Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
[1] Ты можешь звать меня братом.
[2] В Чосоне были привычны иные меры длины, например, чанг, по и ли. Но они основываются на количестве стоп, а это мешает восприятию и понимаю реального расстояния.
[3]Вольдо (буквально «лунный клинок») - корейское древковое оружие, очень напоминающее китайское гуандао (также известный как yanyuedao), хотя пропорционально меньше. Он был назван так из-за изогнутого лезвия.
Хёпдо - древковое оружие, используемое в Корее. Его также называли мишеомдо (хангыль : 미첨 도 ), что можно было перевести как «меч для бровей», потому что изогнутый клинок напоминал бровь.
Глава сорок вторая.
В то время, как Елень с Соджуном заметали следы, набежали тучки и затянули улыбчивое небо. Ветер загудел высоко в ветвях, качая пока еще густые разноцветные кроны деревьев. Птицы смолкли, воздух потяжелел и набух влагой: приближалась гроза.
Капитан спешил. Преследователей нужно перехватить в месте, которое будет удобно ему и Елень, и, хорошо бы, чтобы те, кто идет за ними, не ожидали отпора. Вот только во главе отряда был человек, осведомленный о боевых навыках женщины. Для него она матёрый противник. Соджун оглянулся на Елень и вздохнул.
«А может, все же удастся решить дело миром? Может, мне кажется? Может, это из-за того, что я разочаровался в Хёну, поэтому неосознанно жду от него удар? Хотя, какой там «неосознанно»… Если он ударит, я даже могу сказать за что»,— думал обуреваемый тоской Соджун.
Вольдо Хёну он узнал сразу. Никто в магистрате, кроме него самого и Хёну, не пользовался вольдо. Копье было тяжеловатым и не подходящим для ведения конного боя, поэтому капитан не любил его в отличие от Хёну, мастерство которого казалось врожденным. Вот только что могло произойти, чтобы отряд из десяти воинов так резво бежал за ними? Не попрощаться же они едут? А может Джехо попросил вернуть капитана и отправил с этим распоряжением Хёну, зная, что тот его друг? Зачем тогда воины? Десять воинов против семьи, где три женщины, двое детей и только трое мужчин, способных дать отпор?
Соджун понимал, что его семье просто повезло, что ни Хёну, никто другой из его отряда не знали местность так, как капитан и Елень. И тем более эта маленькая армия даже не подозревает, что дичь, на которую велась охота, предупреждена. А кто предупрежден, тот вооружен. Дичь перестала быть дичью. Она кусается и дерется, и просто так в руки не дастся. Без боя.
«А может, разъедемся миром?»— не оставлял надежды Соджун.
Прикинув, где бы мог быть сейчас отряд, идущий им во след, Елень и капитан выехали обратно на проторенную дорогу, где проезжали ранее, и, встав в тени деревьев, огляделись. Ветер срывал багряно-золотые одежды с деревьев, и те стонали от такого натиска. Елень потуже завязала под подбородком ленты широкополой шляпы, щуря глаза от пыли, вьющейся на открытых местах бурунчиками. Соджун, бросив взгляд на небо, спешился, и, перекинув поводья, передал их Елень. Женщина тоже спешилась, а капитан нырнул в гущу деревьев, подступающих впритык к гранитному лбу горы, и пропал из виду. Лес словно поглотил его: ни звука, лишь завывание ветра в вышине. Ни щебета птиц, ни стрекота белок — лес будто вымер. Порой было слышно, как из-под сапога капитана срывался камешек. Женщина задрала голову, но, уходя круто вверх, гора прятала бесстрашного человека, который взбирался по уступам, чтобы оглядеться. Черная одежда делала Соджуна невидимым.
Еще не стемнело, но воздух казался посеревшим, лес затягивали густые сумерки. Воздушные облака, еще пару часов назад похожие на комочки невесомого хлопка, налились свинцовой тяжестью и напрочь затянули небосвод, словно захлопнули дверь, не оставив и малейшей надежды даже для крохотного солнечного лучика. Скоро совсем стемнеет, и хорошо бы обнаружить преследователей до этого.
Забравшись на гору, прижимаясь к нагретому за день камню, Соджун увидел всадников. Они шли через соседний холм, и через каких-то полчаса достигнут того места, где капитан оставил Елень с лошадьми. Теперь Соджун был уверен: отряд шел за ними, шел по следу и шел не для мира. Вольдо и хёпдо расчехлены, на луках, в прикрепленных к седлам налучьях[1], уже натянута тетива, а колчаны полны стрел. Да и на каждом воине была броня. С таким вооружением точно не прощаться едут. Хёну упрямо шел вперед и на своих воинов, которых возглавлял, не оглядывался. Лишь раз бросил взгляд назад и отвернулся. Вид у него был сосредоточенный.
Соджун, наблюдая за ними с высоты, видел и тяжелую поступь лошадей, и утомленных таким переходом воинов. Не зная местности, доверившись карте, Хёну с отрядом сделал крюк в добрые десять-двенадцать верст по горам и уступам. Этого времени как раз хватило, чтобы дети успели уйти. Капитан улыбнулся: по его подсчетам Анпё должен уже пересечь рапсовое поле и остановиться в перелеске. До темноты они успеют разбить лагерь. Соджун всему научил и сына, и своего верного друга Анпё, чтобы не волноваться за них. Они в безопасности, чего нельзя было сказать о самом капитане и Елень, ожидавшей его внизу. Еще раз взглянув на Хёну и прикинув расстояние, капитан вздохнул и стал спускаться.
Елень хватило одного взгляда, чтобы все понять.
Отряд идет за ними.
И он идет покарать.
За что? За счастье вопреки всему? За желание быть счастливыми? За что?
— Надень бронь, — проговорил капитан, извлек из вощенного мешка кольчугу и протянул Елень.
Женщина глянула на сплетенную из жестких колец рубаху, и холодок пробежал по спине. Это не игра. Предстоит бой. Умереть самому или убить другого — третьего не дано. Елень взяла кольчугу и даже охнула от неожиданности: весил доспех не менее трети пуда. Соджун помог госпоже облачиться, затянул ремень, а в глаза старался не смотреть.
