Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Какая шпага? — недоуменно спросила Тео, нежась у него под рукой.
— Его отца, я этот клинок хорошо помню, как сама понимаешь, — ответил муж.
— Вот, — благоговейно сказал кто-то из близнецов, — она их всегда путала, — это папина шпага.
Дети стояли в кабинете Ворона, — пахло чем-то теплым и пряным, жарко горел камин, на стенах были развешано оружие. На столе, среди свернутых карт, лежала она — тяжелая, поблескивающая смертельным металлом, с золоченым, резным эфесом. Теодор прикоснулся пальцем к клинку, и пробормотал: «Острый какой, как дедушкин меч».
— Так что сейчас с его сыном будет? — услышал он, и, перевернув жену, целуя ее в губы, ответил: «Ну, понятное дело, сначала поспрашиваем о том, о сем, а потом — отрубим голову».
Она вдруг отстранилась, и, взяв его руку, подув на разбитые костяшки пальцев, сказала:
«Бедный. Я тебе завтра мазью смажу с утра, хорошей, на травах».
— Пока он молчит, — пробормотал Себастьян, глядя на ссадины, — но это пока. Мы за него еще серьезно не принимались. А шпагу эту я запер в кабинете, потом себе заберу, — он стал снимать с ее плеч кружевную рубашку, и жена, взглянув на него мерцающими глазами, шепнула: «Погоди».
Тео наклонилась над его телом, разметав по постели темные, пахнущие цветами волосы, а потом, устроившись сверху, рассмеялась: «Ты же устал сегодня».
Он лежал, закинув руки за голову, а жена, накинув шелковый халат, принеся бутылку вина и бисквиты, налила ему бокал и сказала: «Вот ты говоришь, тут безопасно, благодаря тебе. А в Картахене как будет? Все же дети, я волнуюсь, Себастьян».
Вискайно выпил, и похлопал по кровати: «Иди ко мне, я тебе все расскажу про наши укрепления там, раз и навсегда, чтобы ты спала спокойно».
Тео задремала, положив голову ему на плечо, а Себастьян, уже зевая, вдруг подумал:
«Хорошо бы еще третьего ребенка, сына. Ну, или дочку». Он обнял жену, и еще успев поцеловать ее мягкую шею, заснул — тихо, без снов.
Николас Кроу поднял скованные руки и посмотрел на кандалы. «Дядя Питер рассказывал, да, — вспомнил юноша, — где это он сидел? Два раза ведь — на Москве где-то, а потом — в Риме. И пытали его тоже. И отец сидел, когда за честь своей сестры вступился, и царя Ивана хотел убить. И дядя Мэтью сидел. Так что ладно, — он откинулся назад и чуть застонал — сломанное ребро давало о себе знать, — не мальчик я, ничего страшного, выдержу».
Ник обвел глазами камеру — крохотную, глубоко в подвале, с толстой решеткой, что отделяла ее от узкого, темного коридора. Было невыносимо душно, и он, вытирая пот рукавом разорванной рубашки, поморщился — разбитую бровь саднило. «Хорошо еще, зубы у меня крепкие, — усмехнулся он. «Ладно, надо подумать, как отсюда выбраться — понятно, что никто мне тут не поможет, надо самому».
Он еще раз оценивающе взглянул на кандалы и попытался разорвать цепь. «Она крепкая, — мрачно подумал Ник, и оглянулся — кроме деревянного ведра и охапки когда-то сухой, а теперь — влажной травы, в ней ничего не было.
«И у меня, кроме креста, — он подергал простой серебряный крестик на кожаном шнурке, — тоже ничего. Да, единственное, что можно сделать — это попытаться разбить голову этому солдату, который приносит еду. Жалко, конечно, он пожилой, да и однорукий, но что уж теперь. Заберу его мушкет, отстреляюсь, и уйду. Вот только шпагу никак уже не спасти, отец в ярость придет, конечно».
Ник вздохнул, и попытался почесаться — блохи кусали яростно, ожесточенно, радуясь тому, что в камере кто-то появился. «Даже свечи нет, — подумал юноша мрачно. «Ну, ладно, день или два они меня еще пытать будут, Вискайно этот, как я посмотрю, человек с фантазией, — Ник взглянул на вырванные клещами ногти на левой руке — безымянный палец и мизинец горели, как в огне.
«Вот я же и говорю, — надо уходить, — спокойно велел он себе. «Потому что потом они тебя расстреляют или отрубят голову. Жалко, капитан Кроу, тебе ж только двадцать два исполнилось, если ты тут сдохнешь, кто найдет Северо-Западный проход?»
Отец тогда, в капитанской каюте на «Святой Марии» хмыкнул и сказал: «Если доживешь до сорока, тогда — пожалуйста. В твои годы ни одна торговая компания тебе не даст ни гроша, ты пока никто. Да и потом, тоже, в общем, я же тебе рассказывал о покойном Гийоме — великий мореплаватель погиб потому, что хотел собрать денег на экспедицию. Я, кстати тоже, — отец рассмеялся, — Ледяной Континент на свои заработки искал, большей частью.
