Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
— По крайней мере наступит конец этой человеческой бойне.
— Напрасно чума не извела его в сирийских пустынях! — бормочет старый полковник, только что получивший известие, что сын его убит наповал.
Бертье сидит у стола и записывает приказания императора.
Между тем перевязочный пункт переполнен тяжело раненными. Они рассказывают ужасы о резне, которая происходит на поле битвы.
Асперн опять занят австрийцами. Французы бегут к единственному мосту, который ведёт в Лобау. Начальники с трудом могут сохранить какой-нибудь порядок в этой неистовой суетне окровавленных, изнурённых солдат, жаждущих отдыха и покоя. Проходит партия австрийских пленников. Эгберт хочет присоединиться к своим товарищам, но Бертье останавливает его.
— Император говорил с вами, — сказал Бертье. — Он может опять потребовать вас по своём возвращении.
Эгберт едва держится на ногах от усталости и потери крови. Он садится в изнеможении у моста на кучу сваленных досок. Кругом со всех сторон слышатся крики, гром пушечных выстрелов, лошадиный топот. Мост запружен телегами с порохом и артиллерией. Тяжело раненные падают под ноги лошадей. Общее смятение увеличивается с каждой минутой.
Неподвижно стоит императорская гвардия и подсмеивается над бегущими.
— Ну, сегодня маленький капрал плохо исполнил своё дело, — говорят они между собою. — Теперь он уже не должен ворчать, если с другими случится неудача. Он сам узнал, как это вкусно.
— Да не удирайте же так быстро, — кричат другие бегущим. — Смотрите, потеряете подошвы!
— И штаны в придачу!
— Как будто в воде лучше умирать, чем в огне! — замечает старый ветеран.
— Разве ты не знаешь, старина, что эти жабы перескочут через всякое болото!
В это время на мосту происходит невообразимая суматоха и толкотня. Каждый старается проложить себе дорогу и столкнуть более слабого. Несколько человек раздавлено артиллерией. Иные перелезают через повозки, на которых перевозят раненых. Крики, визг, говор, грохот артиллерии — всё это раздаётся разом.
Император вернулся, весь покрытый пылью.
— Лан ранен, — сказал он, обращаясь к Бертье, на лице которого отразился ужас при этом известии.
Медленным, но верным шагом проходит Наполеон перед фронтом своей гвардии, как рассудительный игрок, который хладнокровно взвешивает свою последнюю ставку. Гвардия не встречает его обычным: «Vive l’Еmрrгеur!» Молча, стоя навытяжку, отдают ему честь ветераны. Их молчание равносильно для него судебному приговору.
— Генерал Мутон! — зовёт император.
Генерал подошёл к нему.
— Мой храбрый Мутон, — сказал торопливо Наполеон, взявшись за пуговицу его мундира, как он делал это в минуту сильного возбуждения. — Наша судьба висит на волоске. Я только что вернулся из Эслингена. Австрийцы могут овладеть им. Возьмите с собой ваших стрелков. Они были в деле при Эйлау. Удержите деревню во что бы то ни стало! Вы сами понимаете, что если неприятель ворвётся с этой стороны к нашему мосту, то мы погибли. Не теряйте ни минуты. Я рассчитываю на вас и знаю, что вы не обманете моих надежд.
Генерал тотчас же удалился, чтобы исполнить повеление императора.
Пока приходят в движение австрийские полки, назначенные в дело, Бонапарт отдаёт дальнейшие приказания. Он видит всю невозможность перейти мост со всей массой артиллерии, людей, телег и повозок до наступления ночи, которая скрыла бы от неприятеля отступление его армии. Наполеон убеждён, что эрцгерцог при своей крайней осторожности не станет беспокоить его ночью после чувствительных ударов, полученных им, несмотря на победу. Но до наступления темноты он должен во что бы то ни стало удержать свою армию на этом берегу и отстоять мост.
Конница вытянута в две линии: одна между Асперном и Эслингеном, другая между Эслингеном и Дунаем; за нею следует гвардия. Ружейные выстрелы почти прекратились. Только время от времени слышатся они со стороны Дуная.
Пробило пять часов.
Не скоро наступают сумерки в солнечный майский день. Ещё долго придётся французам выдерживать их трудное положение. Начинается непрерывная канонада. Австрийцы придвинули к Эслингену свою многочисленную артиллерию и осыпают неприятеля градом пуль и картечи.
Пули ложатся у ног императора. Медленно оставляет он своё место и идёт к мосту. Между полем битвы и рекой остаётся узкое пространство в четверть мили. Тысячами лежат раненые. Число их увеличивается с минуты на минуту. Весь берег покрыт обломками боевых снарядов. Гренадеры в поспешном бегстве сбросили свои ранцы, конница — кирасы. Но мост уже непроходим. Многие, обезумев от страха, бросаются в воду, чтобы плыть на другую сторону в надежде скрыться от неприятеля.
Император подходит к тому месту, где сидит Эгберт. Цвет его лица пепельно-серый; маленькая шляпа почти на затылке; волосы в беспорядке покрывают его лоб.
— Воды, — говорит он беззвучным голосом.
Прежде чем слуги и адъютанты успели исполнить его желание, Эгберт добежал до реки, зачерпнул своей шляпой воды и подал её императору.
Наполеон провёл мокрой рукой себе по лицу.
— Это освежает! — сказал он.
Скрестив руки на груди, смотрит он на ужасающую картину битвы.
Вот он поворачивается к реке; на губах его показывается улыбка глубокого презрения.
— Это что значит? — спрашивает он стоявшего возле него Цамбелли, указывая на мост. — Прикажите тотчас очистить всё это и сбросить в реку!
Верхом, с поднятыми палашами бросаются жандармы к мосту. На минуту раздирающие крики и вопли заглушают шум битвы. Люди разогнаны ударами сабель и лошадиными копытами. Трупы, оружие, телеги, лафеты летят в воду.
За полчаса мост был освобождён.
Эгберт не дождался этого. Он поспешно встал со своего места, как только жандармы въехали на мост, и отправился на перевязочный пункт, но тут его ожидали другого рода ужасы. Он невольно содрогнулся при виде такого количества изувеченных раненых и умирающих.
Доктора и их помощники особенно хлопотали около двух раненных.
Один из них был австрийский генерал-лейтенант Вебер, другой — маршал Лан.
Пуля поразила маршала в тот момент, когда он сошёл с лошади, уступая настоятельным просьбам своих приближённых, которые доказывали ему, что, оставаясь верхом во главе своего войска, он представлял собой слишком удобную цель для неприятельских выстрелов. Печальная весть с быстротою молнии разнеслась в войске и привела его в уныние. Маршал Лан был одним из самых достойных и храбрых сподвижников Наполеона во время его первого знаменитого похода в Италию. Между солдатами он слыл республиканцем, несмотря на свой маршальский жезл. Ампутация, предпринятая врачами, вывела раненого из бессознательного состояния и вызвала из его груди глухие стоны.
Наполеон, узнав о несчастии, постигшем верного товарища
