Гюстав Флобер - Зороастр
Придворному, вероятно, очень хотелось заполучить письмо в свои руки и, осмотрев юношу с головы до ног, спросил, знает ли он лично Казану? Гонец уверил его, что он давно знает молодую вдову и даже имеет передать ей кое-что на словах. Тогда египтянин усмехнулся и сказал:
— Хорошо, только следует поберечь нам наши ковры от таких ног как твои, притом ты, кажется, слишком утомлен и тебе нужно подкрепить себя пищею. Иди за мною!
Тогда придворный повел своего гостя к большой палатке, у дверей которой сидел старый невольник и еще другой, едва вышедший из детского возраста, оба они сидели у огня и доканчивали свой ужин.
Завидя же приближающегося господина, оба невольника вскочили со своих мест, а царский домоправитель приказал старику-невольнику вымыть ноги гонцу, а младшему идти на кухню принца и спросить хлеба, вина и мяса; затем, придворный провел Ефрема в палатку и спросил, почему он, будучи, как видно, не из невольников и не простых поселян, дошел до такого ужасного положения; гонец объяснил, что на дороге встретил тяжелораненного человека и снял с себя верхнюю часть своего передника, чтобы перевязать раны несчастному; тогда придворный вынул тонкий полотняный платок и подал его гонцу.
Ответ Ефрема, походивший на истину, не стоил ему никакого затруднения и, при том, звучал так искренне, что придворный вполне ему поверил; однако, доброта египтянина показалась Ефрему достойной самой искренней благодарности и юноша не возражал ничего, когда любопытный домоправитель, не портя печати, опытною рукою нажал сверток папируса, так что образовалось отверстие и можно было прочитать содержание письма. Но тут круглые глаза старого придворного сверкнули зловещим огнем и лицо египтянина, показавшееся сначала юноше добродушным, теперь напоминало разъяренную кошку.
Как только домоправитель окончил чтение письма, он усадил Ефрема ужинать и явился только тогда, когда юноша уже окончил еду, пообчистился, помазал волосы и подвязал на бедра подаренный ему платок и, стоя перед зеркалом, хотел, было, надеть широкий золотой наручник.
Но он мешкал; он знал хорошо, что идет на большую опасность; наручник этот был единственною драгоценною вещью, оставшеюся у Ефрема; ему стоило немало труда прятать его под передником во время тюремного заключения. Эта вещь могла еще сослужить ему хорошую службу; но все же он боялся надеть ее, так как золото могло привлечь на юношу внимание и его могли узнать.
Но любуясь в зеркало своим лицом и питая тщеславное желание понравиться Казане, Ефрем забыл и осторожность и благоразумие и на его руке скоро заблестело дорогое украшение.
С удивлением смотрел домоправитель на гордого, красивого юношу, в которого так скоро превратился грязный, оборванный гонец. Придворный спросил Ефрема, не родственник ли он Казаны, но, получив отрицательный ответ, пожелал узнать, из чьей он семьи.
Несколько времени Ефрем в смущении смотрел в землю, затем попросил придворного избавить его от ответа, так как ему нужно переговорить сначала с дочерью Горнехта.
Домоправитель посмотрел на юношу, качая головою, и оставил его в покое; то, что он узнал из письма, была тайна, которая могла стоить жизни лицу знавшему ее, а знатный молодой гонец мог быть сыном вельможи, принадлежавшим к числу заговорщиков принца Синтаха.
Мороз пробежал по телу придворного, и он с участием и робостью смотрел на юношу, вступившего с молодых лет на такой опасный путь.
Принц Синтах только легкими намеками посвятил своего домоправителя в тайну и теперь еще придворному пока можно было отделить свою судьбу от участи своего господина. Если он это сделает, то ему может предстоять счастливая и покойная старость, если же он последует за принцем и заговор удастся, то прежний домоправитель может взлететь высоко.
Выбор, конечно, был крайне затруднителен, тем более, что домоправитель имел многочисленное семейство. Однако, он отвел Ефрема к палатке Казаны, а сам отправился к своему господину.
В палатке молодой вдовы все было тихо. С замирающим сердцем подошел Ефрем к дверям и когда он, собравшись с мужеством оттолкнул прикрепленный к земле занавес, надутый ветром как парус, то он очутился в темном пространстве, к которому справа и слева примыкали еще другие подразделения палатки. В первом было также мрачно, как и в среднем, а из правого пробивалась полоска света. Палатка была с плоскою крышею и подразделялась на три части, и вероятно, в освещенной части и сидела та, к которой он пришел.
