Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг
Никто?.. Бог мой! – торжественно повторил он. – Здесь нет ни одного русского офицера!.. Если бы тут был хоть один офицер, хоть один солдат, то вы знали бы, кто Милорадович!
Он вынул шпагу и, держа ее за конец клинка эфесом к мятежникам, продолжил с возрастающим воодушевлением:
– Вы знали бы все, что эту шпагу подарил мне цесаревич великий князь Константин Павлович, вы знали бы все, что на этой шпаге написано: «Другу моему, Милорадовичу», – по слогам прочел он.
– Другу!.. Слышите?.. Вы знали бы все, что Милорадович никогда не придаст друга… и он не может быть изменником брату царя… Не может!
Он не спеша вложил в ножны шпагу.
Над площадью повисло молчание…
– Об этом знает весь свет, но вы о том не знаете… Почему?.. Потому что нет тут ни одного офицера, ни одного солдата! Нет! Тут одни лишь мальчишки! Осрамившие русский мундир! Воинскую честь! И звание соддата!..
Что вы затеяли? Что сделали?! – голос его гремел над площадью. Он владычествовал, он повелевал толпою.
Солдаты и многие офицеры внимательно слушали его, потупив глаза, и уже начинали стыдиться и понимать, на что они посягнули.
Подняв высоко руки и привстав на стременах, Милорадович продолжил:
– Вы должны сейчас идти, бежать к царю, упасть к его ногам! Слышите ли?.. Все за мною! За мной!!! – как когда-то в бою перед атакой, закричал он, взмахнув рукой.
Наэлектризованная его речью толпа качнулась, солдаты непременно пошли бы за ним… Непременно! Его адъютант мог поклясться в этом!..
Но тут генерал схватился за грудь, которую в пятидесяти пяти сражениях не смел коснуться вражеский металл, глаза закрылись, он качнулся и упал на руки своего адъютанта, не услышав предательского выстрела и не увидев сизого облачка дыма.
Крепко обхватив раненого, Башуцкий положил его голову на колени и с каким-то потрясением бесконечно кричал: «Граф!.. Граф!.. Графф!..»
Оболенский и Нарышкин начинали мерзнуть.
– Да-а… Ребятам тоже несладко! – глядел князь в сторону красногрудых мундиров Московского полка.
Вдруг московцы закричали: «Ура!» – и замахали киверами с высокими султанами. Штыки закачались над их головами.
Народ заволновался, и толпа качнулась к Неве, потащив с собою друзей. Раздались крики: «Ура, Константин! Да здравствует конституция!»
Через минуту они поняли причину: со стороны Адмиралтейской площади к восставшим бежали солдаты с красными лацканами на мундирах и синими воротниками.
– Лейб-гренадеры! – с воодушевлением сообщил кивнувшему головой Нарышкину князь.
Он, неожиданно для себя, держал сторону не хотевших присягать Николаю полков.
«Ура, Константин!» – снова закричали в толпе.
Прокашлявшись и набрав воздуха в легкие, князь Григорий изо всей силы рявкнул: «Ура, Константин!»
Серж задохнулся от хохота.
– Смотри, а то опять сошлют в Молдавскую армию.
Только все немного успокоилось, как со стороны Галерной застучали барабаны и на площадь, взвод за взводом, четко чеканя шаг, вступили солдаты в черных мундирах.
– Гвардейский флотский экипаж! – отчего-то радуясь, сообщил Сержу князь. При грамотном командовании с такой силищей можно свободно посадить на трон даже будочника Чипигу, а не то что Константина. Эх, выпить бы сейчас… И куда все лоточники запропастились?
Конногвардейский полк наконец-то построился, и генерал-майор Орлов, перекрестившись, повел его прежде шагом, а затем малой рысью по Почтамтской улице, мимо Исаакиевского собора, по Вознесенской, мимо дома Лобанова на Адмиралтейскую площадь.
Остановив конногвардейцев и чуть подумав, Орлов повернул кирасиров фронтом к Петропавловской площади и приказал выровнять ряды.
Тут же по полку прошла суматоха, и раздались смешки: на площадь во весь опор влетели кавалергарды, ведомые своим командиром полковником Апраксиным.
– Проспали кавалергарды! – ржали конногвардейцы. – Ну да! Им далече сюда из своих казарм у Таврического сада скакать…
– Смир-р-рна! – раздалась команда, и трубачи заиграли встречу.
От построенного справа батальона преображенцев манежным галопом в их сторону скакал статный генерал в голубой ленте.
– Царь, царь, царь… – прошел шепот по строю.
Орлов, салютуя шпагой, поскакал навстречу.
Трубачи смолкли. Командир полка четко отрапортовал, и оба подъехали к полку.
Император поздоровался. Дружное и воодушевленное «ура!» было ответом на его приветствие.
Из рядов мятежников раздалось: «Ура, Константин!»
