Август Цесарец - Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы
— Но как вам это удастся, вы еще так молоды?
— Подают в отставку и значительно моложе меня! — уверенно сказал капитан. — А как я себе это представляю, вам я, наверное, могу сказать: серией анонимных писем вызову к себе еще большее недоверие. Вы бы их могли писать прямо из… — улыбнулся капитан, сделав вид, что шутит.
— А вы не опасаетесь, что добьетесь совсем обратного результата, — наказания и разжалования?
— То-то и оно, — сникнув, согласился капитан, — поэтому я и не решаюсь привести свой план в действие. Но раз нельзя так, — он снова повеселел, — то всегда можно найти другой выход! Не удивляйтесь и не считайте меня и в самом деле ненормальным, если в один прекрасный день услышите, что я нахожусь в сумасшедшем доме! — Вдруг, испугавшись, что мог произвести на Панкраца неприятное впечатление, капитан поспешил пояснить. — Вы не можете себе представить, до чего все это для меня невыносимо! Нахожу, что из всех ложных путей, на которые капитализм толкает человечество, милитаризм является наихудшим. Я это знаю по службе в австрийских войсках: грубая военная машина старается всех причесать под одну гребенку, а жить без свободы духа тяжело.
Капитан замолчал; к ним снова приближался офицер, впрочем, теперь рангом ниже, поэтому он первым отдал честь капитану.
— Вот видите, вы тоже власть! — усмехнулся Панкрац. Впрочем, капитан не произвел на него неприятного впечатления, он был просто смешон; все его рассуждения казались обычным фантазерством мягкотелого человека. Об этом он, правда, ничего не сказал, только повторил: — Да, власть! Если бы он вам не отдал честь, вы тоже могли бы потребовать явиться на рапорт!
— Зачем мне это, да и вообще, к чему мне власть? Я хочу жить свободно и… довольно с меня и прошлой войны!
— Вы не настоящий большевик! — засмеялся Панкрац.
— Конечно, нет! Мне до этого далеко, я и сам знаю! — капитан стал вдруг необычно серьезным. На самом деле он просто не решался продолжать, ибо Панкрац говорил слишком громко, а на улице становилось все многолюднее. — Я так и не выяснил, — он остановился и огляделся, — в какую сторону вы идете; мне нужно сюда! — показал он рукой и назвал улицу.
Они стояли на другом конце пристанционного сквера. Капитан движением руки указал на небольшую улицу, которая вела к главной площади, оттуда капитану до дома кузины было еще прилично далеко, следовало пройти через весь верхний город. Между тем, чтобы до конца выяснить все с капитаном, из-за чего он собственно и задержался, у Панкраца не было необходимости идти так далеко, и он решился:
— Да я никуда не спешу, могу вас немного проводить! — и тут же обратился к деду: — Ты бы мог и один, тебе вон туда! — он показал ему в направлении небольшой аллеи. — Улицу, наверное, найдешь, — он сказал ему и ее название, — и запомни, дом номер двадцать, третий этаж!
Старый Смудж стоял подавленный, погруженный в свои мысли. Покашливая и умоляюще глядя на капитана, он снова напомнил Панкрацу, что пора идти к Васо и… и…
— Я непременно приду, он наверняка уже там! — прервал его Панкрац. — Ты иди, а я потом зайду и обо всем расскажу! Пошли? — обратился он к капитану.
Но капитан продолжал стоять. Он удивленно и сочувственно смотрел на старого Смуджа, будто видел его впервые; затем сказал, обращаясь к ним обоим:
— Знаете что, вы сделайте все свои дела, а там и я освобожусь! И тогда, — он обратился к Панкрацу, — если у вас есть время и желание, мы могли бы встретиться вечером! У меня как раз есть два билета, один я купил для кузины, но она отказалась идти в театр, сославшись на смерть тетки, поэтому билет я мог бы отдать вам! Ну как, хотите? В таком случае вы бы могли подождать у театра, поскольку билеты у меня дома!
Прекрасно! — подумал Панкрац. — Пойти в театр, да еще бесплатно, к тому же, вероятно, он там встретит и свою незнакомку. Конечно, он согласился. Но и сейчас ему не хотелось расставаться с капитаном; идти к Васо, куда его тем не менее подталкивало любопытство, было еще слишком рано!
— Я могу еще немного побыть с вами! — сказал он и потащил капитана за рукав. Но капитан медлил, какой-то вдруг просветленный и бодрый, он обратился к старому Смуджу:
— А почему бы и вам не пойти, господин Смудж? Билет, наверное, смогли бы купить, да и не мешает вам немного развеяться! К тому же вы ведь сами старый театральный кларнетист! Вспомните молодость, хи-хи-хи!
