Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат
Дивно все это было! Дивно! Непривычно и ненужно. Но краковяк, как и маски, словно отражал происходящее в стране — буйное, чужое и хохочущее на развалинах прошлого. Поляки заразили краковяком новых приятелей — наемников Самозванца иных национальностей: французов, швейцарцев и тяжеловесных немцев, которые предпочитали более медленные и спокойные танцы.
Однако этот проклятый краковяк, ни в чем, впрочем, не виновный, не мог не оказать влияния и на русские пиры, которые проходили в царствование Федора Иоанновича и Бориса Годунова тихо, спокойно и величаво, и постепенно в Москве позабыли, что творилось на празднествах, устраиваемых царем Иоанном. Василий IV запретил шумные застолья. Скоморохи не имели теперь доступа в богатые боярские и княжеские дома. Что-то неуловимое все-таки изменилось, и не бурная весна, обрушившаяся на Москву, была тому причиной.
XVКнязь Михайла Скопин-Шуйский с готовым войском должен был выступить в конце апреля 1610 года к Смоленску против поляков при поддержке своего друга, шведского военачальника Якова Делагарди, более опытного в делах государственных и житейских, чем его русский коллега. Делагарди видел, что происходит вокруг князя Скопина-Шуйского, и предупреждал его, но прекрасный юноша не хотел допустить никаких черных дум и чувств. Наивность и чистота не были вознаграждены.
Князь Дмитрий Шуйский пригласил полководца на прощальный обед перед выступлением. Чертог брата царя сиял золотом и серебром. Кушания подали изумительные. Князь Дмитрий и Катерина хотели подчеркнуть расположение к племяннику, особенно после стычки с царем, который не пожелал слушать наветов на того, кто, & сущности, спас Москву от польского нашествия и укрепил трон.
— Брат! — говорил князь Дмитрий. — Не будь слепым! И ты погибнешь, и весь наш род увлечешь за собой в ад. Потеря власти на Руси — потеря жизни. Вспомни Борискину судьбу. Неужели она тебя ничему не научила?
Царь Василий внимал молча, не перебивая. Маленький, некрасивый, заросший почти до глаз бородой, он казался непривлекательным, даже отталкивающим, и только спокойный взгляд живых, часто вспыхивающих внутренним огнем глаз да манеры, величавые и гордые, говорили о нем как о человеке живого ума и скрытых до поры достоинств. Жена его, которая годилась в правнучки, влюбилась в царя со всем пылом нетронутого сердца.
— Посадские в сговоре с Михайлой. Желают они отнять у тебя трон, а ведь именно ты спаситель отечества нашего. Если бы не ты, брат, не избавился бы народ московский от поляков. Ты не испугался иноземной силы, встал как утес на пути изменников. Одумайся, брат! Не пренебрегай угрозой! Швед Делагарди дружен с Михайлой.
— Напрасно ты сеешь в моем уме смятение. Племянник слишком юн для таких замыслов. Я сам поговорю с ним.
— Да ведь ты беседовал с ним не так давно, брат! Неужели и письмо Прокопия Ляпунова тебя не насторожило? Нет дыма без огня. Очнись, брат! Ты не один — за тобой Россия. Новая смута и смена правительства принесет ей горе.
XVIДелагарди сказал князю Скопину-Шуйскому:
— Уйдем скорее из Москвы бить поляков. Я боюсь за тебя и наше общее дело.
Он произнес последнее предостережение на ломаном русском, когда вокруг не было ни души.
И вот двадцатитрехлетний полководец получил от дяди своего приглашение на торжественный обед. Он и не подумал отказаться. Обед начался с приветственных речей. Князь Дмитрий превозносил успехи на поле брани молодого человека, завершив слова громким возгласом:
— Нет, недаром народ русский чтит и превозносит твой дар воина!
Чинное веселье длилось до сумерек. Апрельские сумерки в Москве, как нигде, душисты. Прохлада омывает зелень и разносят ее будоражащий запах легким ласковым ветерком. Вокруг все неясно, размыто, волнующе. Отдаленный топот копыт, девичий смех, звяканье оружия и аромат дыма от костерка делают сумерки чарующими.
— Пора и честь знать, — вздохнул князь Михайла, поднимаясь из-за стола.
— Не спеши, племянник! Нам еще предстоит выпить чашу за твой успех и успех твоих воинов! — остановил его князь Дмитрий.
— Из рук моих прими чашу сию, — произнесла Катерина и с поклоном протянула князю высокий серебряный кубок, наполненный чудесным венгерским вином. — Пей до дна! И да сопутствует тебе счастье!
Взяв кубок, князь Михайла низко поклонился тетушке и выпил оранжевую жидкость, не отрывая губ.
— Молодец! — воскликнул князь Дмитрий. — Я провожу тебя, племянник, и надеюсь встретить вскоре у ворот Москвы с победой!
