Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
Выстроилась очередь. Детям было очень лестно поставить свои подписи под письмом президенту. Сотни подписей заняли куда больше места, чем само послание.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ДОБРАЯ ФЕЯ
Миссис Кемпбелл решила разделить этот день на две части. Первую половину она отдаст работе, а ближе к вечеру побродит по магазинам.
Смешно сказать, вот уже два года, как ее гардероб не обновлялся. Аляска, Байкал, Владивосток, а затем морские будни превратили ее из элегантной женщины, тщательно следившей за модой и посещавшей театры, в рабочую золотого прииска с лопатой и тачкой в руках, а теперь — в прачку, няньку, швею, сиделку, кухарку, официантку…
Она забросила собственных детей, перепоручила их своему Чарльзу, самому терпеливому на свете мужу, чтобы заняться чужими детьми, сотнями мальчиков и девочек. Теперь она знает их имена и язык, знает, чему они рады и почему плачут. Каждая их слезинка доставляет ей боль, а улыбка — греет душу, как солнце. Как бы ни было трудно, она засыпает и просыпается в блаженной уверенности, что в ее большой семье все будет хорошо.
Сегодня Мамаша Кемпбелл решила поехать в порт. Готов ли «Йоми Мару» к приему колонии? От Аллена и Бремхолла она знает, что судно уже покинуло сухой док, где его корпус тщательно осмотрели и очистили днище от водорослей и ракушек. Это прибавит скорость. И они скорее пересекут Атлантический океан.
Закончен и ремонт паровой машины, приведен в порядок такелаж. Но все это мужские заботы. Ханну интересует другое: как выглядят столовая, кухня, госпиталь, бельевая, но главное — спальные места.
Вот почему вместе с ней в автобусе — полтора десятка бывших военнопленных. Они покидают Водсворт, чтобы первыми переселиться на пароход, помочь ей навести порядок и чистоту.
Они венгры и составляют одну бригаду, самую дружную и трудолюбивую. Почти все — офицеры с высшим образованием. Половина из них музыканты. Есть врач, учитель, юрист и даже политик. Нью-Йорк преобразил их. Они приоделись. Костюмы, галстуки, шляпы и даже запонки…
Ханна слегка растеряна. Придется снять шляпы, развязать галстуки и переодеться в робы. Как сказать им об этом помягче?
Венгры громко говорят на своем языке, не похожем ни на какой другой европейский язык. Ханна не может уловить ни слова и прислонилась головой к окну автобуса.
— Миссис Кемпбелл, — говорит ей ближайший сосед, — извините за балаган. Сегодня у Франтишека день рождения. Ровно тридцать лет. Мы собирались в ресторан, а вместо этого едем на пароход.
— Выходит, я помешала вашему празднику? Что же вы не сказали раньше? Я бы взяла других людей.
— Пустяки… Отметим юбилей на «Йоми Мару». Там никого нет, кроме японцев. Думаю, капитан не станет возражать.
— А что любит ваш друг Франтишек?
— Что может любить молодой мужчина? К тому же истосковавшийся по свободе. Хорошенькие женщины… Хорошее вино…
— Как ваше имя?
— Ласло… Ласло Ковач.
— Могли бы вы, мистер Ковач, мне помочь?
— С превеликим удовольствием. Я к вашим услугам.
Ханна остановила автомобиль. Через четверть часа она и Ковач вернулись с ящиком вина. И с другим ящиком, где находилась закуска для праздничного стола — окорок, головка сыра, консервы и фрукты.
— Вы добрая фея, — смущенно сказал Франтишек. — Но чем я заслужил такое внимание?
— Тем, что вы далеко от дома.
— Зато рядом мои друзья.
У трапа «Йоми Мару» скучал матрос. Еще издали увидев миссис Кемпбелл во главе группы мужчин, он дал знать на мостик о гостях. И бросился вытирать салфеткой поручни.
Капитан едва успел одеть китель.
— Всегда вам рад, миссис Кемпбелл, — сказал он, протягивая руки. — Но только не сегодня.
— Не ожидала от вас это услышать. Что-то случилось?
— Пароход в отвратительном состоянии. Только вчера мы приняли топливо. Везде мусор и угольная пыль.
Каяхара провел пальцем по обшивке каюты.
— Посмотрите, он черный. А вы в нарядном платье.
— Я прописана на «Йоми Мару». И люблю этот пароход. Да, он старый и не предназначен для пассажиров. Но это наш плавучий дом. Вы здесь капитан, а я — хозяйка. И пришла навести порядок.
— Конечно, конечно… Вы — Мамаша Кемпбелл. Самая многодетная мама на свете.
— Но я пришла не одна, а привела с собой целую бригаду уборщиков.
— Вы уверены, что эти господа захотят взять в руки тряпку и швабру после того, как нарядились в европейские костюмы?
