Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
— Простите меня, госпожа, но… вы служите у куртизанки?
— Кучи-занзи? — Она озадачена. — Что это?
— А… э… — Якоб ищет нужное слово, — …у блудницы… помощница?
Она заворачивает голень в кусок полотна.
— Зачем кобылице помощница?
Охранник появляется в дверном проеме: видит голландца, молодую женщину и украденную ногу. Улыбается и кричит, повернувшись к переулку Костей, и через несколько мгновений появляются другие охранники, инспекторы и чиновники, а с ними — заместитель директора ван Клиф, затем напыщенный дэдзимский полицейский, Косуги, ассистент Маринуса Илатту, в таком же окровавленном, как у женщины, фартуке, Ари Грот и японский торговец с бегающими глазками, несколько студентов и Кон Туоми с плотницким метром, который тут же и спрашивает Якоба на английском: «Чем это от тебя так воняет, а?»
Якоб вспоминает о своем наполовину воссозданном гроссбухе на столе, широко открытом для всеобщего обозрения. Быстрым движением убирает гроссбух, как раз перед прибытием четырех молодых японцев с бритыми головами — учеников врача, и в таких же фартуках, как и у обожженной женщины, которые начинают засыпать ее вопросами. Клерк полагает, что они «семинаристы»[19] доктора Маринуса, и вскоре незваные гости позволяют женщине рассказать им историю происшедшего. Она показывает на груду ящиков, где сидел Уильям Питт, а потом на Якоба, который краснеет под взглядами двадцати или тридцати человек, уставившихся на него. Она говорит на японском тихим голосом, держится уверенно. Клерк ожидает громкого смеха, вызванного подробным описанием окатившей его струи обезьяньей мочи, но женщина, похоже, опускает этот эпизод, и ее рассказ заканчивается одобрительными кивками. Туоми выходит с отрезанной ногой эстонца, чтобы заняться изготовлением деревянного протеза той же длины.
— Я все видел! — Ван Клиф хватает охранника за рукав. — Ты паршивый вор!
Ярко-красные мускатные орехи раскатываются по полу.
— Баерт! Фишер! Выпроводите этих чертовых грабителей из нашего склада! — Заместитель директора размахивает руками, словно загоняя стадо к двери, кричит:
— Вон! Вон! Грот, обыщи любого, кто вызывает подозрения — да, точно так же, как они обыскивают нас! Де Зут, последите за нашим товаром, или он отрастит ноги, на которых и уйдет.
Якоб запрыгивает на ящик — так легче наблюдать за уходящими.
Он видит, как женщина с обожженным лицом выходит на залитую солнцем улицу, помогая хрупкого вида студенту.
Совершенно неожиданно для него она поворачивается и машет ему рукой.
Якоб рад этому тайному знаку внимания и отвечает тем же.
«Нет, — видит он, — она просто закрывает глаза от солнца…»
Зевая, у двери появляется Ханзабуро, несет полный чайник.
«Ты даже не спросил ее имени, — осознает Якоб. — Якоб Дубовый Лоб».
Он замечает, что она оставила сложенный веер на ящике с сахаром — сырцом.
Разъяренный ван Клиф выходит последним, оттолкнув в сторону Ханзабуро, который замирает на пороге с чайником в руках. «Что‑то случилось?» — спрашивает Ханзабуро.
К полночи столовая директора полна дымом трубочного табака. Его слуги Купило и Филандер играют «Яблоки Делфта» на виоле да гамба[20] и флейте.
— Президент Адамс — наш «сегун», да, господин Гото. — Капитан Лейси смахивает крошки от пирога с усов. — Но он был избран американским народом. В этом и есть смысл демократии.
Пятеро переводчиков осторожно переглядываются. Якоб уже понимает, что это за взгляды.
— Великие властители, et cetera[21], — уточняет Огава Узаемон, — выбирают президента?
— Не властители, нет, — Лейси ковыряет в зубах. — Граждане. Каждый из нас.
— Даже… — переводчик Гото останавливает взгляд на Коне Туоми, — …плотники?
— Плотники, пекари, — Лейси рыгает, — и свечных дел мастера.
— Рабы Джефферсона и Вашингтона, — спрашивает Маринус, — тоже голосуют?
— Нет, доктор, — Лейси улыбается. — Также не голосуют быки, пчелы и женщины.
«А стала бы эта младшая гейша, — гадает Якоб, — драться с обезьяной из‑за ноги?»
— А если, — спрашивает Гото, — люди делают неправильный выбор и президентом оказывается плохой человек?
— Придут следующие выборы, максимум через четыре года, и мы выгоним его с должности.
— Прежнего президента, — переводчик Хори раскраснелся от выпитого рома, — казнят?
