Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
— А мама говорит, что я сдобный, — нисколько не обиделся Юзек.
— Юзек!
— Да, дядя Яцек.
— Будь добр, повесь у входа табличку!
— Что еще за табличку?
— Мы закрываемся.
— Не рано ли? Еще светло. Вдруг кто-то постучится…
— Сегодня вы наши единственные посетители.
— Не посетители, а гости, — поправила мужа пани Ванда. — Самые дорогие гости.
Мальчики включились в работу. Из нескольких небольших столов они составили один длинный. Застелили белой скатертью. А в центр поставили вазу с розами.
Когда окна начали тускнеть, зажгли свечи. Из кухни потянулась вереница закусок. Каждая тарелка имела свой цвет и запах. У Моржова закружилась голова — так захотелось попробовать ветчинки. Будь он в окружении друзей, так бы и сделал. Но рядом взрослые: Казимеж и Вероника, Яцек и Ванда. Придется потерпеть.
Наконец все расселись. В бокалы, отражавшие колеблющееся пламя свечей, налили шампанское и фруктовую воду. Хозяин ресторана сказал, что хочет произнести речь.
Яцек говорил о своем детстве и любимом Кракове, который покинул вместе с родителями. Как тосковал, с трудом привыкая к новой стране и ее языку. Ему ли не понять этих подростков, чья судьба напомнила и оживила те давние чувства. Но, к счастью, эти дети на пути домой. Он надеется, что Россия возродится, война и голод останутся позади.
— Судьба должна быть благосклонна к тем, чей путь так тернист.
Речь Яцека была столь же простой, сколь и цветистой. Неожиданно он признался, что мечтал быть художником, а стал поваром. Несравнимые профессии? Это только на первый взгляд. И кухня может быть мастерской, где рождаются натюрморты удивительной красоты. Все как у художника — и масло, и богатая палитра.
— Иногда посетителям жаль разрушать то, что они видят на тарелке. — При этих словах Яцек красноречиво посмотрел на убранство стола. — В нашем ресторане даже есть книга отзывов. Как в музее.
— Могу я сделать в ней запись? — спросил Александров.
— О, я знаю эти записи: «Здесь был Петя». Но это я так, к слову. Не обижайся. Конечно, можешь. Но после того как отведаешь наши кушанья. Они сделаны по рецепту польских бабушек. Главные блюда еще впереди. А пока на столе холодные закуски. Поляки очень любят сельдь. Салат с сельдью… Сельдь под маринадом… Сельдь в сметане… Сельдь, жаренная в тесте… Селедочная масса…
— Яцек, остановись. Ты превращаешь ужин в лекцию. Детям это не интересно. К тому же у одного из мальчиков день рождения. Павлику четырнадцать лет. Лучше произнеси тост.
— Ты права, Ванда. Прошу прощения. Четырнадцать лет!.. Тот самый возраст, когда я с родителями прибыл в Нью-Йорк. Разве забыть, как мы спускались по трапу после долгого пути через Атлантику. Кто-то меня окликнул. Это был важный господин. Прекрасно одетый, совсем не похожий на других эмигрантов. Как сейчас помню, под сюртуком у него виднелась жилетка и цепочка от часов. «Не поможешь ли мне спустить на берег вещи?» — попросил он.
— Но ты был мальчиком. Почему он обратился к тебе? — спросил Казимеж.
— Да, мальчиком. Но весьма рослым. Уже догнал отца.
— И что дальше?
— Я не знал, как поступить. Боялся затеряться в толчее. Но папа сказал: «Помоги! Помоги, Яцек». Я перенес чемоданы на причал и собирался уйти. Но этот господин задержал меня. «Любой труд требует вознаграждения», — сказал он и достал из жилетки часы. Он исчез в толпе, а я продолжал стоять, зажав его подарок в руке. Позже оказалось: часы эти довольно дорогие, швейцарской фирмы. Из чистого серебра.
— Вы потом встречались?
— Никогда. С тех пор прошло семнадцать лет.
— А часы?
— Они при мне. Сейчас вы их увидите. И даже услышите.
— Они так громко стучат?
— Когда их открываешь, звучит мелодия.
Все, кто сидел за столом, с интересом следили за движениями Яцека. Он вынул часы из кармана, завел их… И, немного выждав, поднял крышку. Наружу вырвалась мелодия, тонкая и нежная.
— Это Штраус, — сказал Николаев.
— Да, верно. Вальс «Сказки Венского леса». Возьми часы. Посмотри их поближе.
Павел бережно принял часы из рук Яцека и приложил к уху.
— Нравятся?
— Очень!
— Можешь не возвращать. Они твои.
Мальчик застыл в недоумении. Не ослышался ли он?
— Твои, твои, — повторил Яцек. — Ты мне напомнил мое собственное детство. У нас с тобой многое совпадает.
— Я тоже приготовил подарок, — сказал Казимеж Яновский и протянул коробочку.
— Что это?
— Сам посмотри.