Внезапно князь Михайла покачнулся, но никто не обратил внимания на это. В сенях, однако, он упал навзничь, и кровь из носа обильно оросила его белый кафтан с золотыми пуговицами. Поднялась суета, князь Дмитрий послал в немецкую слободу за лекарем, а тело князя Михайлы, положив в возок, отправили в сопровождении друзей в дом матери. Он ничего не успел поведать окружающим, тихо вручив Богу душу, успев лишь онемевшим взором прикоснуться к поднесенному священником кресту.
XVIIВ ту же ночь Москва взорвалась сотнями пылающих факелов и криками, которые были более свойственны минувшим временам:
— Шуйские надежду нашу извели!
— Смерть Дмитрию!
— Смерть Василию!
— Смерть Шуйским!
Толпа ринулась к Арбату. Она сразу же осадила дом князя Дмитрия. В толпе змеились слухи:
— Так царя Бориса недруги погубили!
— Яд подсыпали в чашу.
— И тоже носом кровь шла!
— Посечь бы всех лекарей!
У стен дома, осажденного бушующей толпой, нашлись люди, распространявшие подробности происшедшего на обеде:
— Жена князя нечестивая вино сама поднесла.
— Малютино отродье!
И покатилось по замерзшей в отчаянии Москве:
— Малютино отродье!
До самого рассвета толпа ломилась в запертые ворота угодья Шуйского на Арбате. Люди все прибывали и прибывали, и хозяева поняли, что без подмоги из Кремля не обойтись. Царь Василий не желал кровопролития и медлил с присылкой стрельцов. Однако не обошлось, и конный отряд был послан. Ненависть волнами захлестывала дом Шуйских. Посадские припомнили им давние грехи и лжесвидетельства, но чаще иного слышалось имя Катерины, дочки Малюты Скуратова.
— Да что тут сомневаться! — вопили в первых рядах атакующих.
— Батюшка ее скольким головы срубил!
— Сколько казнил — никого не миловал!
— Смерть Катерине! Смерть!
Отряд, посланный царем Василием, уберег дом от разграбления и пожара. Катерина спаслась тем, что забралась в подклеть и там просидела день до ночи — пока царь Василий не вывез семью брата в Кремль.
Не скоро Москва успокоилась, не скоро народ угомонился. В памяти людей навсегда остались зловещие черты той трапезы в доме Шуйских. Трудно с доподлинностью утверждать, что современники были правы в собственном толковании события. Кроме князя Михайлы, никто в тот день после обеда у Шуйских не пострадал. Достаточно, чтобы сделать вывод, что чашу с вином приготовили для одного человека. Но знала ли Катерина, что, поднося кубок, она становится орудием смерти?
Нет ответа. На ней лежала несмываемая тень отца. Смерть князя Михайлы и причастность к ней дочери Малюты и Шуйских дало новый толчок к смуте.
XVIIIТеперь главенство над русским войском вручили князю Дмитрию. Он вместе с Яковом Делагарди поспешил к Смоленску, чтобы дать решительное сражение полякам. Кончилась экспедиция ужасно для русских. Самолюбивый и надменный брат царя потерял все свое войско, многие военачальники погибли. Пушки, оружие, бархатная хоругвь князя Дмитрия, карета, шлем, меч и булава, много других богатств, присланных для расплаты с наемными шведами, попали в руки ляхов. Князь Дмитрий позорно бежал в Москву, утопив коня верного в болоте. Делагарди вступил в переговоры с поляками. Он не верил, что князь Михайла Скопин-Шуйский погиб от какой-то таинственной болезни. Если бы князь сражался бок о бок с ним, поляки потерпели бы поражение. Когда он узнал, кто поднес последнюю чашу с вином юному полководцу, он сказал соратникам:
— Враги умертвили храброго воина. И неудивительно, что смерть он принял из рук дочери знаменитого палача. В нашей стране тоже были такие палачи. До сих пор мы не забыли о страшных деяниях Персона, который выполнял самые грязные поручения короля Эрика Четырнадцатого. Проклятие долго тяготело над домом этого убийцы.
И действительно: можно ли сомневаться, что сестра царицы Марии, которая в порыве гнева собиралась выжечь глаза инокине Марфе, не дрогнув поднесла смертельную чашу тому, кто был соперником ее слабого и трусливого мужа? Можно ли сомневаться, что дочь Малюты оказалась способной на низость и предательство?
Народная молва утвердила сей страшный и роковой для России поступок за Екатериной Григорьевной, урожденной Скуратовой-Бельской, княгиней Шуйской. Почти наверняка смерть князя Михаила изменила ход русской истории в Смутное время. Но это деяние не уберегло ни ее, ни князя Дмитрия, ни остальных Шуйских от печальной и позорной участи. Так зло, причиненное другим, неминуемо отзывается смертельным эхом в собственной судьбе.
