Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня зимних волков
– Может быть, уважаемый гость оставит разбирать знаки богов тем, кто более к тому привычен? – ехидно осведомилась Рагнора.
Альдин-Ингвар посмотрел на нее. В отличие от внучки, с бабкой он был знаком давным-давно: с тех пор как двенадцатилетним отроком впервые ехал с Волхова на Днепр, чтобы принять участие в походе своего дяди, Ингвара киевского, на ромеев. Несмотря на возраст, Рагнора была еще по-своему хороша собой: каждый признал бы, что редко удается встретить такую красивую старуху. Совершенно седые волосы были убраны под покрывало с серебряной вышивкой, черты морщинистого лица сохраняли правильность, а пристальный взгляд светло-серых глаз был, казалось, вечно устремлен на нечто далекое и очень важное. Альдин-Ингвар мельком отметил, что, при внешнем сходстве с матерью, эти глаза и взгляд дочь Сверкера, похоже, унаследовала от бабки. Вид у Рагноры был уверенный, величественный, властный – и не зная ее, сразу поймешь, что перед тобой женщина королевского рода.
«Моя мать – дочь Харальда Прекрасноволосого, самого могущественного из конунгов Северного пути!» – сказал ему Сверкер еще в ту давнюю их первую встречу. «У меня было девять сестер, но в живых осталась я одна, – добавила Рагнора. – И тебе, быть может, известно, что все потомки Харальда конунга по мужской ветви носят звание конунгов, а по женской – ярлов».
Что ни говори, у Рагноры были причины гордиться своим родом. И ее внучка не из тех, кого можно отдать кому попало. И все же почему Сверкер и его мать столько лет прятали от него такое сокровище?
– И будьте уверены, я сумею оценить и знатность такой жены, и ее мудрость. – Альдин-Ингвар издалека поклонился старухе.
– Я… – Сверкер подавлял досаду, желая сказать, что без посторонней помощи справится со своими делами, но именно сейчас это прозвучало бы пустым бахвальством. – Как долго ты еще намерен здесь пробыть? Отсюда ты вернешься домой или поедешь дальше?
– Я намеревался доехать до Киева и посоветоваться об этом деле с моим родичем, киевским князем Ингваром. Думаю, он одобрит такое родство.
Альдин-Ингвар говорил спокойно и учтиво, но этот намек можно было расценить как угрозу в случае отказа – и именно так Сверкер его понял. Стараясь не подать вида, Сверкер был близок к желанию проклясть тот час, когда Гостислава родила дочь вместо сына и тем одарила его будущими соперниками вместо наследника.
– Это отличная мысль! – едва не скрипя зубами, с напускной веселостью воскликнул он. – Тебе непременно следует посоветоваться с Ингваром. Все же он старший твой родич, и теперь, когда твоего отца уже нет… Подождем, что он скажет. И когда поедешь назад, мы окончательно решим это дело!
Этим Альдин-Ингвар и удовлетворился. Как человек благоразумный, он понимал, что иного не приходилось ждать: люди его рода и положения не женятся впопыхах. И если ему удастся найти замену умершей невесте ранее, чем минует год, то он сможет считать себя очень удачливым человеком!
Для свадеб пока было не время, гостям и хозяевам приходилось готовиться к иному торжеству. Биргир ярл был не первым и не последним уроженцем Северных стран, которому предстояло найти посмертный дом на Восточном пути. Уже прошло три дня после его смерти, затягивать с погребением не стоило, и назавтра же Сверкер приказал готовить могилу. Покойника привезли в дорожной одежде, но теперь раздели, обмыли, и Рагнора сама отобрала среди его вещей наилучшие: сорочку из белого льна, рубаху из тонкой зеленой шерсти, кафтан с бронзовыми пуговицами, воротничком из куньего меха и золотной тесьмой на груди.
Такие же могилы для богатых и знатных королевских людей сооружались и в других похожих местах: в виках на Бьёрко или в Хейтабю в Ютландии. Рагнора присмотрела подходящее место – среди могил людей из Свеаланда, умерших здесь в последние полвека. Велела разметить и выкопать просторную прямоугольную яму: пять-шесть шагов в длину и ширину. По углам вбили столбы, между ними выложили стены из горбыля. Толстыми досками покрыли пол. Вдоль стен расставили ларь, в который уложили треть добра, взятого Биргиром в поездку, поставили скамью, покрытую шкурами. В самой середине установили особое сиденье со спинкой, ожидающее покойника. Альдин-Ингвар предложил купить рабыню и подарить Биргиру, но Сверкер, как более близкий покойному человек, счел такой расход излишним. Если оставшиеся в Свеаланде родичи сочтут нужным, потом отправят рабыню следом сами.
Подготовка заняла не один день. Покойник в это время лежал в холодном погребе, обложенный полынью и иными травами, отгоняющими нечисть, а ему готовили прощальный пир.
