Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
— Нет, вовсе не все равно! Для Смуджей и для старика не все равно, — подчеркнул Панкрац. — Вы можете быть приглашены как свидетель.
— Почему я? Не думаю!
— Можете не думать, но привлечь вас все же могут, и виноваты в этом будут не Смуджи, а Блуменфельд! Он утверждает, — Панкрац врал напропалую, — что вы ему признались, будто бы в тот вечер при вас Краль кричал, что Смуджи похоронили Ценека в поповском пруду!
— Это неправда! — разволновался капитан. — Никогда я ему этого не говорил! Это исключено уже потому, что я с ним после того воскресенья, да и до него, не виделся!
— Я вам верю! — добродушно сказал Панкрац. — Жиду солгать что плюнуть! А как вы считаете, — хитро ввернул он вопрос, — правда ли это, помните ли вы, что именно это выкрикивал тогда Краль?
Капитан это хорошо помнил, кстати, и о том, что Блуменфельд может позвать его как свидетеля, узнал еще вчера от нотариуса, который ту же возможность не исключал и для себя. Но нотариус живет там, где все произошло, он же, напротив, далеко и, кроме того, он офицер; поэтому капитан как вчера, так и сегодня не верил, что может быть приглашен на суд. Несмотря на это, вчера он все же поинтересовался, как думает в таком случае поступить нотариус, и то, на что тот решился, ему и самому показалось наиболее разумным: Ножица, оказавшись между Смуджами и Блуменфельдом, как между молотом и наковальней, решил выкрутиться, сославшись на то, что был пьян и ничего, кроме оплеухи, которую Васо закатил Кралю, не помнит. Но именно на том основании, что Краль стал жертвой Васо, — а не стал ли он всего несколько часов спустя в еще большей степени жертвой Панкраца? — у капитана возникла догадка, скорее даже уверенность, что Смуджи действительно убили Ценека, — ибо почему они так боятся всего, что связано с Кралем? — такого же мнения придерживается и нотариус! Это чувство раздвоенности, связанное с состраданием к двум каким-никаким, пусть несчастным и пропащим, но жизням, а также с укорами совести, ведь он и сам был виновен в смерти Краля, не взяв его с собой в бричку, овладело капитаном с такой силой, что ему уже было непросто присоединиться к решению нотариуса.
Для него это значило изменить своим убеждениям, которые предписывали ему, — не так, как в тот раз, когда Васо ударил Краля, — вступаться за всех угнетенных! С другой стороны, он видел, что и Смуджи с Панкрацем не безгрешны, но его связывала дружба с ними, теперь он испытывал еще и жалость к старому Смуджу, и одна мысль, что он может быть приглашен в качестве свидетеля, ставила его в более затруднительное положение, чем нотариуса. Чтобы принять правильное решение, ему и самому казалось необходимым обо всем подробно переговорить с Панкрацем. Но он не знал с чего начать, чувствуя какую-то неловкость, поэтому, хотя бы в первый момент, постарался избежать ответа на вопрос.
— Нотариус мне вчера напомнил, мы с ним говорили об этом!
— Что же он сказал, как собирается поступить? — расспрашивал его Панкрац. Услышав о решении нотариуса, удовлетворенно усмехнулся и поинтересовался у капитана: — Ну, а вы? Вы, выходит, помните, вернее, вам об этом напомнил нотариус, и что же?
— Господин Панкрац! — медленно, еле сдерживая охватившее его возбуждение, обратился к нему капитан. — Прежде, чем я вам отвечу, разрешите задать один вопрос! То, что Ценека нашли — это шутка? А если нет, то на самом ли деле это был Ценек?
Панкрац замолчал, а затем рассмеялся.
— Следовательно, не подтверди я это, у вас было бы основание сразу же обвинить Смуджей! Да, это действительно был Ценек!
— Как же так? — капитан поначалу несколько растерялся, но тут же взял себя в руки. — Кто его убил и бросил туда?
Они уже прошли центральную площадь, вышли на крутую узкую улицу, тут Панкрац остановился и, не обращая внимания на прохожих, подчеркнуто громко, сквозь смех, произнес:
— Это две разные вещи, убил и бросил! Его никто не убивал, а бросил в воду его я с помощью Краля!
Капитан тоже остановился, крайне смущенный и ошеломленный.
— Да, о том, что это вы… — он попытался сосредоточиться, — об этом я слышал! Но чтобы и Краль? Неужели вы его бросили живым? — На его лице отразился ужас, сменившийся негодованием, а затем и отвращением.
