Время умирать. Рязань, год 1237 - Николай Александрович Баранов
Холодные с прицеливающимся прищуром глаза Прозора потеплели, губы тронула легкая улыбка.
– Ништо, меня просто так не возьмешь, – разомкнув сжатые в тонкую полосу губы, сказал он. – Поговорим еще о родителе твоем, моем побратиме.
Ратьша кивнул, улыбнулся ответно, повернулся, пошел со стены. За ним потянулись ближники и княжич с меченошами. Благо все уцелели. Андрей шел с видимой неохотой. Никак не навоюется малец.
Ехали по ночному городу с четверть часа. Город не спал. Там и тут горели факелы, сновали туда-сюда люди. Что-то тащили к стенам. На перекрестках стояли кучки тихо разговаривающих и тревожно глядящих в сторону напольной части стены горожан и смердов-беженцев. Отдельно женщины, отдельно мужчины.
Мужчины почти все были вооружены. Кто чем. Топорами, косами, вилами, серпами даже. Редко у кого встречались копья, насаженные на кривоватые древки, у кого-то за спинами – слабые охотничьи луки и тулы с короткими легкими стрелами. Охотничьи рогатины здесь были, пожалуй, самым серьезным оружием.
Понятно, что о нормальном доспехе даже речь не шла. Кое у кого были напялены поверх полушубков старые, доставшиеся, видно, еще от дедов-прадедов безрукавные копытные латы или кожаные, с нашитыми железными бляхами рубахи. У некоторых имелись щиты, такие же древние, как и копытные доспехи. Как они будут держать удар, неизвестно. Шлемов не было, лишь меховые шапки. Ратьша только горестно головой покачал при виде таких защитников.
– Ничего, снятые с мертвых и раненых на них наденут, – словно прочитав мысли Ратислава, произнес, ни к кому не обращаясь, Годеня. – И оружие ихнее отдадут.
– Если время татары дадут для того, – уронил едущий позади Гунчак.
Ратьша согласился с половцем: когда татары ворвутся в город, времени на переодевание и перевооружение просто не будет. Да и убитые с ранеными, скорее всего, останутся на занятых врагом улицах. Как с них доспех снимешь? Согласился, но вслух ничего говорить не стал. Княжич и его меченоши заспорили об увиденных на простолюдинах доспехах и оружии. Ратислав к их разговору особо не прислушивался.
Шум сражения по мере приближения к напольной стене все возрастал. Скоро говорить стало невозможно, только кричать, и разговор увял сам собой. Подъехали к Исадским воротам. Постояли, глядя на кипящую в проломах по обеим сторонам воротной башни схватку. Строго говоря, видели снизу они не слишком много: суету на крышах осадных клетей, толпящихся там же запасных и колышащиеся спины задних рядов воинов, держащих проломы. До того места, где они стояли, вражьи стрелы не долетали.
Постояли, посмотрели. Похоже, здесь угрозы прорыва пока что не было. Тронули коней в сторону большого пролома между Исадскими и Ряжскими воротами. Тут суеты и народу было гораздо больше. Шума, соответственно, тоже. Вроде прорыва тоже не намечалось. Двинулись к воротам Ряжским.
А у Ряжских, когда они подъехали, приступ как раз закончился, и царила почти что тишина, если не считать шума сражения, долетающего сюда от большого пролома. Еще грохал в ворота таран. В Исадские ворота, вспомнил Ратьша, он тоже бил, только удары за шумом сражения были слышны плохо. Так ничего и не смогли сделать с таранами защитники города.
К ним подъехал десятник из сотни Дарко, который наблюдал за ходом приступа и должен был послать за помощью, если дела на стене сложатся совсем плохо. Доложился Ратиславу. Тот спросил, что тут было. Десятник ответил. Ничего нового не сказал, кроме того, что здесь, у Ряжских ворот, уже отбили пять приступов, и потери рязанцев вместе с ранеными перевалили за полторы сотни. Много. Очень много. Если так будет и дальше, к полудню, если не к утру, на стены придется ставить смердов и горожан, а значит, с ними, необученными, угроза прорыва возрастет многократно.
На гребне вала усилился шум. Всколыхнулись спины воинов, закрывавших пролом. Новый приступ? Похоже… Да, не дают татары защитникам города вздохнуть.
– Оставайся здесь, следи, – сказал Ратислав десятнику, спешиваясь. – А мы на башню, выглянем оттуда наружу.
Всей кучей поднялись на верхний ярус воротной башни. Крыша на ней была снесена еще в самом начале обстрела. Доски и бревна от остатков крыши поскидали вниз, чтобы не мешались под ногами. Сейчас почти в самом центре боевой площадки стоял котел, наполовину наполненный горячей жидкой смолой. Рядом лежали громадный черпак на длинной ручке и горка камней приличных размеров – двоим мужчинам с трудом можно было поднять. На площадке находилось с десяток воинов и примерно столько же неодоспешенных помощников из горожан и смердов. Все они укрывались за закрепленными на остатках заборол ростовыми пехотными щитами.
– Поберегись! Стрелы! – крикнул вновь прибывшим десятник, начальствующий здесь на боевой площадке башни.
Предупреждение оказалось нелишним – сюда, на верхний ярус, навесом залетали стрелы. Залетали нечасто, да и убойная сила у них была не слишком велика (высоко и далеко даже для тугих монгольских луков), но, если угодит такая в незащищенное место, ранит серьезно, а если сильно не повезет, может и погубить.
Прикрывшись щитами, подошли к краю боевой площадки, смотрящему наружу за крепостную стену, глянули вниз, на неутомимо бьющий в ворота таран. Сброшенные на него камни и бревна видимых повреждений не нанесли. Налитая на крышу и подожженная смола горела, но как-то вяло, и было ее немного: видно, большая часть стекала на землю с двускатной крыши, плавя лед и снег вокруг тарана.
– Чего так плохо горит? – зло крикнул Ратьша здешнему десятнику. – Лейте еще!
Не дожидаясь приказа десятника, один из горожан метнулся, пригибаясь, к котлу, подхватил черпак, зачерпнул смолы, все так же пригибаясь, просеменил к краю башни, примерился и опрокинул содержимое черпака на крышу тарана. Попал хорошо, совсем рядом с горящей уже на крыше смолой. Новая порция горючего занялась быстро, взметнув вверх язык коптящего пламени, потрескивая и шкварча на мокрых, оттаивающих под жаром шкурах.
– Хорошо! – кивнул Ратьша. – Давай еще!
Мужик снова метнулся к котлу.
– Поберегись! – опять крикнул десятник.
Поток стрел, летящих в защитников башни, внезапно усилился: не понравилась татарам очередная попытка поджечь их таран. Стрелы с глухим стуком втыкались в доски настила и щиты. Сразу две нашли возящегося возле котла мужика. Одна глубоко воткнулась в незащищенную спину, другая – в затылок, пробив мохнатую енотовую шапку. Тот без звука ткнулся ничком в настил, едва не угодив головой в котел, судорожно задергал ногами, зашарил руками, словно ища что-то. Третья стрела, попавшая ему точно под левую лопатку и пригвоздившая к полу, прекратила мучения. Через какое-то время поток стрел ослабел.
– Ну! – крикнул десятнику Ратислав. – Лейте еще! Чего ждете! Эдак никогда не зажжете!
Десятник окинул взглядом своих людей. Те ежились