— А если тетя Марта? — попытался сказать Ник.
— Они занимаются востоком, — Индией, Молуккскими островами, — и совсем не заинтересованы в том, чтобы выбрасывать деньги. Ты пойми, — отец выпил рома, — чтобы туда идти, нужен хороший корабль, с укрепленным днищем, нужны запасы провизии. Ты не плавал на севере, а я плавал. Накопишь золота — ради Бога, отправляйся туда.
— Просто, — упрямо сказал Ник, глядя на карту, — так будет гораздо быстрее проплыть в ту же самую Индию.
— Гораздо быстрее будет прорыть два канала, — тут, и тут, — отец указал, — где, — только вот ни король Филипп, ни султан Мурад почему-то не хотят этого делать, — отец чуть усмехнулся, и, потрепав Ника по плечу, добавил: «Ты вот что. Там, в Лондоне, у тети Марты для тебя два конверта лежат. Если я не вернусь с морей, потом съездишь, заберешь их».
— Папа! — возмущенно сказал юноша.
Ворон потянулся широкими плечами и смешливо заметил: «Мне шестьдесят почти, все может случиться».
— А что там, в конвертах? — Ник тоже выпил.
— Увидишь, — коротко ответил отец.
Ник закрыл глаза и вдруг подумал: «Да, завтра вечером. День я еще продержусь, конечно, но нет смысла дальше тянуть».
После завтрака, когда Себастьян одевался у себя в гардеробной, Тео постучалась и сказала:
«Дорогой, я тебе мазь принесла. А то сейчас жарко, вдруг еще воспаление начнется».
Она нежно массировала ссадины и, отставив склянку, сказала: «Я тебя попросить хотела. У Дэниела после сиесты урок верховой езды, а мы с Мартой хотим печенья напечь и пойти в город, раздать нищим, вместе с милостыней. Все же Богоявление через три дня, пусть порадуются. Можно?
— Ну конечно, милая моя, — растроганно сказал Вискайно, — девочке надо показывать пример христианских добродетелей.
Тео вдруг покраснела и сказала, тихо: «Я очень тебе благодарна, Себастьян, что ты обращаешься с ней так же, как с Дэниелом. Спасибо".
Он поцеловал жену в лоб и ответил: «Я ведь дал тебе слово чести, что твои дети — это мои дети, и никогда его не нарушу».
Тео вздохнула, и, улыбнувшись, прижалась щекой к его плечу.
Тео поздоровалась с солдатами, что охраняли вход в маленькое здание тюрьмы, и сказала, держа за руку дочь: «Сеньор Вискайно разрешил нам раздать милостыню заключенным, в честь праздника».
Начальник караула, выглянув из своей маленькой, беленой комнаты, радушно сказал:
«Сеньора Тео! И маленькая Марта! Ну конечно, проходите!»
— Может быть, вы тоже хотите печенья, сеньор Антонио? — предложила девочка, показав ему атласный мешочек. «Это я сама пекла, с миндалем!»
Устроив их у себя в комнате, офицер сказал: «Сейчас велю принести лимонада, у нас свежий, и вы, сеньора Марта, меня угостите».
— Может быть, мне самой сходить? — поднялась Тео. «За лимонадом».
Сеньор Антонио тут же вскочил, покраснев, и замялся: «Я должен был подумать, такая жара!
Я сейчас сам все принесу, быстро. Простите меня».
Он вышел, а Тео спокойно сказала дочери: «Ты пока раздай печенье солдатам, милая, они тоже будут рады».
Проводив глазами спину Марты, женщина открыла деревянный шкаф, что стоял у стены и, сняв с гвоздя связку ключей, — рядом висело еще несколько одинаковых, — спрятала ее за корсет.
— Хорошо, что грудь большая, — усмехнулась Тео про себя, и, подняв глаза, услышала шаги сеньора Антонио.
Допив лимонад, она улыбнулась и, поправив серебряную сетку, что закрывала темные локоны, спросила: «Может быть, синьор Антонио, передать печенья тому заключенному англичанину, мне муж о нем рассказывал? Он, конечно, еретик, но праздник есть праздник».
— Его все равно завтра расстреляют, сеньора Тео, — усмехнулся офицер, — но давайте, пусть хоть перед казнью поест домашнего. Пойдемте, я вам его покажу, его как раз недавно привели от губернатора. А сеньора Марта пусть тогда раздаст милостыню здесь, да? — предложил сеньор Антонио.
— Решили не отрубать ему голову? — спросила Тео, спускаясь вслед за офицером по узкой каменной лестнице.
— У нас нет палача, — вздохнул сеньор Антонио, — а ждать из Мехико — времени мало. Эти английские собаки такие хитрые, за ними глаз да глаз нужен. Поручать кому-то из наших солдат — он только дольше промучается, простите за грубость.
— Ну, — заметила сеньора, чуть подняв шелковые юбки, — как по мне, сеньор Антонио, так хоть бы они все горели в аду, — она перекрестилась и добавила: «Но все равно, надо быть милосердным и к грешникам».
