте, пришло светопреставление!» Я ему кричу: успокойся и жди, когда кончится извержение грязевого вулкана. А он будто глухой, ничего не слышит, продолжает кататься под мажарой и оглашенно орать: «Пропала моя бедная голова». Гляжу на него, как он переживает земные и
небесные страсти, аж жалко его стало. Ну, думаю, вконец человек выбился из своей тарелки. Ан нет. Вулкан еще трепыхался, а Нетудыхата из‑под мажары резво подхватился и, держась рукой сзади за шаровары, во весь дух помчался к кустам… Тогда я понял: обойдется с ним, коль бегает, как олень.
Этот забавный эпизод вызвал у Федора, Ксении Степановны и Надии дружный смех. Справившись с ним, Дикун сказал Кодашам:
— А ведь я еще ни разу не был на Тамани. Буду проситься туда. Может, там деньжат заработаю.
По возвращении в Екатеринодар Федор заглянул в войсковую канцелярию, чтобы заполучить ордер к выезду на строительство Бугазской гавани.
Писарчуки творили свое бумажное дело. Один из них в тот момент подшивал в папку большой лист веленевой бумаги, возвращенной от судьи.
— Глянь сюда, — не обращая внимания на стоящего поблизу Федора, пригласил он к себе своего напарника. — Из Константинополя какой‑то Евгений Слепов накатал письмо судье Головатому. Будто там он оказался случайно. Напоминает, что он по квитанции сдал генералу М. И. Кутузову захваченные в Измаиле казаками пушки и морские якоря, ему, мол, за заслуги причитается треть их стоимости. Как ты думаешь, дадут столько?
— А кто его знает, — неопределенно буркнул лохматый канцелярист, уткнувшись в писанину.
Дождавшись Кордовского, Федор высказал ему свою просьбу. Тот повертел в руках инкрустированную трость, недовольно, с пренебрежением принялся отчитывать:
— Почему самочином обращаешься? Кто разрешил?
Дикун сослаться ни на кого не мог, он не испрашивал
разрешения ни у куренного атамана, ни у своего старшины по строительной команде.
— А что, самому за себя разве не можно просить? — сдерживаясь от возмущения, спросил Федор.
— Нельзя, — отрывисто, с непримиримой интонацией отрубил Кордовский. — Не рушь порядок и не мешай работать. Пусть ходатайствует за тебя твой начальник команды.
А тот, когда к нему обратился Федор, сделал удивленное лицо и напрочь отказал в удовлетворении его желания:
— Да ты в своем уме, парень? Куда я тебя отпущу? Приказано бросить все силы на достройку войсковой церкви. Не зря же полковник Чернышев из Санкт — Петербурга привез три тысячи рублей, дарованные матушкой — ца- рицей. И наша команда сюда занаряжена.
Вместе с наиболее сильными молодыми казаками и наемными рабочими Дикун трудился на распиловке могутных кряжей, доставленных сплавом по Кубани из Кавказского наместничества и заготовленных в ближайших лесах. Пильщики работали попарно, меняясь периодически местами: один на подмостях сверху, другой — на земле снизу. Длинное полотно пилы под их плавными усилиями то и знай двигалось со звонким «вжик», «вжик», расплас- товывая бревна на доски нужных размеров. Доски некоторое время выдерживались на просушке, а затем пускались в дело. Этим занимались мастера более высокого класса. Почти ежедневно церковную стройку навещал войсковой протоиерей Роман Порохня, наведывались сюда Чепега и Головатый. Их посещения вызывали очередное взвинчивание не столько темпов работ, сколько нервов мастеров и рядовых трудяг.
В те дни в Екатеринодаре по вызову атамана побывал землемер Екатеринославского наместничества Стамбулов. Шишка невеликая, всего прапорщик, а принимался он в войске по особому разряду, как личный представитель генерал — губернатора Карла Ивановича Таблица. Поскольку войсковой град обрел свой официальный статут, понадобилось произвести его планировку и размежевание улиц, разметить его перспективу развития на ближайшее будущее. Стамбулов не обременял себя детальной съемкой местности, работой на натуре. Он лишь обозначил межевание на карте, которую и преподнес атаману.
Неграмотный Чепега, мало чего смыслящий в чертежах, привлек к прочтению карты войскового писаря Кот- ляревского. Последний, повертев карту так и эдак, откровенно доложил:
— Как теперь сии закорючки в натуре соблюсти — ума не приложишь.
Расстроенный кошевой атаман отпустил Стамбулова восвояси с прозрачно изложенной цидулей: «он кончил сие межевание… по неимению в нем надобности при сем посылаю обратно». А мнительный Котляревский из‑за планировочных неувязок «прежестоко заболел». Несколько
