Владимир Успенский - Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Не без труда отодвинул Михаил Иванович это тяжелое кресло. Подумал: откуда у гласных такая ненависть к новой власти? Ведь там, в зале, собрались не капиталисты, не родовитые дворяне, а в общем-то простые люди, страдавшие при царизме, среди которых немало выходцев из крестьян, из рабочих. Многие из них боролись против самодержавия, прошли те же самые тюрьмы и ссылки, что и большевики. С некоторыми Калинин встречался в царских застенках. А теперь они стали лютыми врагами. Почему? Разница в образовании, в общественном положении? Ну, нет, образованностью могут блеснуть далеко не все думцы... Просто большинство тех, кто демонстративно хохотал в зале, являются вольными или невольными выразителями интересов буржуазии. До недавних пор они состояли (а кое-кто состоит и по сей день) на службе у финансовых воротил, у купцов, культура которых растилась в ресторанах на битье стекол да в конюшнях. У этих «борцов за революцию» сказалась их родственная связь с буржуазией, они почувствовали смертельную угрозу своему классу, что и вылилось внешне в страшной злобе персонально к новому городскому голове.
Они беснуются от бессилия и, возможно, от подсознательного понимания собственной неправоты. У кого нечиста совесть, тот готов унижать, оскорблять других, не гнушается ни клеветой, ни насилием, лишь бы достичь цели. А люди, убежденные в своей правоте, действуют уверенно, твердо, но без жестокости. Так будет поступать и он. Пусть в зале думцы низвергают на него потоки хулы - он будет работать.
Михаил Иванович снял телефонную трубку, соединился со старшим бухгалтером управы:
- Говорит городской голова Калинин. Зайдите, пожалуйста, ко мне.
- Кто? Кто говорит?
- Новый городской голова Калинин, - терпеливо объяснил Михаил Иванович, хотя и уловил насмешливые нотки в голосе бухгалтера.
- Извините, но мне такой неизвестен, - сказал бухгалтер и повесил трубку.
«Ну, что же, начнем с другого конца». Калинин вызвал коменданта думы:
- Немедленно приведите ко мне старшего бухгалтера.
- А если?.. Если они не пожелают? - изогнулся в полупоклоне комендант.
- Бухгалтер находится на службе и обязан явиться. Если не пойдет сам, привести надо.
- Силой? - изумленно спросил комендант.
- Может и так. Но лучше - словами. Комендант вышел из кабинета и через несколько
минут возвратился. Произнес растерянно:
- Старшего бухгалтера нет. Они отбыли со службы. И многие другие отбыли тоже.
- Понятно, - усмехнулся Калинин.
Плохо ли, хорошо ли, но обстановка по крайней мере прояснялась. Саботаж - прием не новый. Им пользуются сейчас служащие многих учреждений. Михаил Иванович был готов к этому, заранее продумал некоторые контрмеры.
В комнату, нарочито громко топая, вошел Шрейдер.
- Надеюсь, вы захватили только мой кабинет, но не мои личные вещи?
- Чем скорее вы заберете отсюда свое пальто и калоши, тем будет лучше.
- Признателен. Но здесь и мои бумаги.
- Будьте любезны.
Шрейдер принялся рыться в ящиках стола, сердито сопя. Совал бумаги в портфель. Потом снял пальто с вешалки в углу кабинета. Глянул на Калинина, словно оценивал:
- Кресло-то великовато для вас.
- Ничего, - утешил его Калинин. - Мне нравится, когда просторно.
Шрейдер удалился, не попрощавшись. «Трогательная забота» эсера развеселила Михаила Ивановича. Вышел из-за стола. Кресло действительно было рассчитано на двух таких, как Калинин. Сделано с верой в то, что массивность, тяжеловесность сами по себе производят впечатление, укрепляющее авторитет власти. Конечно, жаль Шрейдеру оставлять такое сиденье. Михаил Иванович прошелся по мягкому ковру, предложил коменданту:
- Давайте осмотрим управу.
Коридоры и комнаты на всех этажах были пусты, чиновников словно ветром сдуло. Куда ни глянешь - везде разбросанные в беспорядке бумаги, распахнутые настежь дверцы шкафов, опрокинутые стулья. «Дела» расшиты, документы валяются под ногами.
- По какое время выплачено жалованье служащим?
- На два месяца вперед, - сказал комендант. - Такое указание было.
- Считают, значит, что больше двух месяцев Советская республика не продержится, можно дома пересидеть. Или денег в управе оказалось мало?
- Не могу знать, - торопливо ответил комендант, словно отмежевываясь от действий властей. - У меня все работают: истопники, сторожа, курьеры, дворники, уборщицы. И те служащие, которые в здании думы живут, тоже здесь.
