Франц Энгел - Мера Любви
Дальше хуже. Посмотрев, как каноники служат вечерню, Джованни пришел в ужас. Срочно требовался учитель латыни, да и по всему было видно: они вовсе не понимали, что делали. Ежели перед своим новым епископом каноники еще хоть как-то старались, то как же они служили раньше, предоставленные своей нерадивости? Одному Богу известно. «И лишь у Него одного достает любви терпеть такое к себе отношение», — заключил Джованни.
Следующие несколько дней ясно показали, насколько жизнь каноников не соответствует положениям Регулы святого Августина. Более того, каноники Силфора словно нарочно противоречили каждому пункту своего устава. Прежде всего, они враждовали со всеми, с кем только можно, совершенно пренебрегая заповедью «возлюби ближнего своего». Первыми в списке подлых и богомерзких людей, яростно ненавидимых силфорскими канониками, стояли жители Силфора. Вторым шел некий местный аббат Бернард, возглавлявший бенедиктинскую обитель, расположенную менее чем в дне пути к юго-востоку от Силфора. Даже имя этого аббата каноники не способны были выговорить без содрогания и суеверного плевка через левое плечо. «Человек, мало того, бесчестный, но еще и хитрый как дьявол!» — предостерегли Джованни, потешно изображая знаками врага рода человеческого.
Регула предписывала каноникам жить в «доме совершенной гармонии», но они, напротив, сосуществовали в совершенных распрях. Всегда находился повод либо завидовать друг другу, либо ревностно обличать, укорять и порицать. Чаще всего и громче всего звучали слова: «А что я? Он, — и перст указующий упирался в другого брата-каноник, — он — хуже меня!» Среди бесконечных скандалов странно было бы думать, что у этих склочников «один разум и одно сердце в стремлении к Богу».
Не стоило и удивляться отсутствию общего жилья. Все каноники жили хоть и недалеко от собора, но в своих собственных домах, как обычные горожане. Полным безумием показалось бы в капитуле Силфора требование Регулы: «ничего не называть своим и хранить все сообща».
Каноников более всего занимали доходы, которых они лишились. Так что сердца их «полагались на суету земного» столь усердно, как редко встретишь и среди людей, живущих ради прибыли, не то что подвизавшихся на духовном поприще.
Вместе с личными хозяйствами каноники обладали и личной жизнью. Хотя если придерживаться Регулы, их взгляд должен был оставаться чистым и, замечая женщин, «не обращать внимание ни на одну из них», каноники Святой Марии Силфорской практически все, включая архидьякона и декана, и исключая разве что одного престарелого вдовца, в полной мере наслаждались покоем и миром домашних очагов со своими женами, чадами и домочадцами.
Чтобы содержать многочисленные семьи, каноники, не стесняясь, торговали таинствами. Они делали это тем чаще и тем менее угрызаясь своею совестью, чем меньше обращались к ним раздосадованные их нерадивостью и алчностью горожане. Так средства каноников таяли день ото дня, словно лед под лучами весеннего солнца, и им приходилось добывать хлеб насущный в поте лица своего.
Иначе свою жизнь они не представляли.
У них даже не нашлось книжицы с Регулой святого Августина, которую они могли бы читать, чтобы вспомнить, по каким правилам пристало жить регулярным каноникам. Декан пожаловался Джованни, что книжку с уставом съели мыши, и Джованни сделалось смешно. Он решил, что вверенные ему люди просты и чистосердечны, что управлять ими надо с осторожностью и мягкостью, как малыми детьми.
Первым делом, Джованни потратил немало сил, чтобы объяснить своим духовным чадам, что их первейшей заботой является вознесение молитв и отправление служб. Пришлось ввести денежные поощрения за появление каноников в церкви. Платил Джованни из собственных денег, больше взять было неоткуда.
Добившись присутствия каноников в соборе, Джованни внимательно проэкзаменовал их всех и распределил между ними богослужебные и хозяйственные занятия. Он взял на себя труд составить для них расписание канониальных часов ближайшего месяца, а потом разъяснять и репетировать каждую службу до помутнения рассудка. Но более всего Джованни занимался приготовлением к престольному празднику Рождества Пресвятой Девы Марии. Он настроился на длительную и кропотливую работу и немало дней потратил на постановку торжественной мессы в честь праздника и приведения здания собора в мало-мальски божеский вид. Каноники удивлялись. Они узнали много нового. К примеру, что на обычной воскресной утрене кроме инвитаториум и молитв полагается петь целых три антифона. Поначалу им даже нравилось. У них начало получаться горлопанить более или менее в лад, а церковь, отмытая от паутины и копоти, стала казаться больше и красивее.