— Еще как захотят! На этом пароходе им добираться домой, где они не были целых три года.
— Ну что ж, если так — принимайтесь за дело. А мои люди помогут.
Пока в капитанской каюте шла беседа, Франтишек и его друзья успели переодеться и перестали быть похожими на гостей.
Ханна тоже прихватила с собой рабочее платье и не намерена была терять ни минуты.
Капитан был прав. Глазам предстала удручающая картина.
Судно запаслось углем, и все закоулки и щели забиты пылью. Куски угля лежат даже на койках. А палубы завалены мусором, который не разрешается бросать за борт, пока судно не выйдет в открытое море.
Но больше всего поразило Ханну то, что она увидела на кухне и в столовой. Рабочие, жившие на судне, пока оно стояло в доке, не вымыли за собой ни одной тарелки. Груды их громоздились до потолка.
— Ну что, закатаем рукава? Примемся за дело? — предложила венграм Ханна.
— Считаете ли вы нас джентльменами? — спросил в свою очередь Ласло Ковач.
— О да, без сомнения!
— Как же мы позволим вам заниматься этой грязной работой?
Сопротивляться было бесполезно, и Ханне пришлось снова одеть выходное платье. В нем она и в самом деле выглядела феей, спустившейся с небес.
Сначала помыли стаканы. Ласло разлил вино. И все, включая капитана, выпили за здоровье Франтишека, за скорое его возвращение в Будапешт.
…Из порта миссис Кемпбелл отправилась в торговый центр. Свои покупки она привыкла начинать с обуви. Достав из сумки визитные карточки, стала перебирать их. И остановилась на «Ковард шуз» — фирме, которая десять дней тому назад обула всех мальчиков колонии.
Миссис Кемпбелл постаралась остаться неузнанной. Перед ней поставили несколько коробок. После короткой примерки она выбрала две пары туфель.
— Подождите, пожалуйста, — попросил ее приказчик и скрылся в задней двери.
Через минуту оттуда появился пожилой человек. Он с заметным интересом посмотрел на покупательницу.
— Я вас слушаю.
Ханна показала выбранную обувь и протянула деньги. Пожилой приказчик повертел их в руках.
— Ваши деньги никуда не годятся, — неожиданно услышала она. — Вы не можете ими оплатить эти туфли.
— Позвольте… Я вас не понимаю…
— Вас зовут миссис Кемпбелл. Не так ли?
— Верно… Но какое это имеет значение?
— Неужели не помните меня? Это я был в Водсворте и делал примерки русским детям.
— Сейчас припоминаю. Но почему вы отказываетесь принять у меня деньги? — Она снова положила их на стол.
— Все очень просто. Любой, кто назвал меня «парнем», как сделали вы в то утро, может получить туфли за мой счет.
— И все же не вижу оснований, чтобы вы так щедро одаривали меня, мистер Ковард.
— Никто уже много-много лет не называл меня так. Вы мне вернули молодость.
Этот день имел все основания стать самым спокойным за все время пребывания в Нью-Йорке. Если бы, вернувшись в лагерь, миссис Кемпбелл не обнаружила на своем столе записку.
Дорогая Ханна!
Завтра утром Марию кладут в госпиталь. Предстоит встреча с врачом. Не могли бы Вы быть вместе с нами?
Райли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГОСПИТАЛЬ
Первой мыслью было позвонить. Но, подумав, Ханна решила не спешить. Уже вечер. Пусть поздний звонок не потревожит Марию и Райли в их уединении.
Интуиция не обманула миссис Кемпбелл. В эту минуту они были одни и принадлежали друг другу. С потолка свисал кисейный полог, совсем рядом с кроватью. Это ограничивало их и без того маленький мир. Зато еще больше сближало.
— Мария…
— Да, милый…
— Я не перестаю думать о твоих словах.
— О чем ты?
Вместо ответа он нежно погладил ее по животу. Она удержала его руку, положив на нее свою.
— Прошло так мало времени, как ты стала моей.
— А мне кажется, прошла вечность.
— Нашему малышу всего месяц.
— Уже целый месяц.
— Каяхара как-то рассказывал, что в Японии возраст человека считают с зачатия, а не со дня рождения, — сказал Райли.
— Выходит, японцы старше нас…
— Вот почему они мудрее.
Мария завернулась в простыню.
— Пойду приму душ, — сказала она.
— Я тем временем приготовлю кофе.
— А для меня — чай. Там есть яблочный торт со взбитыми сливками.
Мария повернула кран и дождалась, пока вода станет теплой. Закрыв глаза, она отдалась ощущению покоя. Ей не хотелось думать, что это последний вечер и последняя ночь в этой квартире на девятнадцатом этаже. За две недели она испытала здесь все, что можно узнать за целую жизнь. Любовь, боль, отчаяние, надежду… И даже ожидание материнства.