- Пригласите их от моего имени на собрание.
- Служащих?
- Всех.
- Что? И дворников?
- Среди дворников тоже найдутся грамотные.
- Читать-писать умеют.
- Это неплохо, - рассеянно ответил Михаил Иванович, думая о своем.
Младшие служащие, низшие чины управы конечно же знают делопроизводство не хуже своих коллег, старших по должности. А может, и лучше - они ведь непосредственно занимались всеми бумагами. Надо объяснить им, к чему приведет саботаж, какой ущерб 8 наносит он жителям Питера. И сказать, чтобы сознательные граждане без промедления взяли в свои руки бразды правления.
А после собрания - в центральный комитет профсоюза рабочих и служащих городского хозяйства. Оттуда - на важнейшие предприятия городского самоуправления. Поговорить по-дружески с людьми, предупредить их, что административный персонал наверняка начнет забастовку против нового городского головы. Однако работа предприятий не должна прекращаться - вся надежда при этом на трудящихся, на низших служащих.
2
Шрейдер и его сообщники цепко держались за власть. 2 декабря они как ни в чем не бывало собрались в здании думы, открыли очередное заседание. И в это же время, как по сигналу, оставили работу администрация и технические руководители трамвайных парков, газового завода, электростанций, водопровода. Ушли многие телефонистки.
Сообщения одно хуже другого поступали к новому городскому голове. То телефон приносил очередную неприятность, то приезжали посыльные с предприятий:
- Мусоросжигательная станция перестала жечь мусор.
- Три четверти трамваев стоят.
- Оранжереи без присмотра, погибнут цветы и редкостные растения.
- В приюты и богадельни не завезли продукты.
- Ломбард закрылся.
- Ассенизационный обоз не получил нарядов, не знает, куда высылать бочки.
Неприятности наслаивались, трудно было сообразить, что важнее, за что браться в первую очередь.
Михаил Иванович, ничем не показывая своего беспокойства, сидел в кабинете выбритый и аккуратно причесанный, в отглаженном френче и начищенных сапогах. Остро отточенным карандашом записывал на листе сообщения: в столбик, одно под другим, оставляя справа место для пометок. Сообщений поступало так много, что лист пришлось повернуть другой стороной.
Сотрудники, заходившие в кабинет, сочувственно смотрели на городского голову. Заглядывали, тая усмешку, гласные. Сам Шрейдер завернул на минутку, якобы взять что-то. Порылся в ящике, сунул в карман какую-то бумажку. Хотелось ему позлорадствовать, увидеть растерянность нового хозяина города, но растерянности-то как раз и не было. Калинин встречал всех радушно, даже с улыбкой, подкручивая кончики усов.
Трудное положение сложилось, конечно, в городе, но не такое уж мрачное и безнадежное, как хотели бы думцы. Главное было в том, что даже сегодня, в первый день организованного саботажа, ни одно из крупных предприятий городского хозяйства, ни один отдел управы полностью работу не прекратили. Хоть вполсилы, хоть в четверть силы, но все же работали. В трамвайных парках руководство взяли на себя местные комитеты, в которых решающее слово принадлежало большевикам. И уже после полудня на линию добавочно вышли десятки вагонов. К водопроводчикам отправились рабочие из нового состава думы. Места телефонисток заняли революционные солдаты-связисты.
Это, конечно, временные меры. Требовалось как можно скорее строить новый аппарат городского самоуправления. Но прежде чем строить, надо расчистить площадку. Аппарат управы насчитывал около тысячи сотрудников. А если брать все канцелярии, комиссии, особые присутствия, подчинявшиеся городскому голове, то количество служащих возрастало почти до двух тысяч. Разве нельзя обойтись меньшими силами?
Михаил Иванович уточнил, сколько служащих вышло в этот день на работу. Оказалось: около ста низших, десять средних и высших. Это люди надежные, им можно доверить руководящие посты. А тех, кто не явился, - уволить. Если кто-либо одумается и придет, таких принимать на службу заново, при одном обязательном условии: он должен дать твердое обещание работать добросовестно.
Раздался стук в дверь, и Михаил Иванович увидел на пороге Ивана Евсеевича Евсеева. Обрадовался ему, как родному. От степенного, основательного Евсеича словно бы веяло доброжелательной уверенностью. После улицы, в натопленном помещении, ему было жарко, на раскрасневшемся лице заметнее выделялись рябинки-оспинки. Под расстегнутым воротом кожаной куртки виднелась добротная шерстяная фуфайка.
