Эмилиян Станев - Легенда о Сибине, князе Преславском
Сперва он надеялся, что по окончании собора воротится в Преслав, так и не встретившись с царем, но тот ещё в пятницу повелел ему явиться вечером во дворец. Борил желал завершить свое наставительное дело и для этого созвал к себе тех, о ком было ведомо, что они втайне худо помышляют о его особе. Богоносные отцы отсутствовали. Они отдыхали в теплых монастырских кельях, вкушая свежую рыбу, генуэзский рис, наслаждаясь радостью и благочестием, пока царь пышно праздновал в тронном зале дворца победу над еретиками… Либо Сибин убедит брата покинуть сыновей Асена и вернуться из Таврии, либо пусть подумает о собственной голове… Угроза была произнесена царем достаточно громко, чтобы её услыхали все двенадцать боляр, составлявших, подобно ученикам Иисусовым, царский совет — восемь половцев и лишь четверо болгарских ласкателей, все в мантиях и сверкании, пропахшие жиром, потом и мехом. Царица Целгуба в своем тяжелом царском облачении восседала, скрестив на коленях руки, и вид у неё был глупый и надменный, должно быть, от сознания важности этого грехоочистительного дня. Женщина весьма похотливая, она блудливо поглядывала на Эсташа де Колини, посланника императора Генриха, рослого красавца с великолепными усами и золотистой бородкой, сидевшего против царского семейства, но дальше, чем посланник никейца и тощий серб, посланец Стефана Первовенчанного.
Эсташ де Колини! Единственный человек здесь, к которому князь испытывал уважение. Гордость Сибина была оскорблена, положение казалось нестерпимым. Француз наблюдал за ним, любопытствуя, как князь поведет себя. Наклонившись вперед на своем троне, Борил смотрел на князя, как ястреб на сокола.
— Я воин, и мой род всегда был предан болгарской вере, — ответил Сибин царю, более пораженный переменами в тронной зале, нежели государевой угрозой. Всё, что напоминало о Калояне, было вынесено прочь, даже знамена. Кованые венецианские и фламандские доспехи и штандарты плененных рыцарей из свиты императора Балдуина были заменены половецкими бунчуками, сербскими и византийскими знаменами, оставшимися от времен Асена и Петра. Борил либо не понял ответа, либо истолковал его в том смысле, что князь исполнит его приказание, либо предпочел сделать вид, что ничего не слышит и не видит. А возможно, дерзость Сибина обрадовала его, поскольку служила ещё одним доказательством вражды, что поможет ему успокоить свою царскую совесть, когда половцы принесут ему окунутую в мед голову князя… Бесчисленны узы, коими Рогатый связывает свои жертвы одну с другой!..
Сибин незамеченным покидал тронную залу, когда венценосной чете представлялась Каломела. Протосеваст смотрел грозно, и князь понял, что он успел оговорить племянницу перед Борилом.
Юная еретичка казалась скорее негодующей, чем смущенной. В её расширившихся зрачках, точно в зеркале, трепетали огоньки свечей и отражения керамических светильников. Они выражали гордость, возмущение и готовность претерпеть любые муки ради того, чтоб обрести святость. Лишь на единый миг увидел князь её глаза, и этого было достаточно, чтобы понять, как закончится эта встреча. Бог помрачил ей зрение и рассудок, став соучастником её дядюшки-протосеваста.
Сибин откинул тяжелое, подбитое желтым шелком одеяло — от кирии Эвтерпы, чья обнаженная рука обнимала его шею, пыхало жаром, как от печи. Её грудь упиралась ему под мышку, и при каждом вздохе князь чувствовал, как она упруга. Сон поглотил Эвтерпу точно бездна, в которую она погрузилась самоотреченно, безоглядно, и её дыхание будило в князе нежность и снисходительность. Почему бы нет? Эвтерпа слуга Сатанаила, а князь тоже принадлежал ему…
Рука Сибина скользнула по её плечу, и он опять ощутил её теплое дыхание, дыхание женщины и ребенка. Какой беспомощной выглядела она сейчас, дитя — торговец, уснувший у обочины житейской дороги, зажав в руке заработанную монетку, счастливый и несчастный, измученный и радостный, сраженный сном. Князь прикоснулся к её темени. Даже под густыми волосами чувствовалось, как оно горит.
Кирия Эвтерпа пошевелила растрескавшимися губами, недовольно почмокала и ещё крепче прижалась к князю.
Сибин прикрыл её одеялом, осторожно высвободился из объятий и встал с постели.