— Живым, за кого вы меня принимаете? — ответил Панкрац, посмеиваясь и делая вид, что оскорблен. — Он был мертв! — говорил он уже мрачно. — А то, что в этом мне помог, более того, первый предложил это сделать и до пруда нес Краль, — это, уверен, покажется вам невероятным, и я не удивлюсь! Судя по угрозам Краля и зная о его бесконечных вымогательствах, — наверное, и вы слышали о них, — должно было бы быть наоборот! Слушайте же, только прошу меня не перебивать, я вам все объясню! — Панкрац вплотную приблизился к капитану, взял его под руку и тише, чем прежде, стал излагать ту самую историю, которую придумал для Смуджей. Затем, подчеркнув под конец благородные мотивы, которыми он руководствовался в своих действиях, отошел от капитана и, хмурый и разочарованный, продолжил свой рассказ о Крале: — Да это был, вы и сами, наверное, понимаете, монстр, а не человек! Пропащая душонка, плевать он хотел, что мог попасть в тюрьму, жил только за счет вымогательств! Этим шантажом он и довел старого Смуджа до удара! Не могу вам передать, что это была за ночь для меня, когда я отправился искать Краля, — наверное, вы слышали об этом, — чтобы вернуть его назад к Смуджам. Да, только вам в этом признаюсь: чтобы он успокоился, мы ему тогда дали сто динаров, он же просил тысячу, а не получив их, решил пойти за жандармами! И совсем не из-за оскорбления, которое нанес ему Васо, а из-за неудовлетворенной алчности! Все мои попытки его образумить были напрасны; его чудовищное упрямство — нет, нужно было иметь адское терпение, чтобы все это выдержать, другой на моем месте сделал бы го, в чем меня позднее обвинили: убил бы, как собаку! Вместо этого, я…
— Господин Панкрац! — глухо произнес капитан, стоя перед ним на расстоянии шага и в задумчивости уставясь в землю. — Простите меня и не думайте, что я специально интересовался этим делом! Нет, все, о чем я знал до сих пор, дошло до меня случайно! Что же касается последнего… а именно, блужданий с Кралем, хотел бы кое о чем вас спросить, чтобы полностью прояснить для себя этот вопрос.
— Ну? Спрашивайте, не стесняйтесь!
— Видите ли, — капитан посмотрел ему прямо в глаза, — мне довелось слышать, как однажды бабка говорила, что в ту ночь вы Краля оставили возле церкви или около дома Ружи, точно уж, право, не помню! Васо же мне тогда… в порыве откровенности, какой особенно с этим делом я от него не ожидал… сказал, что видел ваши следы у дороги возле разлива! Получается явное противоречие и… как прикажете это понимать?
Услышав, что Васо вторично выдал его тайну, Панкрац прикусил губу, но взял себя в руки и усмехнулся. В то же время он остался доволен, узнав, что его версия, по которой он якобы оставил Краля на дороге, исходит уже не только от него самого.
— Я вам и это объясню, мне незачем от вас что-то утаивать! Да, я с Кралем был до последней минуты, надеясь, что он образумится! Мне удалось после, когда он потерпел неудачу у Ружи, отговорить его от дальнейших скитаний по трактирам; к жандармам он уже и сам не хотел идти! Но вбил себе в голову идти домой напрямик. Я же, опасаясь, как бы черт снова не помутил ему разум, провожал его, так мы и вышли на дорогу, идущую вдоль разлива. И что вы думаете, я вынужден был его удерживать, не позволял лезть в воду, предупреждал о новом канале! Он вырвался, обозвал меня трусом, утверждая, что канал дальше и что он его обойдет. Что я мог сделать? Я и сам поверил ему, сопровождать же его дальше, шлепая по воде, было глупо, я и отпустил его!
— Значит, вы видели, как он утонул? Почему же на следующий день ничего не сообщили?
— До чего вы наивны, капитан! — воскликнул Панкрац и двинулся дальше. — Всего минуту назад вы предположили, что я Ценека живого бросил в воду. С таким же успехом такие злопыхатели, как Блуменфельд, и теперь, в случае с Кралем, тем более что на нем не обнаружено никаких ран, могли обвинить меня в том, что я его утопил… А как бы вы поступили, имея столько врагов, готовых в любой момент вас оклеветать? — накинулся он на него и, видя, что капитан молчит, поспешил сказать: — Наверное, так же! — и решил окончательно поставить все точки над i: — Видите, я вам как другу обо всем рассказал, теперь скажите прямо, что вы думаете по этому поводу и как намереваетесь поступить? Об этом вас прошу не только я, но и старый Смудж, стоящий одной ногой в могиле.
В тот раз, когда капитан пришел в ужас от мысли, что, возможно, Панкрац бросил Ценека в воду живым, на самом деле он имел в виду не только Ценека; уже тогда, зная о наблюдении Васо, он стал думать, что вот так же, конечно, именно так поступил он и с Кралем. Да и сейчас Панкрац не развеял его подозрений, потому что если даже он без злого умысла подвел Краля к воде, то не обрадовался ли, как радуется сейчас, такому исходу? Далее: не для того ли привлек он Краля к истории с потоплением трупа Ценека, чтобы самому выкрутиться из дела с исчезновением Краля? Как может он упрекать Краля в вымогательстве; разве сам он, чему капитан был свидетелем в то воскресенье, не поступал также по отношению к Смуджам?