Николай отъехал к преображенцам, а Орлов скомандовал:
– Конногвардейцы… Смир-р-рна! Палаши вон!
Клинки лязгнули о железные ножны.
Первый дивизион пошел налево и вдоль здания Сената. Второй и третий не спеша потянулись вдоль Адмиралтейского бульвара. Дойти до самой набережной эскадроны не сумели: там высились кучи крупной гальки, выгруженной с барок для постройки Исаакия.
Рубанов остановил свой дивизион и скомандовал поворот на месте – лицом к площади.
Командир другого дивизиона, полковник Захаржевский, отдал такую же команду, и теперь фронт всех четырех эскадронов повернулся в сторону восставших.
Холодало. Со стороны Васильевского острова подул ледяной ветер. Мерзли ступни в стременах и колени в суконных рейтузах, мерзли пальцы, державшие рукояти клинков, да еще играли на нервах мальчишки, съезжавшие с горы из гальки и норовившие проскочить между лошадиных крупов. Лошади беспокойно фыркали и перебирали копытами, пугаясь шелеста скатывающихся из-под ног ребятни камней.
«Да ну их всех к черту! – ругнулся в душе Рубанов. – Они не решат, кому править, а мы задницы морозь!»
– Вольно! – отдал команду. – Палаши в ножны.
Конногвардейцы повеселели и стали растирать руки и колени.
– Уяснил, салага, для чего баранья безрукавка годна?! – услыхал Рубанов голос унтера Тимохина, обращенный к молодому кирасиру.
К Максиму подъехал полковник Захаржевский.
– А пожалуй, первому дивизиону похуже нашего… – Привстал он на стременах и глянул в сторону Сената, где на другой стороне площади маячили черные конногвардейские каски, и было видно, как с крыши Сената забравшиеся туда строители Исаакия – каменщики, штукатуры, маляры – ссыпали на них камни и дрова.
– Как бы командира не угробили… – стал переживать полковник. И на молчаливый вопрос Рубанова пояснил:
– Тыщу мне вчера продул и сразу не отдал, шельма. Ты же с нами не остался играть…
– Ко мне гости приехали. – Стали успокаивать они коней.
Свора ребятишек, выбежавшая со стороны восставших, начала улюлюкать, гоготать и свистеть. Лошади в страхе шарахались и толкали соседних. Конногвардейцы матерились и орали на пацанов.
– Вот черти! – возмутился Захаржевский. – Всыпать бы им хорошенько. – Отъехал к своему дивизиону.
Мальчишки, набрав полные карманы камней, помчались веселить кавалергардов, а конногвардейцы успокаивали лошадей, похлопывая их по крупам.
– На сенатском дворе поленья сложили, их и таскают на крышу, – услышал Максим голос Тимохина и поехал вдоль фронта своего дивизиона к флангу.
Здесь было еще неспокойнее. Пьяные ремесленники, мастеровые и мужики в тулупах лазили чуть не под лошадиными головами, толкались, орали, матерились, плевались. Мамки с малыми детьми искали мужей, а увидев их, пробирались к благоверным под брюхом у лошадей. Толпа мальчишек кривлялась и показывала языки.
Конногвардейцы поначалу смеялись, но потом насупились, потому как все время приходилось быть в напряжении и держать лошадей на тугом поводу, чтоб они не затоптали нахалов.
Где-то в центре Максим услышал высокий голос Орлова:
– Конногвардейцы, смирно! Палаши к бою!..
Рубанов повернул коня и помчался к середине дивизиона.
– Укороти поводья! – выкрикнул он, останавливаясь, и повернулся лицом к мятежникам. – С места – марш-марш! – отдал команду.
«Черт-дьявол! На своих! – пронеслось в голове. – Неужто станем рубить?» – Рука с зажатым в ней палашом чуть подрагивала.
Он видел, как некоторые кирасиры по пути мстительно перетягивали плашмя палашами особо надоевших мастеровых и мужиков, которые с криком разбегались из-под конских копыт.
Со стороны заговорщиков раздался залп, но картечь пролетела над головами нападавших.
«Тоже своих не хотят гробить!» – отметил Максим и дал себе слово не рубить солдат.
Перепуганные лошади ржали, шарахались от выстрелов, вставали на дыбы, сбрасывая седоков, а то и сами скользили по льду неподкованными копытами и падали.
Строй потерял равнение, и, когда передняя шеренга оказалась перед московцами, раздался сигнал отбоя и команда Орлова:
– Стой! Кругом марш!
Рубанов с облегчением продублировал приказ, подумав, что старых солдат, прошедших с ним войну, осталось совсем немного.
«Вот смеху было бы, ежели бы мы перед французами так», – без злости разглядывал ухмыляющиеся рожи московцев и, отступая, слышал их свист, гогот и обидные крики, как, де, погано на морозе в мокрых рейтузах разъезжать…