У старого Смуджа округлились глаза, он даже раскрыл рот, собираясь что-то сказать. Но за него ответил Панкрац и при этом еще настойчивее потянул капитана за рукав.
— Что вам взбрело в голову! Думаете, «Фауст» — идеальное средство для омоложения, подобно одному из методов Штайнца?
— В таком случае, прощайте, мне было очень приятно, господин Смудж! — улыбнувшись, капитан протянул старому Смуджу руку, затем, сделавшись серьезным, похлопал его по плечу. — Держитесь! Надо надеяться на лучшее! — И, отсалютовав еще раз, направился вслед за Панкрацем.
Старый Смудж застыл на месте и с минуту еще стоял, не двигаясь, вытаращив глаза и раскрыв рот. Рука его, согнутая в локте для рукопожатия, так и повисла в воздухе, будто за подаянием.
VI
Оставшись вдвоем, они продолжали путь. Капитан еще раз обернулся, посмотрел на согбенную фигуру удалявшегося Смуджа и пожалел, что они отпустили старика. По выражению его лица он понял, что старый пошел бы в театр.
— О чем вы говорите! — и Панкрац рассказал, что произошло вчера с дедом, когда тот, точно мальчишка, заплакал из-за проданного кларнета, а возможно, и из-за нахлынувших воспоминаний о театре и игры итальянца.
— Неужели вам было бы приятно, если бы все это повторилось и вы вдруг посреди действия услышали его всхлипывания?
— Вот как! — сказал явно растроганный капитан. — Вероятно, он вспомнил о молодости, — и, предавшись затем каким-то своим мыслям, пробормотал: — В таком случае хорошо, что он не пошел! Хотя, — продолжал он уже громко и как-то загадочно улыбаясь, — там он нашел бы кое-что созвучное своим мыслям и настроению, и вы мне сейчас своим замечанием как нельзя лучше напомнили об этом! И Фауст омолаживается, правда, не по методу Штайнца, а при помощи магии, продав душу Мефистофелю!..
«Фауста», как, впрочем, вообще ничего другого, кроме газет, да и то только местных, Панкрац, конечно, не читал. Знал он об этом произведении только то, что слышал от капитана и что извлек из газеты, познакомившись с одной статьей о проблеме омолаживания. Поэтому его замечание о Фаусте, которое он связал с омолаживанием, по сути, ничего не значило; сейчас же, видя, что может произвести на капитана впечатление своими якобы глубокими знаниями, решительно сказал:
— Знаю! — и рассмеялся. — Фауст продал черту душу, а Смудж итальянцу — кларнет, ха-ха-ха! Но послушайте, капитан! — ему уже все эти рассуждения порядком надоели, и он внимательно посмотрел на капитана. — Почему вы хотели, чтобы старый Смудж рассеялся?
— Да! — занятый своими мыслями, отозвался капитан, но спохватился и уклончиво сказал: — Просто так!
— А о Мефистофеле — чтобы не говорить «о черте» — тоже просто так? — ошарашил его Панкрац. — Вы о другом думали!
— О чем? — капитан испуганно отвел глаза в сторону и растерянно пробормотал: — Да о чем же еще?
— Мне кажется, я знаю! — с чувством превосходства заявил Панкрац. — Об этом я с вами и хотел поговорить! Если вчера вы об этом могли беседовать с нотариусом… то, наверное, вам нечего таиться от меня! Следовательно… поскольку вы уже многое знаете, да и я сегодня от вас почти ничего не скрывал… то, что обнаружили Ценека… вы, вероятно, подумали о душевных муках и страхе, охватившем старого Смуджа, поэтому и хотели, чтобы он развеялся! Разве не так?
Капитан и вправду вчера узнал от нотариуса о новых бедах, свалившихся на Смуджей и, — не веря ни в какое лечение астмы, — приезд Панкраца и Смуджа связывал именно с этими событиями. По всей видимости, они прибыли поговорить с Васо! — объяснил он сам себе, старого Смуджа ему действительно было жаль, именно о нем, после рассказа Панкраца о кларнете, он все еще думал. Говорить же обо всем этом ему было неприятно, и он неохотно признался:
— Да, в какой-то степени так и было! — и попытался сменить тему. — А как живет Васо, как ему работается в полиции?
— Что Васо — он в своей стихии! Меня бы больше интересовало ваше мнение! — сделав паузу, Панкрац продолжил: — Вы долго жили там, где случилась драма, и вам, наверное, хорошо известны все ее действующие лица и все связанные с ней интриги — как вы считаете, действительно ли Смудж убил Ценека?
— Почему вы меня об этом спрашиваете? — как-то жалобно пропел капитан. — Да не все ли равно, что я об этом думаю!
— Нет, вовсе не все равно! Для Смуджей и для старика не все равно, — подчеркнул Панкрац. — Вы можете быть приглашены как свидетель.
