Эммануил Флисфиш - Кантонисты

Беглеца раздевали донага. Для батальонного командира выносили стул, чтобы его благородие не утомился от долгого стояния. В подобных случаях барабанщикам было приказано «бить корешками»; они обматывали руку тонкими концами розог, а били другим концом, чтобы было больнее. Для беглецов назначали по много сотен ударов, и редко кто выживал после экзекуции.

Были среди беглых кантонистов и «непомнящие», которые при поимке упорно не называли своего имени и не говорили где скрывались и из какой школы бежали. При поимке их первым делом сажали в тюрьму, и от арестантов они научились сказываться непомнящими родства. Это были большей частью парнишки 14—15 лет. После некоторого пребывания в тюрьме, беглецов пересылали в ближайшую кантонистскую школу, где сейчас же приступали к избиению, и молодые беглецы во всем признавались. Бывало, что в свою школу обратно не отсылали, и после наказания зачисляли в новую школу.

Из расспросов таких новичков кантонисты узнавали где лучше, а лучше означало там, где наказывали березовыми розгами, которые не так жгли тело.

Иные кантонисты, вконец, отчаявшись, кончали жизнь самоубийством: давились, топились, вешались и находили много других способов уйти из жизни. Самоубийц было так много, что для них создавали даже особые кладбища в заброшенных, топких и болотистых местах.

В мае каждого года происходил выпуск в действительную службу тех, которым исполнилось 18 лет. Статные и красивые назначались в специальные полки и в саперы. Остальная масса, так называемая «дрянь» определялась куда попало. Наряду с чисто солдатской дрессировкой часть кантонистов готовили в мастера, обучая разным ремеслам. Портные, сапожники, кузнецы, каретники и т.п. пополняли полковые мастерские; фельдшерские ученики рассылались по военным лазаретам. Слабые здоровьем, неспособные к тяжелому физическому труду, назначались в писаря. Для этого надо было иметь красивый почерк и выдержать ничтожный экзамен. Получив звание писаря, их рассылали по военным учреждениям. Из среды кантонистов же вербовались писаря для канцелярий всевозможных министерств и департаментов. Эти жили привольно и имели привилегии: не знали военной дисциплины, не пересылались с места на место, а потому обзаводились хозяйством. Круг знакомства гражданских писарей составляли мелкие чиновники. Кроме жалованья были у них и побочные доходы от обывателей, имевших дела в канцеляриях. Писаря-ходатаи добывали деньги и мошенническим путем, а потому за ними установилась дурная слава. Вели они не совсем безупречный образ жизни.

Положение же кантонистов-писарей в полках и военных учреждениях было прескверное. Переписывать бумаги приходилось в тесных помещениях со спертым воздухом. Спали в комнатах, где работали, на полу, на столах или на сдвинутых стульях. Несмотря на запрещение заниматься частной перепиской, они, тайком, в часы, свободные от казенной службы и во время вечернего досуга, выполняли частную работу, что еще больше их изнуряло. Живя на скудные заработки, полковые писаря-кантонисты ходили обтрепанными, болели туберкулезом и умирали в госпиталях одинокие и без чьего-либо присмотра и сожаления.

Многие кантонисты к фронту не годились, и немаловажной тому причиной были истязания, часто калечившие их. Корявые и те, кого Бог обидел наружностью, вообще выполняли в школах грязные работы, таскали помои, мусор, прислуживали в бане; их же назначали в мастеровые команды. Обучение ремеслам происходило двояким образом: в казармах и путем отдачи в частные мастерские.

В Петербурге и Москве были ремесленные команды, в которых числились от 700 до 1000 учеников-кантонистов в каждой. Все кантонистские школы страны посылали туда неспособных к фронту. Но петербургская и московская ремесленные команды не могли принять всех, а потому назначенных в мастера отдавали по контрактам частным мастерам. Там их держали до исполнения кантонисту 18 лет и затем назначали в войска, дабы армия имела своих мастеров.

Уровень ремесленной подготовки был невысок. Продукция солдатских швален и мастерских была некачественная. Работали однообразно, по казенному шаблону, да и желания совершенствоваться не было: ведь в казармах работали на солдата, который не взыщет, не потребует ни красоты, ни изящества. Обучение ремеслам вне казармы было успешнее в городах, чем в провинциальной глуши и в деревнях, куда кантонисты также посылались на обучение. Хозяева-ремесленники использовали их для посторонних надобностей. Надлежащего надзора со стороны военного начальства не было и выходили они недостаточно обученными, без необходимой практической подготовки.