— Просто выбирают нового, господин Хори, — отвечает Туоми. — Народ решает, кому быть лидером.
— Эта система, конечно же, гораздо лучше, — Лейси протягивает свой стакан Be, рабу ван Клифа, чтобы тот наполнил его, — чем ждать, пока помрет зажравшийся, глупый или рехнувшийся сегун, чтобы поменять его на нового?
На лицах переводчиков тревога: ни один соглядатай не знает достаточно хорошо голландский, чтобы понять преступные разговоры капитана Лейси, но также нет никакой гарантии, что магистратура не наняла одного из них, чтобы доносить на своих коллег.
— Думаю, демократия, — говорит Гото, — не тот цветок, который распустится в Японии.
— Азиатская земля, — соглашается переводчик Хори, — не подходит для европейских и американских цветов.
— Господин Вашингтон, господин Адамс, — переводчик Ивасе меняет тему, — королевской крови?
— Наша революция, — капитан Лейси щелкает пальцами, чтобы раб Игнатиус принес плевательницу, — в которой и я принимал участие, когда у меня еще не отросло такое брюхо, проводилась для того, чтобы очистить Америку от королевской крови. — Он сплевывает сгусток слизи. — Человек может быть великим лидером — как генерал Вашингтон, — но разве из этого следует, что его дети унаследуют отцовские качества? Разве от королевского кровосмешения идиоты и ничтожества — можно сказать, достойные «короли Георги» — не рождаются чаще, чем у тех, кто поднимается в мире, пользуясь лишь дарованным Богом талантом? — Он поворачивается к единственному на Дэдзиме тайному подданному британского монарха и шепчет на английском: — Не обижайтесь, господин Туоми.
— Я бы был последним козлом, — громко заявляет Туоми, — если б обиделся.
Купидо и Филандер начинают наигрывать «Семь белых роз моей любви».
Пьяный Баерт падает лицом в тарелку со сладкими бобами.
«Чувствует ли ее ожог, — размышляет Якоб, — прикосновение горячим или холодным или никак не реагирует?»
Маринус берет трость.
— Господа, прошу извинить меня: я оставил Илатту приглядывать за раной эстонца. Без надзора специалиста она не будет заживать должным образом. Господин Ворстенбос, мое почтение… — Он кланяется переводчикам и, прихрамывая, покидает комнату.
— Законы Японии, — на лице капитана Лейси появляется похотливая улыбка, — разрешают полигамию?
— Что это за по-ри — га — ми? — Хори набивает трубку. — Зачем для этого нужно разрешение?
— Объясните, господин де Зут, — просит ван Клиф. — Слова — ваш конек.
— Полигамия — это… — Якоб задумывается. — Один муж — много жен.
— A-а. О-о, — Хори ухмыляется, остальные переводчики кивают. — Полигамия.
— Магометанам разрешается иметь четырех жен, — капитан Лейси подкидывает миндальный орех в воздух и ловит его ртом. — Китайцы могут втиснуть семерых под одну крышу. Скольких японец может собрать в персональной коллекции, а?
— Во всех странах одинаково, — отвечает Хори. — В Японии, в Голландии, в Китае, все одинаково. Я скажу почему. Все мужчины женятся на первой жене. Он… — Хори демонстрирует неприличный жест, вставляя указательный палец правой в кольцо, образованное большим и указательным пальцами левой, — … пока она не… — он руками показывает большой живот, имитируя беременность. — Да? После этого мужчина содержит столько жен, сколько позволяет его кошелек. Капитан Лейси планирует взять дэдзимскую жену на сезон, как господин Сниткер и господин ван Клиф?
— Я бы предпочел, — Лейси обгрызает ноготь большого пальца, — заглядывать в знаменитый район Маруяма.
— Господин Хеммей, — вспоминает переводчик Ионекизу, — приглашал куртизанок на свои пиршества.
— Директор Хеммей, — мрачно говорит Ворстенбос, — ни в чем себе не отказывал за счет Компании, как и господин Сниткер. Сами видите, сегодня мы ужинаем небогато, зато на честно заработанные деньги.
Якоб бросает взгляд на Иво Оста: тот хмурится в ответ.
Баерт поднимает испачканное соусом лицо и восклицает: «Но она же не моя тетя!» — хихикает, как школьница, и падает со стула.
— Я предлагаю тост, — заявляет заместитель директора ван Клиф, — за всех наших отсутствующих дам.
Пьющие и обедающие наполняют друг другу стаканы.
— За всех наших отсутствующих дам!
— Особенно, — Хори ахает, потому что джин обжигает ему пищевод, — за даму господина Огавы. Господин Огава женился в этом году на красивой женщине. — Локоть Хори испачкан муссом из ревеня. — Каждую ночь, — он изображает скачущего всадника, — три, четыре, пять заездов!