Князь и его люди были в это время заняты другим делом: поиском разбойников и пропажи. На другой же день после приезда Альдин-Ингвара Сверкер разослал кметей по лесам вдоль волока, опрашивал жителей ближайших весей, но никто ничего не знал. Или не сознался. Понимая, кто его сильнее всех не любит, князь приказал обыскать веси Озеричей, Стожаровичей и Иногостичей. Грабители унесли только тюк с рейнскими клинками, а подобная дорогая и приметная вещь не могла бы попасть к кривичам никаким другим образом!
Поиски продолжались не один день, но проку не было. Ни одного клинка, вообще ни одного меча найти в весях не удалось. К тому же смоляне, узнав о цели поисков, так искренне удивлялись, что даже воевода Грим поверил: они никаких рейнских клинков в глаза не видели.
По рассказу уцелевших хирдманов Биргира Сверкер понял, что нападали, скорее всего, вилькаи. Но к тому времени как его люди отправились на поиски, все отроки, отправляемые в лес, уже были дома. И родичи клялись, разумеется, что дома они давным-давно.
– Мало ли кто в шкуры станет рядиться! – с возмущением говорил Краян, старейшина Озеричей. – На Корочун все подряд в шкурах, любой мог надеть! А мы теперь за всякого лиходея отечай! Нам и так лиха досталось…
Сами хирдманы, видевшие нападавших, склонялись скорее к тому, что это были взрослые, зрелые мужчины. Но они не видели ни одного лица и никого не брались опознавать. А возможных виновников в округе было слишком много, чтобы даже Сверкер решился выдвигать обвинения и звать на божий суд.
А раз уж никто из смертных не мог помочь в поисках злодеев, оставалось спросить у духов. И на этот счет не было лучшей умелицы, чем старая Рагнора.
– Сегодня вечером ты мне понадобишься, – как-то в эти дни сказала Рагнора Ведоме. – Будешь петь. Твой отец хочет, чтобы я спросила духов о тех разбойниках… и еще кое о чем. Пойдем на курганы, как стемнеет.
Ведома лишь кивнула. Бабка давно обучила ее песне, призывающей духов, и она уже не раз помогала в этом деле, но при воспоминании ее пробирала дрожь.
Сколько Ведома помнила, бабка всегда ходила говорить с духами на одно и то же место – Хрингов курган. Там был похоронен сожженный в лодье Хринг ярл, предшественник Олава и Сверкера. Хринг благополучно прожил здесь более десяти лет, но, став слишком дряхлым для сражений, послал на Бьёрко поискать себе замену. Рагнора приходилась Хрингу родственницей по матери, поэтому до нее весть дошла довольно быстро, и они с Олавом увидели в этом подходящий случай раздобыть славу и добычу. Они незамедлительно пустились в путь – ближайшей же весной, со всем имуществом, состоящим из
доспехов, мечей,скота и приплода,сокровищ казны,жерновов скрипящих,рабов и рабыньс их ребятами вместе[8].
А главное, с дружиной из пятидесяти копий и годовалым сыном Сверкером. Но Хринг их не дождался: умер в конце зимы. Возможно, поэтому смолянские старейшины во главе с тогдашним князем Станиславом сразу приняли нового вождя, не желая оставить торжище без защиты. И на воеводу Олава у них не было причин жаловаться.
Благодаря родству со старым Хрингом можно было считать, что Сверкер принадлежит уже к третьему поколению здешних властителей – на чем он тоже впоследствии, наряду с женитьбой на Гостиславе, обосновал свои права. Хринга считали покровителем рода и неизменно приносили жертвы на его могиле в положенные для поминания дни. За него Сверкер поднимал первый рог «за предков» на йоль и во время осеннего пира. И когда Рагноре в ее таинственных делах требовалось покровительство иномирных сил, она тоже обращалась к нему.
Для встреч с покровителем рода Рагнора всегда наряжалась в лучшие одежды, будто на пир, и от Ведомы требовала того же. Ведома не бывала в Бьёрко, но Рагнора следила, чтобы внучка «не посрамила свой род», и приказывала шить ей варяжское платье с шелковой отделкой на всю грудь. Приезжающих знатных гостей она всегда расспрашивала, как были одеты королевы и иные виденные ими выдающиеся женщины Северных стран, и на пиру женщины из семьи Сверкера выглядели не хуже, чем жены и дочери свейских и датских конунгов. Вот и сейчас на Рагноре было синее платье, темно-красный хенгерок и ради вечерней прохлады коричневый кафтан с отделкой рыжим шелком и куньим мехом. Между золоченых застежек блестели стеклянные бусы в три ряда, на голове посверкивало золотое шитье покрывала. Ведома снова оделась в белую шерсть с синей вышивкой, в которой встречала Альдин-Ингвара, и тоже надела кафтан – зеленый.
