Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
— Не переживай заранее, может все разрешится, — сказала она и улыбнулась.
Капитан усмехнулся и полез за своим доспехом.
Сидеть в засаде лучше, чем нарваться на нее. Соджун давно знал это. Лошадей отпустили. Елень прижималась лбом к морде своей кобылицы и что-то шептала. Та словно выслушала, все поняла и всхрапнула, тряхнув головой.
— Они вернутся, если мы позовем, — сказала женщина, провожая глазами лошадей. Соджун промолчал.
Для засады выбрали неплохое место: с одной стороны к нему подступал гребень холма, откуда, вооружившись луком и стрелами, можно было легко перестрелять всех преследователей, как куропаток в загоне, а с другой был овраг. Правда, спасаться в нем Соджун не рискнул бы: спуск был настолько крут, что разбиться не представляло труда. Но он и не думал вступать в бой с воинами Хёну, ведь некоторых знал лично. Бывало, и спину друг другу прикрывали, как воевать-то? Капитан собирался договориться. Устроившись на гребне, Елень и Соджун затаились. Осталось лишь дождаться воинов.
Здесь, внизу, в густом перелеске, который прорезала утоптанная за века дорога, было темно, и с каждой минутой темнело все больше.
— Может, они остановятся на ночлег? — спросила тихо Елень.
Соджун, натягивая тетиву на своем луке, лишь хмыкнул:
— Хёну думает догнать нас. Он уверен, что за тем поворотом увидит нас и повозки.
Елень усмехнулась, щелкнув послушной тетивой:
— Экое разочарование! А мы не за тем поворотом, а за этим. И без повозок.
Соджун глянул на нее, едва угадывая любимые черты в темноте, поглощавшей лес. Женщина улыбнулась и притаилась, пододвинув ближе колчан со стрелами.
Время потянулось. Капитан уж было подумал, не разбил ли Хёну лагерь по ту сторону холма, который огибала дорога, как тьма вдруг задрожала и, словно испугавшись, начала отступать, разливаясь густыми чернилами по кустам, и вскоре на дороге появились всадники с факелами в руках. Освещенные ярким светом, они двигались все так же друг за другом. Когда последний из десяти оказался перед глазами притаившихся беглецов, Соджун, не боясь быть увиденным, встал в полный рост и, натянув лук, выстрелил. Стрела, коротко гуднув в воздухе, по оперение воткнулась в землю прямо перед конем Хёну. Испуганная лошадь, взвилась на дыбы — Хёну едва успел натянуть поводья. Ехавшие за ним воины и вовсе ничего не поняли, все ближе подъезжая к засаде. Но командир вдруг прикрикнул на них, а сам кое-как усмирил взволнованное животное. Вскинул глаза на гребень, откуда прилетела стрела. Его лицо, прекрасно освещенное светом факелов, что держали некоторые воины, исказила гримаса неприязни.
— Эй! Ким Соджун! А ты все-таки трус! — прокричал он, поглядывая на утопающий в темноте гребень.
Но капитан молчал. Уже лет двадцать никому не удавалось спровоцировать его на глупый бой оскорблениями. Придерживался Соджун двух истин: «на чужой роток не накинешь платок», да «собака лает — ветер носит». И Хёну это прекрасно знал, поэтому после первой неудачной попытки, перестал задевать бывшего друга.
— Вряд ли ты один, — говорил он, поглядывая на холм, — ты с сыном? Или с той женщиной?
Но в ответ над головой лишь гудели деревья. Хёну скрипнул зубами с досады:
— Будь мужчиной! Выходи! Нечего прятаться за бабскую юбку!
Однако Соджун не спешил. И возможно, все на этом бы и кончилось, но Хёну вдруг спешился, расстегнул широкий кольчужный пояс и положил его вместе с мечом на землю. И отошел от оружия.
Он прекрасно понимал, пока Соджун будет спускаться с гребня, ему все равно не удастся подобрать ни меч, ни пояс, где висел кинжал: бывший друг был не один, и неважно, с кем — с Елень или Чжонку — ему не дадут даже близко подойти к ножнам, застрелят. Если мальчишка еще испугается, то у этой чертовой ведьмы рука точно не дрогнет. Самому Соджуну в безоружного стрелять честь не позволит.
Ночную тишину нарушил горячий шепот, но приглушенный голос капитана Ким прервал его, а потом раздался шорох камней под тяжелой поступью, и Хёну улыбнулся: Соджун спускался.
Через мгновение сумерки будто расступились, и из черноты вышел Ким Соджун. Следом за ним, не спуская глаз с воинов, легко шел человек. И все, кто был здесь, приняли его за сына капитана, пока тот не оказался в свете факелов. По воинам пробежал ропот, когда те узнали госпожу: где это видано, чтобы баба воевала? Но женщина, держа лук наготове, шла за своим господином. И держала грамотно, как если бы стреляла каждый день: пальцы на тетиве, но та ослаблена, да и стрелу женщина держала, зажав мизинцем и безымянным пальцем.
Капитан не был дураком: не стал подходить близко, остановившись в десяти шагах от Хёну. Елень замерла рядом. Чтобы натянуть лук для стрельбы, ей понадобится лишь мгновение. Стук сердца, один вдох. Она не даст пропасть Соджуну.
— Так я и знал! — проговорил Хёну, узнав Елень.
— Что ты делаешь здесь, Чхве Хёну?
— А ты, ты, капитан? Бежишь?
— Я достаточно повоевал. Хочу жить в мире…
— С женой предателя? — не унимался старый приятель.
Соджун усмехнулся и поглядел на него: так смотрит мать на бестолковое дитя, пытавшегося подчерпнуть бульон палочками для еды. И Хёну это зацепило.
Он шагнул навстречу, стрела, наложенная на тетиву, тут же глянула на него граненым жалом. По солдатам пролетел шепоток, и горе-предводитель почувствовал спиной, как там, зашевелились воины. Затылком уловил движение рук к налучам.
— Стоять! — крикнул он, не оборачиваясь.
— Зачем ты едешь за нами? С какой целью? — холодно спросил Соджун.
— Ты бежишь! Так поступают только трусы! — прогремел голос Хёну.
И словно в ответ на эти слова разверзлись небеса, и по осенней листве застучал дождь. Капли падали на масляные факелы и шипели, потянуло едким дымком. И Хёну будто остыл. Он вдруг увидел себя со стороны. Вот он стоит перед человеком, дважды спасшим ему жизнь. Стоит не один. С воинами. С матерыми воинами. С теми, кто его подбил на это дело. И ведь как все обставили: съездим, глянем,