Далеко идущей целью Джованни было налаживание отношений с теми, кто находился ближе всего, то есть с горожанами. Как он и рассчитывал, слух о подготовке торжества распространился по городу, и в день праздника Джованни получил то, на что надеялся: церковь, полную прихожан. Недаром он до сих пор тщательно избегал показываться в людных местах — любопытства ради собралось много народу.
После мессы Джованни давал званый обед, опять же на свои средства. Когда за столами, установленными в нижнем зале епископского дома, расселись с одной стороны зала все его каноники, с другой — именитые горожане (ибо посадить их вперемежку Джованни все же не рискнул), Джованни пришлось ограничиться благословениями. Он обратился бы к ним с речью, если бы надеялся быть понятым. Увы, на такую роскошь в отношениях со своей паствой Джованни претендовать не мог, приходилось действовать, рассчитывая лишь на внешний эффект, оставив убедительность слов до лучших времен. По крайней мере, представившись в официальной обстановке, на своей территории, Джованни удалось избежать панибратства, грозящего ему, пожелай он наладить связи в городе и отправься, скажем, на рыночную площадь.
Здесь была достигнута вторая победа: наевшиеся и подвыпившие горожане разразились благодарственными тостами в адрес нового епископа. Раз пять выпили за его здоровье, и тут, в порыве благочестивого рвения, один из состоятельнейших горожан, торговец шерстью, изъявил желание крестить в Святой Марии свою младшую дочь. Полностью оправдала себя аксиома, что ежели желаешь что-то получить, надобно сначала что-нибудь дать. «Если и дальше так пойдет, горожане готовы», — решил Джованни.
Деловые люди города, занимавшиеся торговлей, должны были хоть немного понимать по-французски, Джованни осторожно воспользовался этим обстоятельством. Он тихой сапой навел справки о состоянии дел в соседней епархии — Честерской. Результаты встречи с горожанами не замедлили отразиться на судьбе силфорских каноников, но не так, как они бы желали. Нет, деньги горожан не потекли вдруг в их бездонную мошну. С первым же торговым обозом Джованни послал в Честер письмо, где представлялся столь подробно, сколь позволяли приличия, и обращался с любезной просьбой к настоятелю монастыря Святого Верберга, кафедрального собора города Честера, позаимствовать ему учителя латыни. Все без остатка «скромное вспомоществование», пожалованное церкви Святой Марии в честь крестин Мабель, — «шерстяной дочки», как в шутку звал про себя девочку Джованни, — пошло на оплату грамматика.
Долго так продолжаться не могло. Содержание Джованни и выбранного ему в помощники (то есть для домашнего услужения) единственного бессемейного каноника не стоило капитулу ни гроша. Но пришло время, когда Джованни заговорил о том, что обязан совершить визитацию по приходам своей епархии. Поездка, разумеется, требовала затрат. Джованни нуждался в помощи, и тут каноники взбунтовались: денег нет, взять неоткуда, разве мессир забыл? Джованни настаивал: делать нечего, визитации — его долг. Каноники обиженно пожимали плечами. А стоило Джованни заикнуться о том, что рельефы принято платить ко дню Святого Михаила, как они и вовсе переполошились. Какие такие рельефы? С кого?!
С другой стороны, каноникам надоело дни напролет пропадать в соборе. Урожай не ждал, они махнули рукой на службу и ушли в поля. Джованни ничего не мог с этим поделать, ибо их некому было кормить кроме них самих. Его собственные средства истощились. Казалось, все в епархии Силфора начало возвращаться на круги своя.
Самым ужасным поступком силфорских каноников, едва успели снять урожай, стал побой и изгнание несчастного грамматика, выписанного Джованни из Честера. Великовозрастные ученики возмутились способами преподавания усердствующего в наказаниях учителя. Ненависть их была взаимной — грамматик считал всех поголовно каноников Силфора тупицами, не способными удержать в своей слабой памяти даже самых простых вещей. Джованни, призванный разобраться в происшествии, попытался объяснить как потерпевшему, так и его хулиганствующим питомцам, что они все не правы, чем заслужил лишь неудовольствие обеих сторон.
