От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Боярин Морозов, дабы завершить дело, позже женился на сестре Марии, Анне. Брак этот был неравным во всех отношениях, и не принес он радости ни старому боярину, ни юной супруге его. Ревновал ее Морозов, как могут ревновать только властолюбивые старики, бил ни за что ни про что тяжкой кожаной плетью в палец толщиной, но ревность свою утолить той плеткой не мог…
Породнившись с царем, боярин практически полностью завладел властью в Кремле. Он расставил на ключевые (то есть самые денежные) точки государства родственников царицы, выдвинул из них Леонтия Степановича Плещеева и Петра Тихоновича Траханиотова, дав первому земский приказ, а второму – пушкарский. Люди небогатые, но алчные, они обирали всех, никого не стыдясь. Деньги, только деньги решали все. Плещеев дошел до того, что нанял большую группу доносчиков, дающих на честных людей ложные показания. Обвиненных вызывали в суд, и без взятки оттуда выйти было невозможно. Траханиотов обирал даже своих подчиненных. Ему нужны были деньги. Денег много быть не может.
Люди недолго терпели этот откровенный, разнузданный грабеж. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, явилось изобретение Милославскими казенного аршина с клеймом орла. Его должны были приобрести за баснословно крупные деньги все торговцы. Люди устали ждать. Все их обращения до царя не доходили: слуги Морозова работали хорошо. У народа осталось одно, последнее средство отстоять свои права.
В конце мая царь с супругой в благодушном настроении возвращался из Троице-Сергиевой лавры.
Вдруг настроение его резко ухудшилось. Он увидел толпу озверелого люда и вздрогнул от испуга. Какой-то смельчак схватил за узду его коня, люди закричали на разные голоса, пересказывая наперебой злодеяния Плещеева, просили царя заменить его другим чиновником.
Алексей Михайлович, стараясь не выдать себя, не показать людям дикий свой страх, тихим и очень спокойным голосом сказал, что обязательно разберется с Плещеевым. Народ возликовал. Вот он – настоящий царь-батюшка! Сейчас приедет в Кремль, сам лично учинит правый суд над обидчиком народа, и всем тут же станет хорошо. Спасибо тебе, Алексей Михайлович, многие лета тебе!
В этот миг, когда народ уже был в этакой умильной прострации, из окружения царя и боярина Морозова в толпу с криками направились слуги. Они, опытные, подходили к тем, кто громче всех жаловался царю. Руки у слуг Морозова были сильные и умелые. Плетки со свистом взлетали на спины крикунов. Но усмирить толпу этим свистом не удалось. Наоборот!
В обидчиков полетели камни – единственное бессменное, самое простое, хотя и не всегда самое лучшее орудие толпы еще с допотопных времен. Слуги Плещеева и Морозова не выдержали напора озверевшей толпы, бежали с поля боя в Кремль, едва успели спастись за крепостными стенами.
Так начался первый бунт во время правления Тишайшего царя.
Стрельцы не пустили толпу во дворец, это разозлило ее пуще прежнего.
«Плещеева на казнь!» – кричали люди все громче. Морозов пытался спасти родственника жены, вышел на люди, но не успел сказать полслова, как толпа взревела недобро:
«И Морозова на казнь!».
Боярин попятился назад.
Толпа, не в силах справиться с Кремлем, отхлынула назад, устремилась к дому Морозова. Там Кремлевских стен и здоровенных стрельцов не было. Там была лишь молодая жена Морозова. Люди трогать ее, перепуганную, не стали, но почему-то решили отчитаться перед ней о причине доброго своего отношения: «Царицыну сестру трогать не смеем!». Это очень по-русски, по народному: безграничная вера в царя. Это – понятно и даже логично. Без веры в какой-то идеал жить невозможно. Царь в силу своего положения, самого высокого, самого приближенного к Богу, представляет собой прекрасный объект для идеализирования его… должности даже, а не конкретной личности. Без идеала народу – никуда. Но у народа должен быть один идеал. Царь и в этом отношении предмет идеализирования. Следует еще раз подчеркнуть: для толпы. Отдельно взятый человек может иметь и другие идеалы.
«Что вы делаете?!» – верный слуга попытался остановить толпу. Она с ним расправилась в момент. Слуга пулей вылетел из окна высокого дома и разбился насмерть. Не мешай толпе.
Дом Морозова разграблен был в момент. Особенно понравилось толпе грабить винные погреба. Некоторые из этой толпы присосались к бочкам с медом и винами, и оторвала их от этого приятного занятия только смерть. Одного дома для толпы было явно недостаточно. Дома Плещеева, Траханиотова, Одоевского, Львова, Чистого… может, быть, хватить крушить? Нет.
Думный дьяк Чистов догадался, что толпа ворвется к нему. Это он (так думали люди озверевшие) уговорил царя установить соляную пошлину. Алексей Михайлович ее уже отменил, но злая память народная не отменила еще желание отомстить дьяку. Чистов забрался под большую кучу веников, приказал слуге положить поверх веников свиные окорока. Прямо Чингисхан какой-то, неудачливый. Забыл дьяк Чистов, что слуга его – из той же толпы родом, что спасать хозяина у него нет особой нужды.
Слуга взял со стола несколько червонцев, выбежал в родную свою толпу и крикнул радостно, как лошадь, вырвавшаяся на волю, в табун: «Он под свиными окороками! Гы-гы-гы!».
Чистова забили палками, но смерть дьяка лишь разожгла огонь страстей. Толпа вновь ринулась к Кремлю.
«Плещеева! – шумел народ. – Плещеева!»
Алексей Михайлович отправил на переговоры к бунтовщикам Никиту Ивановича Романова. К нему люди претензий не имели. Скромный он был человек, добродушный.
«Плещеева! Морозова! Траханиотова!» – ревела дикая толпа, не желая никаких переговоров.
Романов вернулся в Кремль. Боярская одежда надежно скрывала легкую дрожь в коленках, но по грустным глазам его царь понял, что настала критическая минута. В Индии существовал такой обычай. Если семья понимала, что до следующего урожая ей не выжить, то первыми покидали сей мир старики; те, кто уже не способен продолжить род. Если этого не хватало, то вслед за стариками отправлялись дети, не способные дожить до того момента, когда они могут продолжить род. Подобные обычаи существовали в других уголках земного шара, например, в той же древней Японии, о чем блистательно поведано в «Легенде о Нараяне». Это – закон сохранения жизни.
«Плещеева!» – рычала толпа.
Оставалось всего несколько мгновений до взрыва. Критическая масса злобы приближалась к опасной отметке.
«Отдайте палачам Плещеева. Пусть они его казнят на виду у толпы. Ей хочется крови!» – повелел Алексей Михайлович, повторяя слова своего учителя.
Плещеев, видимо, на что-то колдовское надеялся, вышел из Кремля спокойно, не дергался, не сопротивлялся, хотя лицо его было бледным, как бахрома редких облаков, не спеша гулявших над Кремлем. Палач вел его к Лобному месту, но не довел. Люди выхватили из сильных рук палача
