История Германии в ХХ веке. Том I - Ульрих Херберт
Теперь, однако, Кейтель и Гитлер вмешались в разбирательство и приказали провести не менее ста расстрелов за каждого немца, убитого во время следующего нападения – на том основании, что «политические отношения между Германией и соответствующей страной <…> не определяли поведение военных оккупационных властей»[6]. С другой стороны, для немецких офицеров в Париже политические отношения с отдельными оккупированными странами, а точнее, их собственная политико-культурная оценка этих стран была мерилом их поведения на оккупированных территориях. То, что ровно в тот же период было привычно и общепринято в среде германских оккупационных властей в Сербии и России, встретило протест со стороны офицеров во Франции. Когда чуть позже произошли новые покушения, 98 заложников были фактически казнены по приказу штаб-квартиры фюрера, что вызвало большой резонанс и ужас как во Франции, так и за рубежом.
Чтобы избежать подобных расстрелов заложников в будущем, военная администрация предложила в случае новых убийств принимать меры против евреев. Во Франции за «еврейскую политику» отвечал административный штаб военачальника, который уже в августе 1940 года установил жесткие принципы в этом отношении. Вскоре по согласованию с французскими властями были приняты декреты о регистрации, дискриминации и ограблении евреев. Ведущие офицеры парижской военной администрации обычно не считали себя радикальными антисемитами. Скорее, им было вполне достаточно различных степеней традиционного консервативного антисемитизма.
Уже первые массовые аресты после нападений 4 августа 1941 года в подавляющем большинстве коснулись евреев. Для большинства чиновников военной администрации связь между коммунизмом, покушениями на оккупантов и евреями была совершенно неоспоримой, тем более что некоторые из убийц, задержанных первыми, на деле были французами еврейского происхождения[7].
Поэтому сотрудники административного штаба предложили в будущем не расстреливать французов, объявленных заложниками, а депортировать большее число людей «на восток для принудительного труда»; это касалось, помимо коммунистов, прежде всего евреев, особенно иностранных, которые иммигрировали во Францию после 1918 года и, предположительно, не слишком могли рассчитывать на солидарность со стороны коренного французского населения.
Когда 28 ноября поступило сообщение о новом покушении, жертвами которого стали три немецких солдата, военная администрация впервые попыталась применить эту новую концепцию. Вместо казни трехсот французских заложников, которую требовал Гитлер, было предложено казнить «50 евреев и коммунистов», «наложить штраф в размере 1 миллиард франков на евреев Парижа», а также «интернировать и депортировать на восток евреев, уличенных в преступной или антигерманской деятельности». Первоначально предусматривалось вывезти до тысячи человек[8].
Всего через несколько дней были совершены новые покушения – со смертельным исходом. В результате 12 декабря 1941 года 743 еврея, в основном состоятельные мужчины, большинство французские граждане, были арестованы и под надзором немцев доставлены в лагерь Компьень, откуда их должны были переправить «на восток». Чтобы довести число заключенных до тысячи, к ним добавили триста заключенных из лагеря Дранси, также в основном евреев.
Однако эта попытка использовать депортацию евреев «на восток», чтобы избежать требуемых массовых расстрелов французских заложников, провалилась. Гитлер и Кейтель действительно согласились на предложение о депортации тысячи евреев, но не вместо расстрела заложников в соотношении 100:1, а в дополнение к нему. После этого фон Штюльпнагель подал в отставку с поста командующего войсками во Франции. Возмущение административного персонала действиями Гитлера в кризисе с заложниками было необычным – в нем офицерская честь, юридические проблемы и моральные принципы сочетались с политическими и идеологическими соображениями о будущем Европы, культурном и «расовом» статусе французов и дальнейшем развитии франко-германских отношений. Оглядываясь назад, можно увидеть, что приказ о массовых расстрелах французских заложников способствовал дистанцированию многих офицеров от нацистского режима и подготовил почву для участия многих офицеров военного командования в попытке восстания 20 июля.
Тем не менее предложение начать массовые депортации французских евреев «на восток» вместо расстрела заложников быстро превратилось в обычную практику. 23 марта 1942 года из Компьеня отправился первый транспорт в Аушвиц – это стало началом массовой депортации французских евреев в лагеря смерти.
Офицеры в штабах военной администрации явно были готовы вступить в конфликт с руководством режима, включая лично Гитлера, когда приказы из Берлина касались вещей, ущемлявших их самооценку и солдатскую честь, и в то же время противоречили их политическим представлениям, например о правильной форме оккупационного управления Парижем. В отличие от этого, немецкие военные не возражали против соответствующего подхода в странах Восточной и Юго-Восточной Европы. Очевидно, здесь решающую роль сыграло культурное почитание Франции и французов, а также связанная с этим установка на иное, более цивилизованное поведение по отношению к народам, считавшимся ровней немцам в культурном и гражданском отношении, в отличие от народов или групп, воспринимавшихся как неполноценные. Таким образом, между берлинским руководством и парижской военной администрацией не было принципиальных расхождений по поводу действий против евреев или мер, принимаемых против коммунистов. Здесь военные даже заняли особенно активную позицию. Коммунисты считались врагами Германии и агентами Советского Союза и как таковые подлежали преследованию. Обращение с французскими евреями было в глазах военных скорее второстепенным вопросом: раз уж необходимо было продемонстрировать «суровость», то желательно по отношению к группе, которую все равно недолюбливали, которую не причисляли к французам, которая уже подвергалась массовой дискриминации и не имела защитников и в которой подозревали организаторов терактов, если не ядро антигерманской оппозиции в целом. Последний фактор был, очевидно, решающим; он вывел инициативу по депортации евреев из чисто идеологического контекста и придал ей якобы объективное и целенаправленное обоснование.
В Советском Союзе, с другой стороны, не было таких культурно мотивированных соображений или запретов. До взятия столицы Украины Киева германской 6‑й армией в середине