Уже светало. Подойдя к окну, князь услышал завывание ветра. Над громадой башен, зубчатых стен и тесно громоздящихся друг на друга зданий Царевца проплывали тучи, и казалось, что не тучи, а сама крепость плывет куда-то со своими дворцами и храмами, на которые падал снежок. Вьюга налетела чуть позже, и крепость исчезла в снежной круговерти. Князь оделся и сел у окна, за которым ветер наметал сугробы. Что станет теперь с матушкой и сестрой? Не впервые ему смотреть смерти в глаза, и всегда отыскивал он путь к спасению. Ничто не может устрашить его, и в сердце у него нет сожалений, только боль. Больно, когда ты не можешь уберечь от беды своих близких, хотя и не знаешь страха. Больно, когда не веришь ни в народ свой, ни в друзей. Ежели существует бессмертие, мать и сестра обретут в загробной жизни тем большее благополучие, чем больше довелось им выстрадать на земле… До весны, когда царь снова напомнит ему о своем повелении, ещё два месяца. До той поры он может дышать, думать, посмеиваться и ждать — авось свергнут Борила, либо отравят, убьют… Он отыщет сотню разных выходов, только бы не изменили ему стойкость, насмешливость и отвага.
Князь напряг мускулы, чтобы испытать их силу. Даже после расточительной любовной ночи он был крепок и бодр.
Разве не подавил он в себе закравшееся чувство к болярышне? Неприязнь, которая зашевелилась в нем в то сумеречное утро, когда они выезжали из Преслава, накануне вечером залила, точно ядом, хрупкие побеги любви. Исступленность, написанная на лице еретички, оттолкнула его. Тогда-то и решил он (по наущению Сатанаила!) навестить кирию Эвтерпу, дабы плоть освободилась от силы, без коей любовь к женщине невозможна, — хитроумный способ вернуть утраченное душевное равновесие…
Добри и Каломела, какая бы это была пара! Олицетворение чистого, благодатного духа света, коего он и сам жаждал. Будь истина у них, он бы пошел с ними… «Мы, — сказала Каломела, — творение дьявола, но нам дарована воля к борьбе со злом и жажда спасения». Заблуждаешься, дева! Жажда спасения есть лишь желание обрести жизнь вечную, и коли Сатанаил откроет тебе секрет бессмертия, ты станешь самой пылкой его поклонницей… Зыбко царство твое божие, и Рогатому легко расставить там свои сети и соблазны. А уж коли сам Вседержитель бессилен справиться со своим могущественным сыном, то тебе ли, тленной плоти, тягаться с ним?
Князь слушал завывание вьюги, и ему чудились за окном взмахи крыл. «Это снежные вихри кружат, отбрасывая тени, а мое воображение хочет увидеть в них крылья Сатанаила, — подумал он. — Выходит, что я и впрямь верую только в него, не замечая, что Рогатый возносит таких, как я, лишь затем, чтобы лишить воли; что он дарует нам великую радость любоваться делами его, наделяет весельем, насмешливостью, мнимой уверенностью в том, что мы всё понимаем и знаем, тогда как мы всего лишь мертвый прах. Тем самым сей князь созидания и разрушения лишает нас силы, дабы мы не восстали против него».
С улицы донеслись голоса, и Сибин посмотрел в окно. Если это стража, то с её дозволения он мог бы сейчас отправиться в стоялый двор. Борил в эти дни повелел зорко стеречь все городские ворота, гулянье ряженых из-за собора было отложено.
Он застегнул пояс, перекинул через плечо перевязь с мечом и, оставив на постели золотой, бесшумно выскользнул из комнаты. Старуха, ключница Эвтерпы, раздувала на кухне угли. Она молча проводила его взглядом. Узкий дворик был весь занесен снегом. Отворив ворота, князь сразу почуял, что за ними кто-то прячется. Одним прыжком перемахнул он на другую сторону улочки и выхватил меч. Их было двое. Первый половец налетел на него с копьем и тут же упал наземь с рассеченной головой. Второй оказался более вертким. Он рухнул на колени лишь после того, как меч Сибина вонзился ему в живот. Князь поспешил прикончить его, чтобы не терять времени и не поднимать лишнего шума.
«Еще два смертоубийства, но ведь это убийцы, подосланные царем. Сколь нетерпелив его царское величество! Замыслил, значит, новые грехи, поелику старые ему прощены», — думал князь, торопясь в стоялый двор, чтобы поднять своих людей, прежде чем совсем рассветет…
9
Несколько серебряных монет, сунутых в руки стражи, раскрыли северные ворота города ранее назначенного часа, и Сибин со своей свитой поскакал в Преслав, потому что после убийства царских людей Борил имел достаточное основание отсечь ему голову. Князь не сомневался, что Сатанаил для того и заманил его к Эвтерпе, чтобы низвергнуть с воображаемых высот и вовлечь во всеобщую круговерть. Дьявол, чтобы посмеяться над ним, нарочно позволил ему постоять в стороне, потешить себя иллюзией, что он никому не подвластен, и, сковав его волю и убаюкав совесть, с невероятной быстротой повергнул в ещё более безвыходное положение, быть может оттого, что понял: князь уже отдает себе отчет в том, куда его приведут гордость, насмешливость и богоборчество.
