Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева - Артуро Перес-Реверте
– Но в Мадриде идут настоящие уличные бои!
– Идти им недолго. Без армии горожане обречены. Армия же не выйдет из казарм.
– Надо подать пример, и нас поддержат остальные!
– Пожалуйста, не говори глупости.
И, оставив Веларде бормотать бесполезные доводы, Даоис с непокрытой головой, заложив руки за спину, спускается во двор, начинает расхаживать по нему взад и вперед, приковывая к себе все взоры. С наружной стороны тяжелых запертых ворот, из-под кирпичной, крытой железом арки по-прежнему доносятся крики «Ура Испании!», «Многая лета королю Фернандо!», «Слава нашей доблестной артиллерии!», «Смерть французским собакам!» и чуть приглушенный расстоянием, но все равно перекрывающий голоса грохот ружейной пальбы. И каждый выкрик, каждый выстрел разрывает сердце Луису Даоису, переживающему горчайшие минуты своей жизни.
А покуда капитан Даоис ведет во дворе артиллерийского парка переговоры со своей совестью, на другом конце города, у южных его застав, у Хоакина Фернандеса де Кордобы, маркиза де Мальпики и его соратников пересыхает во рту при виде того, как к Толедским воротам поднимается французская конница. Несколько позже, когда будут подведены итоги этого дня, станет доподлинно известно, что из казарм в Карабанчелес бригадный генерал Риго вывел девятьсот двадцать шесть сабель – два кирасирских полка: они-то сейчас и идут на рысях по прямым, тянущимся на север до самого Мансанареса аллеям, чтобы затем, поднявшись по улице Толедо, выйти на площадь Себада и Пласа-Майор.
– Боже милосердный… – бормочет слуга Ольмос.
Маркиз, не питая особенных надежд на спасение, оглядывается вокруг. Толедские ворота, через которые французы с боем должны прорваться в город, обороняет около четырехсот человек. Сказать, что преобладают люди низкого звания, одетые как принято в кварталах Сан-Франсиско и Лавапьес – бурые куртки, головные платки с черной или белой каймой, широкие штаны без намека на чулки под ними, – значит ничего не сказать: большую часть составляет здесь настоящий уличный сброд – лихая мадридская голь и рвань, привыкшая все дела улаживать ударом ножа, женщины с окрестных улиц, пользующихся дурной славой, хотя, конечно, представлены и добропорядочные обитатели Паломы и ближних домов, мясники и дубильщики из Растро, слуги, горничные, кухарки из окрестных гостиниц и харчевен. Как ни старался маркиз де Мальпика привести оборону хоть в мало-мальское соответствие с правилами военного искусства, как ни настаивал и ни надрывался, они все сделали на свой вкус и по своему разумению, расположась по признакам дружбы и родства, так что каждый занял позицию, ему лично представляющуюся наиболее выгодной и благоприятной: одни, перегородив улицу телегами, тачками, земляными корзинами и кирпичом с ближней стройки, засели за этой баррикадой, беспредельно доверяя своим навахам, кухонным ножам, тесакам, топорам, вертелам, садовым ножницам. Другие – те, у кого были ружья, дробовики, карабины, пистолеты, – устроились в госпитале Сан-Лоренсо и на балконах или в окнах выходящих на площадь зданий, вместе со множеством женщин, кипятящих воду или масло. Маркиз – капитан запаса Малагского пехотного полка – единственный, кто обладает познаниями в военном деле и известным практическим опытом, с трудом сумел навязать своему воинству кое-какие тактические хитрости. Зная, что конница без больших усилий преодолеет слабую баррикаду, он расположил позади нее, на ступенях колоннады на углу улицы Кохос, человек тридцать, готовых исполнять его приказы, – своих слуг, тех, кого привел с улицы Альмудена и кто пристал по дороге. Среди них выделяются женщина с топором и аптекарский ученик.
– Ваша задача, – объяснил он, – ударить во фланг кавалерии, когда она, разнеся баррикаду, выедет на площадь.
Тем, у кого есть ружья армейского образца, – лузитанскому драгуну, четверым дезертирам-валлонам, лакею Ольмосу и привратнику из совета Кастилии – он советует выцеливать офицеров, знаменосцев, трубачей.
– Короче говоря – бейте всякого, кто скачет впереди, отдает приказы и больше других машет руками. Если нас рассеют, уходите врассыпную, отступайте к площади Себада… Встретимся там.
Один из добровольцев – конюх дворцовых конюшен, вооруженный древним мушкетоном, – доверчиво улыбается. Для испанского народа, привыкшего слепо повиноваться религии и монархии, дворянский титул, сутана или мундир – суть единственное, на что можно опереться в переломные моменты. И это подтвердится в самое ближайшее время, когда начнут создаваться хунты, которые поведут с французами войну.
– А как вы полагаете, ваша милость, наше-то войско придет?
– Ну разумеется, как же иначе, – лжет маркиз, не питающий на этот счет ни малейших иллюзий. – Придут непременно. Только до их прихода надо будет продержаться, сколько можно.
– Рассчитывайте на нас, сеньор маркиз.
– Ну, в таком случае – по местам. И – помогай нам Бог!
– Аминь.
А по ту сторону Пуэрта-де-Толедо очень многозначительно играет на солнце сталь кирас, шлемов, сабель. Крики «ура!», которыми только что поднимали свой дух горожане, обрываются. Немеют по-прежнему открытые уста, и глаза, вылезая из орбит, смотрят на приближающуюся конницу. Припавший на одно колено за деревянным пилоном колоннады маркиз с карабином в руках, двумя пистолетами под рукой и тесаком за поясом надвигает шляпу пониже, чтобы солнце не било в глаза, вспоминает жену и двоих сыновей. Крестится. Он хоть человек и богобоязненный и набожности своей не скрывает, все же старается сделать это незаметно. Тщетно. Его лакей Ольмос, а за ним следом и многие другие, из тех, что поблизости, следуют его примеру.
– Вон они! – восклицает кто-то.
На мгновение маркиз перестает так пристально всматриваться в сторону Пуэрта-де-Толедо. Он пытается понять, почему все сильнее подрагивает его упершееся в настил колоннады колено, и вот наконец понимает: это ходуном заходила земля под коваными копытами надвигающейся кавалерии.
К полудню центр Мадрида являет собой сплошное поле непрекращающейся битвы. На пространстве, ограниченном улицей Алькала, проездом Сан-Херонимо, зданием королевского почтамта, площадью Сан-Фелипе и Калье-Майор, валяются трупы бойцов обеих противоборствующих сторон – зарезанные французы, распростертые на земле мадридцы; на четвереньках, оставляя кровавые следы, уползают раненые, ржут издыхающие кони. Сражение продолжается, пощады никто не просит и никто не дает. Немногие имеющиеся мушкетоны и дробовики уже по нескольку раз сменили хозяев, переходя из рук убитых в руки еще живых. После каждой атаки рассеянные было горожане собираются вновь, выскакивают из