Обучавшиеся в городах кантонисты-мастеровые получали более солидные знания.

Несладка была жизнь «контрактных» у хозяев-мастеровых. Работу начинали в 6 утра, кончали в 9 вечера, а когда бывали экстренные заказы, засиживались и за полночь. Кормили плохо и недостаточно. В первые 2-3 года «контрактный» выполнял всю домашнюю работу в доме вплоть до укачивания хозяйского ребенка. Спали кантонисты на полу в мастерских, помещавшихся обычно в подвальных этажах. Тюфяком служил половик, концом которого и накрывались. В баню ходили редко, а из-за тесноты и грязи насекомые заедали. Зимой и летом они одевались в одинаковые лохмотья; белье висело на них лоскутами, сапоги — дырявые. Правда, кантонисты-мастеровые имели при себе форменные шинели, брюки, шапки, сапоги, но носить их запрещалось. Казенное имущество берегли для инспекторских смотров.

Выпуск в армию был большим событием в жизни школы и вызывал оживление, суматоху и радость. Еще больше волновались и тосковали те, кому еще суждено было оставаться в стенах школ несколько лет. Тяжела была для них разлука и они горячо завидовали своим уходящим товарищам.

А с уходящих, у кого были деньги, присланные родными и хранившиеся в заведении, высчитывали по рублю... за розги, которыми их же секли.

До отправки выпускников по местам назначения в городе совершался настоящий разбой. У кантонистов существовал издавна обычай расплачиваться с начальством на прощанье за все те муки, которым они их подвергали, и этот обычай исполнялся нерушимо.

Выпускники составляли отряды примерно человек по 20 в каждом; самые смелые возводились в атаманы. Вооружившись, кто чем мог, они прятались в тех местах, где лежал путь их «воспитателей». Лишь только выслеженный офицер приближался к месту, где притаились мстители, как раздавался свист. Выскочив из засады, они сбивали офицера с ног, оттаскивали зверя подальше от дороги, и пошло побоище. Устанут одни — их сменяют другие, затем третьи. Били смертным боем, куда попало. Били без пощады, без жалости. Начальство отлично знало об этом обычае и бывало начеку. Офицеры вечерами не рисковали ходить пешком, а ездили в каретах и на таких лошадях, которых нельзя было остановить, подвергаясь риску быть раздавленными. В квартирах своих начальников выпускники выбивали стекла, громили, разрушали все, что попадалось под руку.

Лишения, жизнь впроголодь, твердая воля выжить во что бы то ни стало, выработало у кантонистов непревзойденные в некотором роде качества. Были среди них знаменитости, которые никогда не попадались в воровстве. Однажды во время смотра в окрестностях Умани один из них, по кличке Цыбулька, умудрился украсть часы у генерала, производившего смотр. Были среди кантонистов и парни баснословной выносливости, когда их секли розгами. Сколько бы ни избивали, они не кричали и не просили о пощаде; истязаемый оставался нем, и когда экзекуция кончалась, спокойно одевался и занимал свое место в шеренгах, как будто с ним ничего и не случилось. Обычно же при сечении молили о пощаде и, не получая ее, начинали осыпать бранью мучителей, затем опять молили и так по многу раз.

Встречались среди кантонистов и большие таланты, с большими художественными дарованиями. Были музыканты, живописцы, ваятели из воска и хлеба и творили они без всяких инструментов. Начальство же, видя их работы, не поощряло и не обращало никакого внимания на самобытные таланты. Правда, таких умельцев начальство использовало, заставляя делать кое-что для себя.

В 1856 году были упразднены кантонистские школы, солдатские дети освобождены от принадлежности к военному ведомству и прием малолетних рекрутов прекращен. 378 тысяч кантонистов, находившихся к тому времени в школах, были освобождены и возвращены их семьям. За время существования кантонистских школ, в них воспитывалось свыше 8 миллионов мальчиков.

В том же 1856 году закончилась Крымская война, продолжавшаяся три года. Десятки тысяч солдат, бывших кантонистов, приняли в ней участие. Многие из них погибли. О характере дисциплины в войсках того времени можно судить по словам офицера Г. Д. Щербачева, принявшего участие в Крымской войне.