— Здесь компас.
— Я знаю, почему вы подарили Павлу компас, — сказал Александров. — Чтобы он всегда держал верное направление.
— А у нас оно одно! — воскликнул Борис Моржов. — Это Питер!
Когда мальчики вернулись в лагерь, он уже погрузился в сон. Небо от края до края сияло тысячами блесток. В размеренный и гортанный лягушечий хор врывались пароходные гудки. И все это вместе создавало ощущение покоя. Даже Кузовок не решался нарушить своим лаем эту благодать и тихо терся о ноги.
Осторожно открыв дверь, чтобы не скрипнуть, мальчики ощупью добрались до постели. Но уснуть сразу не получалось. Каждый лежал с открытыми глазами и думал о своем.
Павлу Николаеву казалось, будто он продолжает слушать хозяина ресторана и все еще видит его жену Ванду. Она несет из кухни на вытянутых руках яркий торт — маленькую земляничную поляну. Ягоды вперемежку со свечами. Свечей ровно четырнадцать — вся его короткая жизнь. Кто это придумал гасить свечи? Наполнить легкие воздухом и одним выдохом превратить свет в тьму. Павлу это удалось с первого раза, и он заслужил аплодисменты.
Мальчик засунул голову под одеяло, укрылся как можно плотнее и открыл крышку часов. Ему снова захотелось послушать вальс Штрауса.
Он вспомнил маму. Она любит танцевать. И вальс — ее любимый танец. В Петрограде день наступает раньше. Мама, наверно, уже давно проснулась и в эту минуту думает о нем. Ах, если бы она могла знать, какой праздник устроили в его честь, какие замечательные подарки подарили… Осталось не так много ждать. Мистер Аллен сказал, что еще до наступления зимы они вернутся домой. Дай-то Бог!..
С этими приятными мыслями и надеждами он уснул. И спал бы еще долго, пропустив и завтрак, если бы не товарищи. Они окружили койку со всех сторон и, приподняв, стали плавно раскачивать, словно колыбельку, при этом припевая: «Баю баюшки-баю»… Затем — сильнее и сильнее. Павлу даже пришлось ухватиться за края койки. Как это бывало на «Йоми Мару», во время шторма.
— С днем рождения! С днем рождения! — закричали все в один голос.
Несмотря на ранний час, слух о том, что Николаеву подарили необыкновенные часы, дошел до соседних казарм. Многие решили по пути в столовую посмотреть на подарок и послушать, как часы играют. Но вальс звучал коротко, всего несколько тактов. Вот почему часы прикладывали к уху и по два, и по три раза. Выстроилась очередь.
Никогда Павел не слышал столько поздравлений в свой адрес. Сначала было лестно. Но всему есть предел. Надо помочь товарищу, решил Борис Моржов.
— Уважаемые господа, — обратился он к колонистам в свойственной ему шутливой манере. — В связи с завтраком объявляется антракт.
Знай Моржов, что произойдет дальше, он попридержал бы очередь любопытных, а значит и самого товарища. Но, увы, редко кому удается предсказать ход событий. Тем более обыкновенному мальчику.
Набросив на плечо полотенце, Павел вслед за другими детьми отправился к рукомойнику. Но и здесь выстроилась очередь.
Впрочем, он никуда не спешил. Напротив, ему хотелось, чтобы этот день, начавшийся так рано, продлился как можно дольше.
Выйдя из казармы, он прихватил подарки, полученные накануне. Часы положил в нагрудный карман, ближе к сердцу. А компас держал в руке. Теперь он всегда и везде будет чувствовать себя уверенно. Стрелка часов укажет время, а намагниченная стрелка — меридиан, направление. Чтобы не блуждать в потемках.
— Павел! — услышал он свое имя.
— Доброе утро, Джон! — обрадовался он солдату. — Почему ты здесь?
— Захотелось пить. Рано еще, а уже жарко.
— Можно тебя проводить?
— Конечно. Что у тебя в руке?
— Мне подарили компас. Сегодня мой день рождения.
— Неужели!? Это замечательно! Сколько же тебе лет?
— Уже четырнадцать…
— Совсем взрослый! — Джон обнял мальчика за плечи. — Сегодня самый торжественный день в году. У меня нет сейчас подарка. Но я хочу тебе отдать честь, как важной персоне.
Сначала Джон принял стойку «смирно». Затем, четко печатая шаг, прошел мимо мальчика. Снова застыл. Сделал несколько стремительных, почти неуловимых движений карабином и поднял его к плечу. Раздался выстрел.
Из рассказа Петра Александрова:
— Это случилось утром. Все ушли завтракать. Все, кроме меня и моего двоюродного брата Саши Трофимовского. Мы дежурили по казарме.
Неожиданно под окнами раздался выстрел. Мы выбежали и увидели страшную картину. На траве, у обочины дороги, лежал мальчик. Я не сразу узнал в нем Павла Николаева, потому что голова и рубашка были залиты кровью.
