Владимир Архипенко - Ищите связь...
Они молча вышли из типографии.
— Я вижу, ты расстроился, товарищ, — участливо сказал Шурканов. — Может, я чем-нибудь смогу помочь?
Думанов замялся: говорить или нет? Но ведь время… Вот что сейчас ценно. В конце концов, решил он, Шурканов такой же партийный работник, как и Полетаев, и должен быть связан с Петербургским комитетом, и такому человеку он может довериться. Промедление сейчас смерти подобно. И он сказал, что должен встретиться с представителем Петербургского комитета. Когда Шурканов услышал об этом, глаза его сузились, худощавое лицо стало строже.
— Ты вот что, не сердись на меня, товарищ, но сам понимать должен… Ты приехал без явок, без рекомендаций. Я честно скажу: такую ответственность на себя принять не могу. Дождись лучше Полетаева, пусть Николай Григорьевич сам разберется…
— Да пойми ты, товарищ Шурканов, здесь время никак упускать нельзя!
— Да что за спешка такая? Ведь не восстание же готовится?
— Да, восстание.
— Что?!
Шурканов круто остановился, настороженно оглядел улицу. Она была почти пустой. Лишь по противоположной стороне ковыляли две старушки в серых шерстяных платках и облезлых плюшевых жакетах да вдалеке сворачивала за угол извозчичья пролетка.
— Какое восстание? Где? Когда?
Думанов начал было рассказывать, но Шурканов нахмурился, прервал его.
— Вот что, товарищ, мне сейчас в Государственную думу. Это в Таврический дворец. Хотя день и воскресный, но там для меня кое-какие материалы оставлены. У меня такое предложение. Пройдемся вместе пешком. Хотя и далековато, но зато будет время обо всем поговорить. Согласен? Ну и хорошо!
Они почти все время шли улицами тихими, немноголюдными, только изредка пересекая шумные проспекты. Шурканов объяснил, что сейчас они должны сделать два дела — установить, есть ли за ними хвост, и договориться о встрече с представителем Петербургского комитета. Он попросил сообщить ему кое-какие подробности, пояснив, что, прежде чем организовать встречу, должен будет предупредить членов комитета, о чем идет речь, и заранее убедить их в важности затеваемого дела.
Слушая рассказ Думанова о подготовке выступления, он изредка задавал ему короткие вопросы, уточняя детали. Потом надолго задумался. Минут двадцать шли молча.
Миновав очередной проходной двор, они вышли к ограде Таврического сада, и Шурканов предложил зайти туда. Он выбрал очень укромное место — видимо, не раз бывал здесь. Сад выглядел безлюдным, да и кому была охота гулять в такую промозглую погоду? Стылый ветер с Невы, по которой вот уже дня два шел ладожский лед, раскачивал черные голые ветви деревьев, рябил воду в лужах. Они присели на скамью, стоявшую в глубине длинной пустынной аллеи.
Шурканов, отогнув полу пальто, достал из кармана брюк массивный металлический портсигар, раскрыл его, протянул собеседнику.
— Папиросы «Лаферм» — марка не демократическая, — сказал он, улыбнувшись, — и для рабочего кармана накладная. Но, получая депутатское содержание, стал изредка позволять себе такую вольность, хотя почти все деньги сдаю в партийную кассу…
Думанов взял папиросу, не разминая, прикурил от поднесенной спички, глубоко затянулся. Может быть, в иное время он уловил бы вкус дыма незнакомого дорогого табака, но сейчас ощущал лишь кисловатую горечь — сказывалось не покидавшее его последние сутки нервное напряжение, накопившаяся усталость. Он затягивался глубоко и непрерывно. Его собеседник курил неторопливо, но видно было, что и ему неспокойно — лоб прорезала глубокая складка, под сдвинувшимися бровями почти совсем скрылись небольшие цепкие глаза, их взгляд неподвижно был устремлен в одну точку.
Они молчали все время, пока дымились папиросы, словно сам процесс курения мешал говорить. Когда окурки были брошены за спинку скамейки на мокрую пожухлую прошлогоднюю траву, Шурканов нарушил молчание.
— Прежде чем идти к товарищам, мне важно уяснить еще одно обстоятельство — нет ли все-таки какой-либо возможности удержать матросов от выступления, повременить хотя бы недели полторы… Ведь такие вещи, сам понимаешь, никогда с кондачка не делались. Чтобы подготовить рабочих Петербурга — на это время нужно… Твое сообщение будет как снег на голову для всех.
— Понимаю. Я хорошо понимаю. — Думанов отозвался с такой тоской, будто сам был виноват в сложившейся обстановке. — И комитетчики наши все понимают, но только поверь, товарищ Шурканов, невозможно матросов удержать.
