Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
В конце разговора Ярослав Владимирович вновь обратился к Силуяну:
— Чем велишь тебя вознаградить, Силуян Егорыч? Исполню всё, что ты попросишь. Никакого злата не пожалею. Смело говори!
Силуян поднялся из-за стола и молвил:
— Злата? Обижаешь, княже. Ужель я ради злата старался?
— Прости, Силуян Егорыч. Ты зело прав. Золото огнем испытывается, а друг жизненными напастями.
— Вестимо, княже. Спасал твою супругу и сестру не ради своей корысти. Мы ведь с тобой, княже, уже долгие годы вкупе. Ты был еще отроком, когда я в проводники к тебе снарядился. Привязался я к тебе, Ярослав Владимирович, всей душой привязался. Всюду за тобой следую. Одной милости попрошу. Сыны у меня подрастают. К торговле они не шибко тяготеют, а вот как узрят дружинника, так глаза загораются.
— Воинами хотят стать?
— Воистину, княже. Бредят. На деревянных мечах сражаются.
— На деревянных мечах?.. Внуки Будана. Именитого ростовского мастера. Никогда его не забуду, Силуян Егорыч. Самое место быть внукам оружейника в молодшей дружине.
Силуян Егорыч низехонько поклонился князю.
— Век твоей милости не запамятую.
— Но твоя просьба слишком малая.
— Лучшая награда — вновь служить тебе, князь.
Больше всех обрадовались милости Ярослава Владимировича Егорка и Томилка. Отныне они будут прислуживать воеводам и дружинникам, носить за ними всевозможное оружие, водить запасных коней, а затем, когда пройдут ратную выучку, то и сами получат по боевому коню, мечу, копью, натянут на себя кольчугу, наденут на голову шелом. То ль не счастье?!
Глава 11
КИРИЛЛ И МЕФОДИЙ И СЛОВО О ГРЕХЕ
Мысль о духовных заведениях не покидала Ярослава. Он всё чаще посещал школу, открытую им в Новгороде еще пять лет назад. Она находилась при храме святой Софии, где обучалось три десятка боярских и купеческих детей, с коими занимались дьяконы и дьячки, натаскивая недорослей «учению книжному».
Отроки, сидя на деревянных скамьях, выцарапывали на кусочках бересты костяными писалами кудреватые буквицы, проходили цифирь и повторяли следом за учителем в черной рясе основные молитвы.
Ярослав Владимирович был чрезвычайно доволен новгородской грамотностью. Пожалуй, ни в одном городе Руси не было столько грамотеев. На берестах писали короткие письма не только бояре и купцы, но и многие мастера из ремесленного люда. Даже на своих изделиях умельцы выводили своё клеймо и надписи.
Сотворит оружейник меч, и не только режет хитрые узоры, наводит его золотом, чернью и серебром, но и оставляет на крыже свое имя: «сработал мастер Кудимка». Оставляли свои надписи умельцы на щитах и шеломах, торговых «мерилах», на изделиях из кирпича и глины.
«Немцы и варяги иногда в своих хрониках и сагах называют русских людей „варварами“, но как они глубоко заблуждаются. Едва ли ремесленный люд их стран так горазд в грамоте», — подумалось князю.
Гордился за Русь Ярослав Владимирович и всё больше радел за распространение среди народа книжной премудрости.
Ярослав, как отмечали летописцы, любил церковные уставы и собирал около себя много искусных писцов, и переводил с греческого на славянское письмо, и написал книги многие… Владимир вспахал и умягчил землю святым крещением, а Ярослав насеял книжными словесами сердца людей крещеных… Читал Писание днем и ночью… Целые дружины переводчиков трудились в Новгороде и Киеве…
Ярослав Владимирович любил смотреть как писец, придвинув к себе шандал с тремя свечами, и склонившись над белым листом, переписывал книгу, пуская в ход киноварь, празелень и золото. И вот из-под тоненькой кисточки возникал то крылатый змий с птичьей головой и клювом, то дракон с веткой в зубах. Нарядные буквы означали «твердило» и «глагол»…
Писцы особенно усердствовали, когда князь наблюдал за их работой. Ведали: Ярослав Владимирович — первый книжник Руси, и что он не только ненасытно поглощает всякие иноземные рукописи, но и сам искусно их переводит, достигнув высочайшего написания буквиц.
Ярослав Владимирович не только любил грамотеев, но и всячески поощрял их труд, понимая, какое громадное значение они имеют для Руси. И всё же он не довольствовался достигнутым. Пришел к епископу Иоакиму и заявил:
— Спасибо, владыка, за помощь, кою оказываешь мне. Но школа лишь первая ступень к познанию христианства. Надо духовное училище открывать.
