На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– Казаки, вы слыхали, что мелет эта чума болотная! – заорал, зверея, Андрей. – Да у него на лбу толоконном намалёвано, что не утекалец он, как выставляется, а самый что ни на есть лазутчик и ворог!
– А я и сейчас молчать не буду, – усмехнулся дерзко Портнов, вызывающе подбочениваясь. – Всё вам обскажу, что сам слыхивал. Знаете ли, на чьи денежки Емелька бунт затеват? На французские и турецкие!
– На чьи? – загудели встревоженно казаки.
– За французские и турецкие деньги Пугач вас баламутит! Апосля он к хозявам своим и удерёт, а вас на виселицы зараз всех развешают! Что пришипились, олухи царя небесного? И ради кого шкурой рискуете?
– Ах ты, курва продажная! – взревел Андрей и ринулся на разговорившегося Портнова с занесённой над головой саблей. – Слыхал бы тебя государь…
– Я слыхал всё, – спокойно ответил Пугачёв, выходя из толпы и перехватив Овчинникова. – Не мешайте ему пустобрёхствовать, казаки! Хоть ведать будем, как вороги нас испужались, что эдакие небылицы выдумывают, чтоб очернить меня, ампиратора, прилюдно!
Толпу казаков взорвало. Портнов, побледнев, задрожал и попятился.
– Лазутчик! Казнить его!
– Не сметь! – заслонил его собой Пугачёв. – Мы что, нелюди? Он же казак, как мы, только с башкой замороченной!
– Дык, что делать-то с ним, государь? – посмотрел на него Андрей.
– Пущай уходит, коли средь нас тошно, – вздохнул Пугачёв. – Нам нечего скрывать от ворогов. Пущай донесёт, что мы зараз ко всему готовы. Нам более нечего пужаться, казаки! Пущай теперь вороги нас пужаются!
Казаки обнажили головы и подняли вверх правые руки. Иван Почиталин развернул лист бумаги и громко начал читать: «Самодержавного ампиратора нашего, великого государя Петра Фёдоровича всероссейского и прочая, и прочая, и прочая. Во именном моём указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям службу несли до капли своей до крови деды и отцы ваши, так и вы послужите за своё отечество мне, Великому государю ампиратору Петру Фёдоровичу. Когда вы устоите за своё отечество, и ниисточит ваша слава казачья – отныне и до веку и у деточек ваших; будете мною, великим государем, жалованы казаки, калмыки и татары. И которые мне государю, ампираторскому величеству Петру Фёдоровичу, винные были, и я государь Пётр Фёдорович во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рекою с вершин и до устья и землёю, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом, я, великий государь ампиратор, жалую вас.
Петр Фёдорович 1773 год 17 числа».
На этот «первый манифест ампиратора» Пугачёва толпа казаков ответила радостным воем, полетели вверх шапки.
– Итак, казаки, – сказал он растроганно, – я вам обсказал зараз всё, что нас всех заботит, и пошто мы решили разом подняться. Полагаю, что и вам и в Оренбургском крае, да и во и всей Россее не шибко лучше.
– Какого беса лучше, – зашумели казаки. – Куда ни плюнь, казаки зараз везде бедствуют!
– Везде казакам нынче худо, – продолжил Пугачёв, – все вольности подмяли. И башкирцам худо, и татарам… Треплют всех зараз одинаково, – дык давайте всех приветим, кто к нам с добром пожалует. И не только супротив атаманов алчных и господ, а супротив всех, кто кровушку нашу пить хотит!
– Всех сметём! Не сумлевайся, государь! – заорали казаки.
– Обучать вас баталиям нет надобности, – продолжил Пугачёв, – вы уже не единожды в походы хаживали. У нас есть ружья, пики, сабли, порох и свинец. Мало будет, ещё добудем! Сейчас наше войско не велико, но уже скоро много обиженных к нам примкнут! А таких почитай зараз вся Россея! Нам нечего пужаться, казаки, ибо за нами сила!
– А что нам пужаться! – выкрикнул Иван Зарубин-Чика. – Я только что возвернулся с тех мест. С нами пойдут все, кому уже житуха эта поперёк горла стала!
– А много таковых? – послышался вопрос из толпы.
– Что звёзд на небесах, – ответил Чика после одобрительной улыбки Пугачёва.
– Дык вот, казаки, – продолжил «ампиратор», – скинем всех неугодных, а остальных вольными казаками сделаем! Дадим волюшку народу и заживём тогда, как у Христа в запазухе!
– А господ ведь тьма-тьмущая, – снова прозвучал выкрик из толпы. – И армия у нех ого-го какая! Одних только пушек не счесть!
– Болван полоумный! – закричал Андрей Овчинников. – Войско царицыно сейчас в окопах на Туретчине вшей кормит. Покуда что да как, мы всех укокошим кровопивцев, кто носит господскую одежонку.
– Золотые слова! Отрадно слушать! – И Пугачёв одобрительно кивнул. – Мы не хотим, чтоб проливалась наша кровушка, но прольём чужую! Не отдадим своего и заберём господское.
– Верно говорит государь! – снова влез Чика. – Мы не желаем иметь над собою тыщи хозяев! Не хотим повинностей, не желаем поборов, ни кнута, ни колодок. Мы хотим равного права для всех казаков, которых Господь, как и господ, сотворил по своему образу и подобию.
– Верно сказал, одобряю! – похвалил его Пугачёв. – Будешь моей правою рукою! – И вновь обратился к казакам: – Мы не будем толпой сабарманов, не будем ни грабить зазря, ни жечь кто зараз с нами, а будем как брат с братом, казак с казаком, – крепкая воля, крепкий порядок. И когда войско наше увеличится и достигнет многих тыщ, тогда на Оренбург двинем. Мы метлой выметем губернатора и всех евоных прихлебателей, чтоб зараз следочков ихних не осталось.
– А сейчас мы куда, государь? – загудели казаки. – С чего зачинать будем?
– На Яицк пойдём! – выкрикнул Пугачёв. – Сеё моё ампираторское повеление! Прямо сейчас на Оренбург мы идти не могём. Покуда нас мало ещё. У губернатора войско в сто крат нас превосходящее. Как же быть? А вот эдак. Возьмём Яицк и войско своё зараз увеличим! А уж тогда и на Оренбург двинем…
Казаки слушали своего «ампиратора», затаив дыхание. Среди них, в первых рядах, находился и Ярёма Портнов. Он трепетал от возмущения, а сердце сжималось от плохого предчувствия.
«Бунт! – думал он. – Назревает кровавый бунт. Хорошо будет, если смутьяна Пугачёва сразу разобьют у Яицка! Но будет гораздо хуже, если «ампиратор» умудрится взять городок и склонить на свою сторону многих других казаков?» Портнов даже зажмурился, представив, что тогда будет!
Когда он открыл глаза и увидел подошедшего сзади к Пугачёву человека… Портнов вздрогнул, побледнел и попятился, с трудом протискиваясь сквозь плотные ряды казаков. Встреча с тем, кого он увидел, была не только нежелательна, но и чревата