— Да что же — новички у вас, что ли? Или уже разучились на людей воздействовать? Кто там еще у вас в комитете, кроме Горского?
Услышав имена названных Думановым членов комитета, он задумался ненадолго, нерешительно сказал:
— Пожалуй, из этих никого не знаю, но чувствую, что у вас там и впрямь страсти изрядно разгорелись…
— Вот то-то и оно! Ко мне перед отъездом знакомый матрос заходил — Сергей. Молодой парень совсем, по службе — первогодок, но ты бы видел, товарищ Шурканов, как он в драку рвется, горит весь, готов голыми руками биться, горло грызть…
Думанову показалось, что собеседник зло усмехнулся:
— Вот-вот, голыми руками… Так у нас и получается — мы голыми руками, а нас пулями, да снарядами. У нас в государстве Российском веками учились, как с бунтами расправляться. У правительства армия обученная, полиция, а тут голыми руками… На рожон лезем!
— Так ведь я к слову, что голыми руками. Если матросы корабли захватят, так это какая силища! Под наведенными орудиями и царский дворец закачается.
Возражая Шурканову, Думанов и не заметил даже, что повторил слова Сергея Краухова, которые он слышал всего сутки назад. Но тогда он возражал матросу, а сейчас был заодно с ним, словно за последние сутки что-то невидимое, но неразрывное связало их помыслы. Отправляясь с заданием уведомить Петербургский комитет партии о восстании, Думанов тем самым как бы давал согласие идти до конца с теми, кто три дня спустя в открытую схватится с врагом, и теперь он невольно прибегнул к их аргументу.
— Если корабли захватят, — задумчиво повторил его слова Шурканов, — если это удалось бы… Ну да ладно — не будем сейчас попусту гадать, как и что получится. Понимаю, что дело настолько неотложное, что промедление смерти подобно. Вот что: брошу я к черту все дела, займусь только твоим, вернее вашим, гельсингфорсским. Только скажу прямо: трудную задачу ты задал. Не могу поручиться, конечно, что именно так и будет, но только почти уверен, что товарищи из Петербургского комитета незамедлительно по этому делу соберутся и наверняка с тобой встретиться захотят. Давай условимся таким образом: сегодня я разыщу кого смогу, а завтра опять встретимся или же я кого-нибудь от себя пришлю. Ночевать-то есть где?
— Есть. У знакомого с Путиловского.
— Тогда так договоримся. Дам я тебе один адресок, куда тебе завтра явиться надо. Там тебя надежный товарищ встретит и проведет куда надо. Где живет твой знакомый с Путиловского?
— На Петергофском шоссе, за Нарвской заставой.
— Ну так это примерно в том же районе. Ни номера дома, ни квартиры никому не называй, квартира глубоко законспирированная. Тебе, в силу обстоятельств, доверяю. И еще одно: в Питере нынче осведомителей развелось видимо-невидимо. Охранка свирепствует. А потому никому ни слова, даже знакомым.
— Это для меня ясно и без совета…
— Ладно, не обижайся. Время такое, когда всего опасаться приходится. Я и сам уже опасаться начал — пойду, думаю, к товарищам советоваться, а вдруг среди них провокатор? Оторопь берет от одной мысли… А случиться такое может. Словом, давай договоримся: и ты и я вдвойне осторожными будем.
Перед расставанием Шурканов написал на клочке бумаги адрес, посоветовав выучить его наизусть, а бумажку уничтожить. Рассказал, где можно за небольшую плату перекусить по дороге, и поинтересовался, не нуждается ли Думанов в деньгах. Услышав, что не нуждается, он с сомнением покачал головой.
— Ты это не от щепетильности? Нашему брату, рабочему нечего друг друга стесняться. Сегодня я тебя выручу, завтра — ты меня. И все-таки не надо? Ну гляди… А теперь давай условимся, как расходиться будем. Хвоста за нами вроде бы и нету, но береженого бог бережет. Сейчас пройдешь прямиком на соседнюю улицу, свернешь налево и через три дома арку увидишь. Там еще один проходной двор. Но только там проход не прямиком пойдет, а коленом вправо свернет и выведет тебя на улицу, где трамвай ходит. Как раз подле остановки и выйдешь. На трамвае и уедешь. Уяснил?
— Уяснил, товарищ Шурканов, а ты сам как же?
— А я в подворотне первого двора задержусь. Если все же за нами опытный шпик увязался, которого мы не заметили, то, увидев меня, он мимо по улице пойдет, а коли во двор сунется, то я его задержу. А сейчас пошли, а то совсем продрогли…