— Без благословения митрополита?
— Митрополит далеко, а нужда в училище острая. Нам нужны люди, кои бы отменно изучили богословие, всю церковную литературу, греческий язык, все основные молитвы и обладали бы красноречием.
— Дело богоугодное, сын мой, но постичь сие можно лишь за несколько лет. Да и найдутся ли способные ученики, кои полностью должны забыть о мирской жизни, без остатка посвятив себя Богу.
— Найдутся, владыка.
— А учителя? Отыщется ли такой человек среди русских священников?
— В селе Берестове есть храм, где священнодействует Илларион.[288] Умнейший богослов, добродетельный человек, большой книжник и постник!
— Наслышан, сын мой… Это он вырыл пещеру на холме Днепра?
— Воистину, владыка. Среди дремучего леса он вырыл пещерку и усердно молится в ней. В Любече же проживал некий мирянин, и положил ему Бог мысль на сердце идти странствовать. И направился он на Святую Гору, и воззрел там монастырь. Явился в обитель и умолил игумена, дабы постриг его в монахи. Тот свершил постриг, дал ему имя Антоний и повелел: «Иди снова на Русь, и да будет тебе благословение Святой Горы, ибо от тебя многие станут чернецами». Благословил его и отпустил со словами: «Иди с миром». Антоний же пришел в Киев и стал помышлять, где поселиться. Стал ходить по дебрям и горам, выискивая место, кое бы ему указал Бог. И пришел на холм, где Илларион выкопал пещерку. Возлюбил Антоний сие место. Стал жить, молясь Богу, питаясь водой и сухим хлебом. Копал пещеру, не давая себе покоя ни днем, ни ночью, пребывая в трудах, бдении и молитвах. Засим изведали о нем добрые люди и приходили к нему, принося все, что ему надобилось. И прослыл он, как великий Антоний, ибо приходя, просили у него благословения. И настолько прославился божий подвижник Антоний, что к нему стала приходить братия, и начал он их принимать и постригать на житие в пещеру. О сем великом подвижнике поведал мне Илларион, и надумал я гораздо воздать святым людям. Самое место быть Киево-Печерской[289] монастырю. И сие непременно будет, владыка!
Ярослав Владимирович завершил свою речь с таким твердым убеждением, что Иоаким ничуть не усомнился в его словах. Князь непременно сдержит свое посул,[290] данный Иллариону, но сей священник из Берестова прохладно относится к Ветхому завету.
— И в оном, владыка, я одобряю Иллариона. Он изрекает: «Прежде был Закон, а потом Благодать, прежде — тень, а потом — истина». Илларион утверждает, что соблюдение исключительно Ветхого закона не ввергает людей к спасению души, поелику не спасло познание сего закона древних иудеев. Опричь того, первенство Ветхого Завета может привести к иудаизму. Только Новый Завет — «истина», — предоставленный Иисусом Христом, является Благодатью, ибо Иисус своей смертью искупил все людские грехи, а посмертным воскрешением он отворил всем народам стезю к спасению. Взяв Русь под свое заступничество, Господь даровал ей и величие. И ныне это не «безвестная» и «захудалая» земля, но земля Русская, коя ведома во всех четырех концах света.
— Но предпочтение Нового Завета Ветхому глаголит о самостоятельности Руси, о неких различиях ее верования с Западом и Востоком. Есть ли истина в твоих словах, сын мой?
— Не буду скрывать, владыка, что многие христиане Руси весьма осмотрительно относятся к Ветхому Завету, полагая, что увлечение им, посвященное истории древних евреев, не принявших Христа, ведет к отходу от канонов христианской веры. Сам ведаешь, владыка, что особой известностью у русичей пользуются «Евангелия — апракос», кои содержат краткие тексты четырех «Евангелий», «Деяния апостолов» и «Посланий апостолов». А из ветхозаветных писаний предпочитают «Псалтырь», кой включает сто пятьдесят псалмов библейского царя Давида. «Псалтырь» употребляется и как учебник, по коему учат грамоте и эпистоле.[291]
— На «деревянных» книгах.
— Иного выхода у меня не было. Я еще в Ростове повелел на этих «деревянных» книгах написать тексты некоторых псалмов. Так что, Псалтырь — самая первая русская рукописная книга.
Во время всего разговора лицо Иоакима оставалось хмурым.
— Я не сторонник того, чтобы Ветхий Завет подвергать сомнению, сын мой. Так ли уж надобен в духовном училище священник Илларион?
— Илларион — блестящий богослов и философ. Он не принесет вреда христианской вере. Я полностью ему доверяю, а посему прошу и тебя, владыка, принять его с открытым сердцем.
