Время умирать. Рязань, год 1237 - Николай Александрович Баранов
На последнем слове голос все же дрогнул. Глаза, подернувшиеся было ледком, растаяли, заблестев подступившими вновь слезами. Забыв о присутствии мамки, она положила руку на грудь Ратьши.
– Береги себя, – трогательно шмыгнув покрасневшим носиком, попросила Евпраксия. – Обещай.
– Обещаю, – сжал легонько тоненькие пальчики Ратислав.
Слезы вдруг, переполнив глаза, побежали по щекам княжны. Она всхлипнула, прижала ладошку ко рту. Ратьша вспомнил: почти те же слова произносились тогда… Когда она провожала Федора в татарский стан и просила его, Ратьшу, сберечь мужа. Не сберег… Хоть и обещал, вот так же, как сейчас. Смотреть на нее, плачущую, не было сил.
– Все будет хорошо, Евпраксиюшка, – погладил он ее по голове. – Пойду я. Прощай.
Евпраксия бросила на Ратислава отчаянный взгляд, подалась вперед, чтобы обнять, но, вспомнив о мамке, сдержалась. Опустила голову. Произнесла чуть слышно:
– Прощай… – Вскинулась, открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но промолчала, только смотрела не него, словно не чаяла увидеть больше.
Ратислав попятился к двери. Споткнулся о порог, развернулся и почти бегом кинулся прочь. Замедлил шаг только на выходе из княжьего терема. Вышел на улицу. Темнота здесь уже сменилась серыми зимними сумерками, предвещая скорый восход солнца. Мороз жал, но щеки Ратьши горели. Он подхватил горсть снега из ближнего сугроба, растер лицо. Вроде полегчало. Он даже вспомнил, что в гриднице его ждет Первуша. И снова заныла шея… Ратьша помял загривок, нахлобучил шлем с подшлемником и зашагал к входу в гридницу.
Основательно подкрепившись, они с Первушей верхами двинулись к усадьбе, где засел Дарко со своими людьми. На этот раз под седло Ратислав взял Буяна, что-то подсказывало: сегодня конь понадобится из самых надежных.
Усадьба оказалась почти пуста. Только один легкораненый воин из Дарковой сотни присматривал за оставленным здесь воинским имуществом. Он им поведал, что запасные умчались затыкать очередной прорыв у Ряжских ворот. Недавно совсем. Ратислав с Первушей переглянулись и, не сговариваясь, погнали коней к Ряжским воротам.
К их прибытию прорвавшихся татар уже отбили. На гребне вала, заваленного трупами, снова встала стена рязанцев, но стена эта была уже не та. Видно, что защитники строй держат плохо, да и заметно меньше их, чем в начале штурма. Пространство внутри города между окраинными, наполовину сгоревшими городскими домами и проломом также было усеяно трупами. Татарскими и русскими вперемешку. Татар, на взгляд, больше.
По истоптанному, закровяненному снегу ходили бабы и подростки, выискивали в грудах мертвых тел мертвых и еще живых рязанцев, оттаскивали кого в скудельницу, кого в ближние избы, в тепло, на руки лекарей. То тут, то там раздавались бабий вой и причитания. Это женщины находили среди мертвецов тела родных мужчин, мужей и отцов. Вражьи трупы пока не трогали, оставляя дубеть на морозе.
К Ратиславу с Первушей подъехал Дарко. Правая рука его была забрызгана кровью. Брызги крови рдели на правой половине нагрудника, на шлеме, красными мазками алели на правой же щеке.
– Цел? – спросил Ратьша.
Дарко оглядел себя, весело оскалился. Сказал:
– Чужая.
– Сколько людей осталось?
Улыбка сползла с лица сотника.
– От наших трех сотен едва сотня и еще два десятка наберется. Гаврилу и Епифана у Исадских тоже изрядно потрепали. Меньше сотни у них осталось на двоих. У Прозора пока прорывов не было, так что владычные вои все в целости. Думал, пока ты без чувств лежал, подтянуть из них половину сюда поближе.
– Нет, повременим с этим, – покачал головой Ратьша. – Поеду вначале посмотрю, что там, а дальше решу. Великий князь где? Не ранен?
– Юрий Ингоревич со свитой стоит у Исадских. Тож помогает при прорывах. Под рукой у него поболе полусотни тех, что драться могут. Какая-никакая, а помога. Сам князь цел вроде. Вот только что отсюда отъехал.
– Понятно, – потер подбородок Ратьша. – Ладно. Здесь пока затихло?
– Ненадолго, – покачал головой Дарко. – Лезут на вал почти что без перерыва. Уж скольких побили, а они все лезут… Ну так народу у них под рукой немерено, чего жалеть.
– Вот пока затихло, мы с Первушей и… – Ратьша огляделся по сторонам. – А где Годеня, Гунчак, княжич с меченошами?
– Годеня где-то здесь был. Видел его после боя живого, – ответил сотник. – А княжича с ближниками Юрий Ингоревич к себе забрал. И хана половецкого тож.
– Понятно, – протянул Ратислав. – Ну, оно, может, и лучше, хлопот меньше.
– Что да, то да, – согласился Дарко.
– Ну, значит, пока мы с Первушей к Южным вратам и поедем, а как Годеня найдется, пошли его за нами.
– Сделаю, – кивнул сотник.
Ратислав уже начал было заворачивать коня, но передумал, погнал Буяна к пролому. Умный конь аккуратно ставил ноги, чтобы не наступить на разбросанные вокруг мертвые тела. Позади послышался топот копыт. Его догоняли Первуша и Дарко.
– Куда ты, боярин? – спросил сотник. – К Южным вратам вроде собирался?
– Успеется, – ответил Ратьша. – Хочу наружу выглянуть, посмотреть, как там.
– А-а… – Дарко поотстал.
Ближе к валу и сгоревшей башне трупов стало намного гуще. Скоро Буян встал: чистой земли не осталось, кое-где убитые лежали в два и даже в три слоя. Не пойдет по трупам. Чтобы пошел, должен впасть в боевую ярость. Ратислав спешился, передал поводья Первуше.
– Останься здесь с конями. Мы с Дарко на стену. Ненадолго.
Меченоша кивнул. А Ратьша и сотник зашагали по твердым, как деревяшки, залитым заледеневшей кровью телам к валу, держась правее, на уцелевший участок стены. Трупы были только татарские. Среди них можно опознать и половцев, и мордву, и булгар. Но многих Ратша так по виду и не признал.
По лестнице поднялись на вал, потом – на уцелевшую стену рядом с проломом. Крышу над боевым ходом камнеметы снесли еще в первый день обстрела. Бревна, которые выстилали боевой ход, местами обгорели. Ноги скользили по красной наледи. Здесь пахло кровью и пожаром.
Ратьша выглянул в бойницу. Уже совсем рассвело. За лесом, перед которым раскинулся татарский стан, показался край багрового солнца. Было безветренно, и над станом висело громадное облако от дыма костров. Там не спали. Маленькие человеческие фигурки перемещались по стану толпами и поодиночке, проносились всадники и конные отряды. Двигались куда-то высокие телеги с огромными деревянными колесами. Шум стана: человечий говор и крик, рев скотины, скрип колес – сливался в гул, давящий на уши, угнетающий своей громадностью и силой.
Ближе к городу темнели отряды, готовящиеся к приступу. Много их… Жуть как много. Еще ближе отступают от городских стен отброшенные только что враги. Отходят нестройными толпами. Никто им в этом не мешает.
Совсем близко татарская городня с пороками за ней.