Чтобы не подвергнуться новому подозрению, Ефрему нужно было победить свой страх и вот он уже нагнулся, чтобы откинуть занавес, прикрепленный на крючках к полу, и дверь, ведущая в освещенную часть палатки отворилась и на пороге показалась фигура женщины.
— Кто тут? — послышался вопрос.
С крепко сжатыми руками и тяжело дыша, собрал он, наконец, все свое мужество и отодвинул занавес в сторону, женщина встретила его легким криком, но юноша скоро пришел в себя, так как на лицо стоявшей на пороге упал свет и Ефрем узнал в ней не Казану, а ее кормилицу, сопровождавшую свою госпожу к осужденным и, затем, в лагерь.
Кормилица была доверенным лицом своей госпожи, Ефрем это знал, так как, когда он в первый раз явился в дом начальника стрелков, эта женщина ухаживала за ним и мазала ему раны бальзамом, а во время его второго посещения она, вместе, со своею госпожою, ухаживала за ним. Он часто болтал по целым часам с этою женщиною и знал, что она к нему расположена: постоянно ласкала его, расспрашивала о его народе и даже заявила, что она сама сириянка, а этот народ родственен евреям. Кормилица понимала даже по-еврейски; она уже двадцатилетнею женщиною была привезена в Египет в царствование Великого Рамзеса. Эта женщина привязалась к Ефрему еще потому, что он напоминал ей ее собственного сына.
Юноше нечего было опасаться этой женщины; он взял ее за руку и сказал, что убежал от сторожей и пришел теперь к ее госпоже просить совета и помощи.
Слово «убежал» успокоило кормилицу; она тотчас отправилась доложить своей госпоже о Ефреме.
Несколько минут спустя юноша уже стоял перед женщиною, сделавшеюся его путеводною звездою. Он глядел на ее красивое, хотя и красное от слез, лицо и, несмотря на то, что Казана, прежде чем поздороваться с Ефремом, осведомилась — с ним ли Осия, но юноша простил ей эту обиду, нанесенную любимою женщиною, тем более, что молодая вдова так ласково посмотрела на него и, обратясь к кормилице, заметила, что Ефрем на ее взгляд вырос и выглядит свежим и здоровым; при этих словах юноше, действительно, казалось, что он вырос.
Казана хотела знать все подробности, касающиеся Осии, и юноша вполне удовлетворил ее любопытство. Затем, положено было скрыть Ефрема от посторонних глаз и для этого кормилица, с помощью юноши, плотно закрыла главный вход в палатку; потом решили, что, по знаку той же кормилицы, Ефрем должен каждый раз прятаться в темную часть палатки и не выходить, пока его не позовут. Молодая вдова приказала принести вина и выпила за здоровье новоприбывшего, потом предложила юноше сесть у ее ног на шкуре жирафа и снова закидала Ефрема вопросами о том, как ему удалось ускользнуть от надзора сторожей. Он все подробно сообщил ей, начиная с момента, когда принц Синтах приказал снять с осужденных цепи.
Конечно, Ефрем ни слова не сказал Казане о том, что дядя просил его вернуться к своему народу, но юноша не мог этого исполнить, так как его тянуло к ней.
Оказалось, что отец Казаны остался в Танисе и юноше нечего было опасаться встречи с этим суровым человеком и быть им узнанным.
Казана также рассказала, как она плакала после разлуки с осужденными и что пусть Осия узнает, на какие жертвы способна любящая женщина. Юноша не преминул упомянуть и о том, что предлагал дяде развязать и его веревки, но тот отказался, думая, что своим согласием еще может повредить племяннику и задержать его. Тогда молодая вдова повернулась к кормилице и заметила:
— Это один только Осия способен на подобное самопожертвование.
Действительно, бегство Ефрема было сопряжено с большими опасностями; правда, он еще с детства отличался быстротою ног и теперь ему это пригодилось, а дорогу он научился распознавать по звездам и вот, слыша свистки сторожей и лай собак, он бежал без оглядки все вперед и вперед; часто он спотыкался о камни и неровности почвы, так что даже падал, но быстро поднимался и опять бежал. Одну из собак, напавшую на него, он убил о скалу, а другой — камнем размозжил голову. Из других преследователей он не видел никого ни ночью, ни на следующий день. Наконец, ему удалось достигнуть большой дороги, и тут люди указали ему путь к лагерю фараона. Однако, к полудню он почувствовал сильнейшую усталость и заснул под широкою тенью сикоморы; когда же он проснулся, то солнце клонилось уже к закату. Юноша был страшно голоден и вытащил с поля несколько штук реп, но тут показался хозяин, накинулся на беглеца за воровство и Ефрем еле спасся от его преследования.
