Зажги свечу - Мейв Бинчи
– Послушай меня, Имон, будь хорошим мальчиком. Помни, что в следующем году, после первого причастия, если будет на то воля Божья, малыш Донал тоже перейдет к нам в школу. А он здоровьем слабоват, тебе придется о нем позаботиться и за ним присматривать.
Дома было ничуть не лучше. С Пегги не поиграешь. Она вечно что-то моет и нервно оглядывается, словно они с маманей поссорились. Когда же они успели поссориться? Ничего не понять.
У Ниам начали резаться зубки, и, боже правый, как же она орет! Вся покраснеет, разинет рот, и слюни во все стороны. Фу, смотреть невозможно! А они берут ее на руки и кудахчут над ней. Подумаешь, зубы режутся! У него тоже зубы выпали, а потом выросли, но никто вокруг него так не скакал.
Папаня не в духе, они с Шоном ругаются по поводу и без. Маманя расстраивается и отворачивается. Каждый вечер она слишком усталая, чтобы поговорить с ним о школе или еще о чем-нибудь. Даже от Морин никакого толку, вечно пропадает у Берны.
Хуже всего с Эшлинг. Она совсем испортилась, хотя раньше с ней и поиграть можно было. Девчонка, конечно, еще и сеструха, но всего на год моложе, так что пойдет. Однако после приезда Элизабет к Эшлинг вообще не подступиться. Они вместе возвращаются из школы, выпивают по стакану молока с куском содового пирога и уходят к себе в комнату, забирая котенка. Вот ведь имечко ему придумали, Моника! Заберутся наверх и хлопнут дверью с дурацкой табличкой. Эшлинг и Элизабет. Элизабет и Эшлинг. Фу, аж тошнит!
Глава 4
Эшлинг весьма серьезно отнеслась к ответственности за Элизабет. Не каждому в десять лет доверяют приглядеть за иностранкой! Конечно, за это полагались и некоторые бонусы, например красотка Моника с белой мордочкой, мурчавшая, как трактор, и готовая бесконечно бегать за веревочками и резиновыми мячиками. Кроме того, всегда можно много чего избежать под предлогом помощи Элизабет: теперь больше не приходилось помогать убирать со стола или заниматься стиркой, когда Пегги брала полдня выходных. А в школе можно отговориться от дополнительных домашних заданий.
– Сестра, я на самом деле не могу, мне нужно показать Элизабет, как все правильно делать. Честное слово, сестра!
Эшлинг считала, что хорошо справляется со своими обязанностями. День ото дня Элизабет становилась все увереннее в себе, все реже выглядела испуганной и перестала извиняться через слово. Правда, она по-прежнему держалась отстраненно, не особо много рассказывала о себе и не делилась секретами, хотя Эшлинг пыталась выжать из нее ответы на самые разные вопросы.
– Расскажи мне про школу. Про Монику, ту, другую Монику.
– Да чего тут рассказывать, – отвечала Элизабет.
– Я же тебе все рассказываю! И ты тоже расскажи.
– Ну, ее зовут Моника Харт. Мы сидели за одной партой, вот и все.
– Все? – Эшлинг была не просто разочарована, ей казалось, что Элизабет наверняка что-то скрывает. Стопудово еще что-то есть!
Или вот про дни рождения. Что делала Элизабет, кто к ним приходил, что ей дарили?
В мае, когда Элизабет исполнилось десять, ей подарили кардиган и коробку красок.
Нет, больше ничего не подарили. И никак не праздновали. Да, некоторые девочки в школе праздновали свой день рождения. Нет, Моника Харт не праздновала. По кому она больше всего скучает? Пожалуй, по мисс Джеймс. Мисс Джеймс очень хорошая. Лучше сестры Мэри? Ну, они разные. В чем-то лучше, потому что не монахиня, а обычный человек. Да, она больше всего скучает по мисс Джеймс.
– Не считая твоих мамы и папы, – добавила Эшлинг для ясности.
– Конечно! Ты ведь про школу спросила. Конечно, я скучаю по маме и папе.
Эшлинг стала включать родителей Элизабет в свои молитвы:
– Господь, благослови меня и благослови маманю и папаню, и Пегги, и Шона, и Морин, и Имона, и Донала, и Ниам, и сестру Мэри, и всех в Килгаррете, и всех в Уиклоу, и всех в Ирландии и во всем мире. Господь, благослови Элизабет и сохрани ее родителей, тетушку Вайолет и дядюшку Джорджа, целыми и невредимыми, несмотря на все, что происходит в Лондоне.
Слыша слова молитвы, доносившиеся с постели Эшлинг, Элизабет сначала благодарила ее, но Эшлинг объяснила, что говорит не с ней, а только с Господом.
Иногда Элизабет задумывалась, что сказала бы мама, если бы Эшлинг подбежала к ней и назвала тетушкой Вайолет. Мама наверняка подумала бы, что Эшлинг и все О’Конноры ужасно невоспитанные. Разумеется, так оно и есть, но Элизабет все же надеялась, что мама пока не приедет повидаться, а то ведь может и забрать ее отсюда. Мама терпеть не могла грязь, а временами дом действительно выглядел как свинарник.
Ванную никто никогда не убирал, на кухне повсюду были остатки еды, причем их не накрывали красивыми крышками для продуктов, как делала мама. И она никогда бы не поняла, как можно сидеть за столом, если скатерть вся в пятнах, если ни у кого нет своего кольца для салфеток, если упавшую на пол еду могут просто поднять и съесть. Мама гостила здесь много лет назад и помнила только про грязь. Элизабет боялась, что с тех пор все еще больше заросло грязью.
Всего за несколько недель Элизабет стала ярой защитницей своего нового дома и не вытерпела бы маминой критики или пренебрежительных замечаний отца по поводу образа жизни О’Конноров. Когда на днях сестра Мэри поправила Эшлинг во время урока, Элизабет вспыхнула и залилась краской.
– Дитя, сядь прямо и убери с лица свою рыжую гриву. Ты слышишь меня, Эшлинг О’Коннор? Не появляйся завтра в классе с растрепанными волосами.
Элизабет стало обидно за Эшлинг. Ее красивые волосы обозвали гривой! Ничего себе оскорбление! Мисс Джеймс никогда бы не сказала ничего подобного о внешнем виде своей ученицы. Так просто не принято. Странно, что Эшлинг пропустила все мимо ушей, тряхнула челкой, хихикнула, глядя на Элизабет, а когда сестра Мэри отвернулась, то скорчила ей такую рожу, что все девочки в классе зажали рот руками, чтобы не издать ни звука.
Родители остальных учениц имели небольшой бизнес в Килгаррете или фермы в его окрестностях. Здесь все совсем не так, как дома. Почти ни у кого отец не уходил на работу в другое место, чтобы вернуться домой вечером. Банк в городе был, но, похоже, в нем работали всего два человека в отличие от папиного банка. Как-то Эйлин рассказала Элизабет об этом, когда говорила о множестве разных вещей, которые могли напомнить ей
